Когда она вернулась, Мизинец спал в той же позе. Он наверняка знал, как она любит мыться, поэтому она, едва ополоснувшись, вернулась к нему. Мужчина закинул на нее руку, что-то шепча. Она лежала в тишине и беззвучно молилась, едва шевеля губами. Путь ворон домчится быстрее. Пусть Станнис Баратеон все узнает. Он честный человек, он должен ее вызволить из этого плена. Она догадалась по обрывкам новостей, что он занял Винтерфелл, выбив из него Рамси Болтона.
Гарри вернулся довольный, пьяный и вломился в ее покои на следующий день. Он брал ее грубо, сминая хрупкое тело, требовал подчинения злился, и раз за разом обвинял. Санса была с ним всегда покорной, мысленно представляя что-нибудь приятное вместо реальности.
Муж ушел утром, и девушка немедленно потребовала себе горячей воды. Выгнав служанку, едва та принесла кувшин, она достала глубокую чашу и заварила щепотку трав. Она тщательно скрывала ото всех свой секрет, равно как и способ, которым она смогла добыть лунный чай. У нее практически не было союзников. Она нуждалась в доме, она больше всего на свете мечтала вернуться домой. Однако незадолго до возвращения ее супруга с охоты Бейлиш снова приходил в ее спальню. Сперва она подумала, что ослышалась, но, поразмыслив, поняла, что это самая правдивая из правд.
Лорду-протектору не нужны ни она, ни ее муж. Ему нужен ее сын, которого она должна понести от Гарри. Он уберет ее мужа с дороги, едва только она разродится, а может быть даже едва окажется в тягости. Что же касается ее…. Роберту становилось все хуже и хуже, но мейстер ничего не предпринимал. Роберт должен был умереть, когда придет время. Может быть, Бейлиш убьет и ее. Мало ли женщин умирают родами? Но ее сын станет бесценным ключом сразу и к Северу, и к Долине. А Бейлиш к тому же лорд Харренхолла… Отхватить половину Семи Королевств одними лишь интригами…
Санса допускала, что Бейлиш оставит ее при себе. Он все чаще вспоминал ее мать в постели с ней. Бывало, даже называл Сансу ее именем. Она не могла рисковать. Каждый день казался ей все хуже. Небо звало ее так сильно, словно она была заперта в небесной камере, откуда, как известно, выход был один.
========== 40 Влюбленный / Селвин ==========
Селвин снова покидал замок, в котором родился и вырос. Это не было для него в новинку — с восьми лет мать отправляла его гонцом на Тарт, к деду, справедливо полагая, что благоразумному всаднику на драконе в пути вреда не причинят. А Селвин был благоразумен — не останавливался в больших городах на ночлег, предпочитая высокие, залитые солнцем холмы, поляны в лесу или поросшие лесом скалы. Его наметанный глаз с высоты примечал места стоянок, где мог бы разместиться дракон. Вхагар была почти такой же крупной, как королевские драконы, ей требовалось много места. На Севере это не было проблемой, а в густонаселенных Речных землях и Просторе он старался не останавливаться. Уезжая, он всегда чувствовал жадное любопытство, тоску по новым землям, но вместе с тем и тоску по дому. Она колола сердце острием, напоминая, что дома он тоже нужен. Но на этот раз тоски не было: все близкие были с ним, а впереди маячила встреча с Лианной, о которой он не мог не думать, но старался изо всех сил делать это пореже. Мечта вела и сводила с ума.
Он помнил, как взметнулись ее отрастающие волосы, когда Визерион, быстро набирая высоту, взлетел над замком. Мама подровняла волосы Лианны и заплела в косы, но буйные пряди никак не хотели удерживаться вместе. Каштановые, они вились кудрями, уже начиная опускаться по спине проворными змейками, упруго пружиня под его пальцами. Он помнил ее прощальный поцелуй, помнил ее слова.
Аллерас подошел к нему, явно недовольный, и сердито пробурчал, чтобы он получше кормил Вхагар. Селвин знал, что мейстер мечтал посетить турнир, но мать ему запретила в ультимативной форме. Она задала ему вопрос, что для него важнее — жизнь человека, может, даже ребенка, или исследование драконов. Аллерас согласился, что жизнь ребенка важнее, хоть и нехотя. Селвин пообещал ему написать обо всех драконах, что будут на турнире, если это его утешит.
Селвин ехал на своей лошади, осторожно объезжая вывороченные комья земли. Недавно прошел дождь, дорога была тяжелой для лошадей, но он пообещал матери поменьше летать на Вхагар, если того не потребуют обстоятельства. Леди Дредфорта тревожилась, но говорить об этом не хотела. Отец же говорил, что люди пугают меньше, если не спускаются с неба разом на трех драконах. Север было малонаселен, об их зверях слышали, но часто видели разве что в Винтерфелле да в Кархолде. Остальному Северу, а потом и Речным землям еще нужно было привыкать к громадным зверям.
Серебрянка запнулась об очередной ком, и Селвин чуть не выпал из седла, выйдя из раздумья. От хвоста колонны доносился веселый смех и ругань — их догонял обоз Карстарков. Через какое-то время старшие тенны нагнали Селвина и бурно выразили свою радость.
— Хреново выглядишь, — бросил ему Криган вместо приветствия. Торрхен же следил за Дженной краем глаза, пытаясь не показаться никому смешным.
— На себя посмотри! — отрезал Селвин, спешиваясь. Они обнялись так, что затрещали кости. Оба Карстарка были крепко сбитыми и высокими, на голову возвышаясь над сестрами и матерью. Они должны были стать его противниками на турнире, но он был к этому готов. Знал и сильные их стороны, и слабые. Излюбленным оружием Торрхена был топор, которым он орудовал действительно мощно. Криган же предпочитал тяжелый двуручный меч.
Обоз подошел к Желудевой под вечер, и пока часть ставила палатки, остальные принялись нырять в воду с высоких обрывов. Чуть ниже на длинном языке отмели дети затеяли какую-то игру в песке. Селвин смотрел на реку и грустил. Он еще чувствовал в себе то детское безрассудство, которое толкает перемерять весь двор замка старым башмаком или целый день наблюдать, как тренируются лучники, но жизнь его уже изменилась, словно тонкий ручеек, который, питаясь от подземных родников, потихоньку становился серьезным водным потоком. Его уже увлекало течение, но он по-прежнему был участником шалостей брата и сестер, чувствуя, что эти последние крохи будут ему памятны всегда.
— Нам стоит сегодня потренироваться, — сказал ему отец. — Луна будет полной, а ты давно не тренировал левую руку.
— Я в силах это сделать, отец, — ответил тот, — но я не вижу особого смысла. Я довольно хорошо владею правой и уже не успею научиться так же левой.
— Любое твое скрытое преимущество может спасти тебе жизнь, — похлопав по плечу, сказал отец. — Жду тебя в полночь вон на том холме.
Отец гонял его несколько часов. Достаточно долго бывший левшой, он знал изрядное количество приемов, способных запугать, запутать или обезвредить врага. Сон сморил его, как только он опустился на подушку. Ему снова снилась Лианна в венке из незабудок, прекрасная и недоступная. Просыпаться не хотелось. Когда же они прибудут в Белую гавань? Там они должны были встретиться с винтерфелльским обозом и, возможно, с Лианной.
Селвин отстал от колонны, справедливо полагая, что его матери и отцу нужно время, чтобы научиться жить рядом. Он всегда знал, что отец должен быть возле нее, помогать, поддерживать, подшучивать, но теперь, когда у отца вроде бы что-то начало получаться, и мать уже не смотрела на него удивленно, сам Селвин чувствовал себя лишним с ними. Когда на него накатывало ощущение, что он всегда будет самым старшим и правильным из детей, что он просто не имеет права подводить мать, он находил поручение и исполнял его яростно, даже с некоторой злобой. Раньше он стремился быть похожим на мать. Каждый день, видя ее спокойствие, какую-то непоколебимую уверенность, а временами и беззлобный юмор, он хотел однажды стать таким же лордом для своих людей и отцом своим детям. Вот только в мечтах он должен был разделить это все с женой.
Теперь же, наблюдая за отцом, его колкими, временами обидными репликами, порывистостью, а иногда и безрассудством, он понимал — в нем самом слишком много от отца. Гораздо больше, чем от матери. Когда росли близнецы, ему казалось, что они подкидыши в их семье — беспорядочно носящиеся, вездесущие, любопытные. Однако Дженна и Герольд росли, и их игры, непосредственность и проказы начали его затягивать, открывая в спокойном зеленоглазом мальчике прорву озорства, которую он за собой не ведал. Брат и сестра навсегда изменили его жизнь, а потом однажды появился отец. Он наблюдал за их знакомством и остро сожалел, что проболел его первый приезд. А еще ему казалось, что он не такой, более суровый, строгий и обстоятельный. Селвин следил взглядом за бешено несущимся клубком с близнецами по краям и отцом в центре. Брат и сестра показывали ему Дредфорт, рассказывали, объясняли, махали руками, а он лишь грустно улыбался со стены, чувствуя, что ему никогда не понять их до конца. Мама говорила про Киру, что она летний ребенок, но и близнецы не казались ему тогда серьезными.
