— А как же завтрак? Обед? Ужин? — он улыбался. До чего с ней было легко! Никогда бы не подумал, что с ней будет так же легко в постели, как и в государственных делах. Дени выгнулась, потянувшись вершинами аккуратных грудей к потолку, а потом медленно церемонно села на столе, словно это был трон.

— Ты устраиваешь меня вполне и в качестве завтрака, и в качестве обеда, — она тряхнула волосами, перебрасывая их через плечо вперед. — Куда подевался мой гребень?

Ее манера задавать вопросы людям, которые не могли знать на них ответа, когда-то его бесила. Сейчас же она казалась ему очаровательной. Она выглядела сейчас на этом столе такой рассеянной соблазненной дурочкой, словно именно он набросился на нее, а не наоборот.

— Ты пришла без него, но я его тебе найду, не сомневайся, — улыбнулся он и спрыгнул со стола. Гребень, разумеется, оказался не там, где бы мог быть — он лежал под кроватью, невдалеке от изголовья. Тирион вернулся, победоносно воздев его над головой, а потом протянул ей. Королева так и сидела на столе, и там же принялась расчесываться.

— Дени, — начал он осторожно, — ты не хочешь выбрать более удобную поверхность?

— Так не терпится вернуться к своим счетам и письмам, — фыркнула она, сморщив нос так смешно, что он едва сдержался. Ему действительно хотелось отобрать у нее гребень и расчесать волосы самому, однако для этого ему бы пришлось усадить ее на пол. Это было бы жалким, с сожалением подумал он. Он ненавидел выражение жалости по отношению к нему в глазах Королевы. Она была столь великодушна, что готова была жалеть весь мир. Черт возьми, он не виноват, что всего лишь карлик. Видение преследовало его во снах — она сидит у камина на белой шкуре, кончики волосы едва касаются бедер, а он расчесывает ее волосы.

— Нет, дорогая, я бы хотел, чтобы ты иногда ела, — улыбнулся он, садясь в свое кресло. Его растерзанная рубашка свисала с подлокотников, он медленно начал облачаться, не спуская с нее взгляда. Она медленным плавным движением проходила гребнем сверху вниз и тоже следила за ним.

— И ты не составишь мне компанию за завтраком? — лукаво усмехнулась она, перебрасывая волну волос с одного плеча на другое. Когда она так делала, он забывал дышать.

— Составлю, — он наконец расправился с рубашкой и поискал взглядом камзол. — За обедом.

Дейенерис засмеялась своим высоким переливчатым смехом, в котором кому-то слышались колокольчики. Ее смех был для него ветром в лицо, шелестящими на этом ветру колосьями, наливающимся перед грозой небом, и первыми каплями дождя на обожженной солнцем коже, и радугой над морем. Он был самым легчайшим из обещаний и самой глубоко затаенной болью. Он знал, что так не будет вечно.

========== 39 Сломленная /Санса flashback ==========

Спальня была небольшой, девушка давно знала об этом. Семь шагов вдоль, пять шагов поперек. Ее жизнь проходила в этом монотонном размеренном хождении. Леди могла бы занять себя вышиванием, но Санса давно не чувствовала себя леди. Временами она хотела подойти к Лунной двери, открыть ее и слететь вниз, как лист с осеннего дерева.

Свадьба ее была пышной, напускной и дорогой. Девушка покорно высидела все необходимое время за столом, улыбалась шуткам и целовалась с женихом. Губы Гарри были обветренными, но не грубыми. Однако от предстоящей ночи ее бил озноб. Если бы она знала тогда, что это будет только первой каплей. В ее душе в то время расцветала пышным цветом надежда. Она давно не надеялась выйти замуж по любви, это была смешная мечта той прежней девчонки, что покинула Винтерфелл. Свадьба была лишь формальностью. Но свадьба означала Винтерфелл. Свадьба означала Север. Санса считала себя тогда прожженной интриганкой и опытной женщиной, и как же жестоко она ошибалась!

Гарольд оказался не таким, как она представляла. В их первую ночь он был настроен решительно, так что к утру у девушки болело все тело, а сидеть она могла с трудом. На все ее протесты новоиспеченный муж хохотал и утверждал, что она ломается.

— Ни одна девушка передо мной не устоит, — говорил он, раздеваясь, — тебе повезло.

Сансе повезло лишь в том, что она ушла в себя в какой-то момент, вспоминая серые стены Винтерфелла, богорощу и Леди, братьев, сестру и отца. Она уговаривала себя потерпеть. Ей казалось — Винтерфелл близок, только руку протяни. Дурочка. Все премудрости, с таким трудом постигнутые ей с помощью Мизинца, вылетели у нее из головы. Боль парализовала ее волю. Муж требовал от нее покорности, но и страсти. Она же хотела выпрыгнуть в окно.

Через полгода Гарольд все чаще и чаще стал уезжать на охоту, словно наигравшись новой игрушкой. К тому времени она уже знала, как много бастардов у него в Долине. Гарольд не мог пропустить ни одной юбки, девушки же ложились с ним сами, едва завидев. Санса и вовсе не испытывала к нему теплых чувств. В сердцах он называл ее «леди Ледышка», она же молчала. Супружеские обязанности стали повинностью, неприятной, но необходимой. Постепенно, раз за разом контролируемая и понукаемая Мизинцем, девушка пыталась сделать то, чему он ее учил.

— Нет, нежнее… — шептал тот, накрывая ее руки своими. — Так. И рукой крепче… Умница. А теперь ты должна обхватить губами. Глубже, детка. Еще глубже. Так.

Бейлиш никогда не причинял ей боль. Он учил ее, как переносить насилие, как облегчить муки в том или ином случае, но всякий раз, когда ее муж бывал на охоте, она с содроганием ждала лорда-протектора. Она захлебывалась от его поцелуев, но не подавала вида. Его пальцы не оставляли следов на теле, но что-то делали с ее душой. Когда он уходил, ей хотелось смыть следы его прикосновений с себя. В последнее время Мизинец стал все более и более распаляться, а ласки его становились все более извращенными.

Лорды Хартии выразились ясно. Они поддержат притязания Сансы Старк на Винтерфелл только тогда, когда она понесет ребенка Гарольда. Войско Долины было огромным, оно вполне могло высадиться в Белой гавани и штурмовать Винтерфелл, освобождая от захватчиков. Однако оно ждало рождения ею наследника.

— Ты должна постараться, — шептал ей в затылок лорд-протектор, пока его бедра медленно сближались с ее, снова отстранялись и снова сближались. Распирающее чувство у нее внутри становилось привычным, пожалуй, ей даже начинало нравиться. — Гарольду нужен наследник, похожий на него малыш или малышка, а лучше оба сразу. Ведь ты постараешься, моя девочка.

А потом его семя текло по ее ногам сзади, оставляя липкие дорожки, а сам он лежал, откинувшись и прижимая ее к себе. Проваливаясь в сон, он изредка проговаривался, а Санса вся превращалась в слух:

— Жду не дождусь, когда ты понесешь ребенка. Тогда я покажу тебе все то, что, по-видимому, не умеет делать твой бестолковый муж. Пока же… — он обвел ее сосок пальцем и слегка прижал. Девушка всхлипнула, прижимаясь к нему бедром. Отчего-то он всегда знал, что и как с ней нужно делать. Тело предавало ее, ноги становились ватными, — … будем довольствоваться всем остальным. Пусть глупые лордишки дерутся за свои земли, Долина в состоянии переждать это время. Станнис сколько угодно может слать свои глупые письма, а Серсея — требовать его сложить оружие. Ключ к северу совсем в другом месте…

Она знала, когда и как он засыпает. Бейлиш спал крепко, но недолго. Обычно Санса в это время вылезала из кровати и шла омывать себя. У нее всегда стояла с вечера вода в соседней комнате. Она почти перестала плакать от холода, наверное, даже могла бы спать на снегу. Вымывшись, она забиралась обратно, грея бок своего покровителя. Он любил повторять свои ласки утром, не стоило рисковать.

Этой ночью она совершила самый глупый поступок, который мог ее погубить. Ночью, не видимая никем, она прошла в покои лорда-протектора, обзавелась бумагой и чернилами и написала письмо. Трясущимися руками запечатав, она взбежала, тихая как тень, на вышку и выпустила ворона. Мейстер Колемон спал по ночам еще крепче, чем Петир Бейлиш.