Путь к мечте
В Харбине эмигрант учится рисованию в студии «Лотос». Потом по приглашению генерала Георгия Клерже, возглавлявшего в Гражданскую войну штаб казачьего атамана Григория Семенова, вступит в должность кавалерийского инструктора конезавода маршала Чжан Дзолина в Мукдене. И встретит свою любовь: женится на дочери бывшего помощника военного атташе в Китае Василия Блонского Лидии. В браке, в котором родятся трое сыновей [Михаил, Василий и Якоб], они проживут долго. А в годы хрущевской «оттепели» решат вернуться в СССР. Жизнь Лидии Васильевны оборвет нелепая случайность: незадолго до отъезда из Америки она погибнет в автокатастрофе.
В 1925 году инструктор-кавалерист надумает перебираться из Мукдена в Сан-Франциско: ему станет известно, что там действует художественная школа, принимающая на обучение иностранцев. Деньги на учебу выделит тесть.
Окончив школу и дождавшись приезда семьи, Виктор Михайлович уезжает в Мексику — к знаменитому художнику-монументалисту Диего Ривере. Став его любимым учеником и, всецело разделяя его левые взгляды, уже вернувшись в США, художник резко осудит выпад против своего учителя. Я имею в виду факт уничтожения фрески Диего Риверы, выполненной мастером в Рокфеллеровском центре в Нью-Йорке. Хотя ее просто нельзя было не уничтожить: в Рокфеллеровском [!] центре Ривера изобразил… Ленина, соединяющего руки рабочих, добавив к этому сюжету… демонстрацию трудящихся в Москве на Красной площади.
Снова дома
В 1961 году Виктор Михайлович впервые посещает Советский Союз и, узнав, что в Мариуполе живет его двоюродная сестра, навещает ее. И загорается желанием вернуться на родину.
В последние годы своей жизни Виктор Михайлович работает много и с удовольствием.
Мир сей он покинет в 1979 году. Но это еще не все.
После смерти Виктора Михайловича у второй жены художника, искусствоведа Ноны Талепоровской [она была младше своего супруга на 34 года] возникнут проблемы с исполнением завещания мастера — похоронить его в Мариуполе, рядом с могилой матери. Но мариупольские власти, не отказав формально, фактически не позволят это сделать. И тогда Нона Владимировна самолично доставит в город урну с прахом художника и захоронит ее в могилу Аделаиды Арнаутовой, законной жены священника Михаила Арнаутова.
Где сейчас эта могила находится, никому не ведомо.
[Фото из открытых Интернет-источников]
Виктор Арнаутов
Виктор Арнаутов «Жизнь Вашингтона», деталь фрески, 1935
Виктор Арнаутов «Площадь перед мариупольским театром»
Виктор Арнаутов «Загородный дом»
Виктор Арнаутов «Берег моря»
История 21-я. Еврейский Шолохов из Гуляйпольского района
ЗА РОМАН о родных ему местах он получил… 15 лет лагерей, а его книги были изъяты из библиотек и уничтожены
«Хорошо бы на Гуляйполе…»
Этого писателя я открыл для себя совсем недавно. Случайно на глаза попал его роман «Степь зовет», увидевший свет в СССР в 1932 году, я начал читать его и буквально с первых строчек окунулся в жизнь и быт близкой моему сердцу Гуляйпольщины — давней, еще довоенной.
Вот эти начальные строчки:
«Шефтл Кобылец, яростно щелкая в воздухе кнутом, погонял своих буланых. Телега с грохотом неслась мимо веселокутского баштана, поднимая густую теплую пыль с разбитой за день колесами и скотом дороги. Над буйно зеленевшим баштаном, тянувшимся до самых гуляйпольских могилок, уже садилось, разливаясь оранжевым заревом, раскаленное солнце. Вдоль дороги, мерно покачиваясь, вздыхали, перешептывались длинные, заостренные листья кукурузы и желтые венцы подсолнухов, широким кольцом опоясавшие баштан».
Подобных колоритных лирических отступлений в романе масса. И в них во всех присутствует вольное, как ветер в поле, Гуляйполе.
Не удержусь, чтобы не процитировать еще кое что:
«Теплая светлая июльская ночь струилась над старыми, раскидистыми деревьями, колебала тяжелые лапы яблонь, гнула их к земле. В зеленом свете месяца, поблескивая свежей росой, круглились крупные яблоки, налитые густым соком бархатистые абрикосы.
Пригнувшись, Настя стала осторожно пробираться среди ветвей. Влажные яблоки ударяли ее по голове, падали и подкатывались к босым ногам. Она подняла одно, побольше, положила его за пазуху и, выпрямившись, остановилась у яблони.
Над садом всходила зеленая луна, кругом покачивались осыпанные плодами деревья. Около сторожки что-то стукнуло, — наверно, упало спелое яблоко»;
«с самого утра палило солнце, жгло и сушило пыльно-желтую степь; глиняные стены мазанок трескались от жары, как корка каравая у нерадивой хозяйки.
К вечеру край неба занялся огнем, солнце сквозь густую завесу рыжей пыли, поднятой на косогоре табуном, казалось багровым. Вдалеке, за Ковалевской рощей, разливалось алое озеро, верхушки деревьев купались в пламени, а стволы в просветах были угольно-черные, — казалось, роща горит. Потом зарево побледнело, словно подернулось пеплом, — над хутором опускался теплый летний вечер»;
«на рассвете хлынул дождь. Он затопил траву во дворах, прибил к земле кустики полыни, стегал по низким вишенникам и по грязно-желтым мазанкам. Еще немного и, казалось, жалкие домишки размокнут, глинистые стены развалятся на куски и рухнут в грязь. По сумрачной, пустынной улице с шумом струились ручьи; булькая и пузырясь в заросших травою канавах, они несли теплую дождевую воду к ставку»;
«шелковицы на вершине бугра запылали костром. За Черным хутором разливалось пламя заката.
Элька уже миновала гуляйпольские могилки. Она торопилась. Надо до ночи добраться до Успеновки. Там она переночует у своей подруги Маруси Казаченко, с которой они вместе работали на маслобойке, а завтра утром уже будет в райцентре.
За курганом послышался стук колес.
«Хорошо бы на Гуляйполе… Может, подвезут», — с надеждой подумала Элька».
Заинтересовавшись автором, я узнал, что сам он был родом… ну, конечно же, из Гуляйпольского района, на территории которого некогда находился Новозлатопольский еврейский национальный район, в одной из колоний которого — Роскошной, в 1906 году, в семье раввина, родился будущий писатель Нотэ Лурье. Гуляйпольщину поэтому он описывал и со знанием, и с любовью, присущей только коренному гуляйпольцу.
— Он даже фамилии в своем романе использовал местные, — подскажет мне при встрече историк и краевед, бывший редактор газеты «Голос Гуляйпілля» Иван Кушниренко, — встречающиеся только в тех селах, откуда был сам родом.
— А о каких гуляйпольских могилках все время упоминается в романе? Это курганы так автор называет?
— Ну да. Во времена, когда Натан Михайлович, как Лурье величался по паспорту, жил у нас, курганов-могилок было больше, чем теперь. В степи они далеко видны были.
Кстати, слово «курганы» вместо «могилок» в романе употребляется только однажды:
«По ставку пробегала утренняя прохладная рябь. Из прибрежных камышей поднимался густой туман и белесыми полосами тянулся к гуляйпольским курганам».
Наверное, предположил я, замена понятного всем слова «курганы» на не совсем понятные «могилки» — это издержки перевода. Роман ведь был написан [и впервые издан, что характерно] на идиш. Я его читал в переводе 1958 года. Потому что все остальные издания были изъяты из библиотек и уничтожены. После того, как автора объявили буржуазным националистом и американским шпионом.
