Их звали Альберт Хесслер и Роберт Барт, обоим было чуть больше тридцати, у обоих имелся серьезный опыт антифашистской легальной и нелегальной борьбы. Увы, никто тогда не мог знать, что обоих ждет гибель, хотя и сегодня трудно сказать, чья судьба оказалась трагичнее. Не по их вине, и не по вине тех, кто непосредственно готовил их к заброске в столицу Третьего рейха, но еще до того, как самолет «дуглас» из состава знаменитой 1-й транспортной («партизанской») дивизии авиации дальнего действия, которой командовал полковник В. Нестерцев, оторвался от взлетной полосы аэродрома в подмосковных Подлипках (будущего центра советской космонавтики города Королева), они были обречены. Потому как уже третий месяц лучшие контрразведчики гестапо и абвера вели плотное круглосуточное наблюдение за Шульце, Кукхофом и Шульце-Бойзеном, проверяя все их знакомства, выявляя все новых и новых участников подполья.
Несмотря на относительную молодость, Альберт Хесслер справедливо считался старым коммунистом и антифашистом. После прихода нацистов к власти он некоторое время находился на подпольной партийной работе, потом вынужден был эмигрировать. В 1935–1936 годах Хесслер учился в Москве, в коминтерновской школе имени В. И. Ленина. В апреле 1937 года он добровольно отправляется в Испанию, в Интернбригаду. Под именем Оскара Старка командует ротой в знаменитом немецком батальоне имени Ганса Баймлера. Потом ранение, эвакуация во Францию, снова СССР, долгое лечение вначале в госпитале, затем в санатории Монино. После выздоровления Хесслер как металлист работает на тракторном заводе в Челябинске. Здесь в январе 1941 года Альберт женился на русской медсестре Клавдии Рубцовой.
Когда Германия напала на СССР, Хесслер сразу изъявил желание вступить в Красную Армию. Он прошел специальную подготовку как радист и разведчик в Уфе, Рязани и Москве.
Напарник Хесслера Роберт Барт, по профессии печатник, тоже был коммунистом. Уже в первые годы нацистского режима он подвергся аресту и кратковременному заключению в берлинской тюрьме Плетцензее[113].
В 1939 году Барта призвали в вермахт, он служил вначале радистом, затем артиллеристом. Воевал во Франции, был ранен и награжден «Железным крестом» второго класса. В 1941 году ефрейтора Барта послали на Восточный фронт, а уже в марте 1942 года он перешел на сторону Красной Армии. Его даже не пришлось долго готовить, поскольку Барт был вполне квалифицированным военным радистом.
Хесслер и Барт должны были добраться до Берлина под видом солдат, следующих в Германию в краткосрочные отпуска[114].
Хесслер (оперативный псевдоним «Франц») был снабжен подлинными документами на имя обер-ефрейтора артиллерии Хельмута Вегнера.
Барт (оперативный псевдоним «Бек») стал вахмистром артиллерии (это соответствовало званию фельдфебеля в пехоте).
5 августа 1942 года Хесслер и Барт опустились на парашютах на разложенные в условленном порядке партизанские костры в районе между Брянском и Гомелем. В ранцах кроме обычных вещей, что мог иметь при себе солдат-отпускник, были аккуратно уложены рации. Партизанские проводники доставили Хесслера и Барта к ближайшей железнодорожной станции. Спустя неделю через Белосток, Варшаву и Познань разведчики добрались до Берлина.
Хесслер явился на квартиру Шумахеров и провел здесь три недели, потом около двух недель жил в семье участников организации рабочего Рихарда Вайсенштайнера и его жены Ханни в районе Шонеберг, на Ворбергштрассе, 2. Барт остановился у знакомых на Курфюрстенштрассе, 162.
Казалось, все сошло благополучно. Разведчики доехали до столицы без приключений, документы их были в порядке и при проверке в пути следования ни малейшего подозрения не вызвали. Об их задании ни гестапо, ни абвер заранее знать не могли, да и не знали. Под наблюдение они попали лишь с того мгновения, как установили связь с берлинским подпольем. Местонахождение Хесслера гестаповцы выявили почти сразу, но квартиру, где поселился Барт, почему-то выследить не сумели.
В середине августа в Центре приняли радиограмму от Хесслера: «Прибыл благополучно. Встретил “Тенора” и беседовал с Харро. Все обстоит благополучно. Группа значительно выросла за счет антифашистского пополнения и ведет активную работу. Аппаратура работает[115], но по непонятным причинам связи, тем не менее, нет. По получении сигнала о приеме радиограммы дополнительно сообщу информацию “Корсиканца” и “Старшины”. В настоящее время озабочен жильем».
Передачу Хесслер вел из ателье Оды Шотмюллер. В дальнейшем для этой цели он пользовался также и квартирой Эрики фон Брокдорф.
В конце августа 1942 года в Берлине, а затем и в других городах начались аресты. За считанные дни в тюрьмы на Принц-Альбрехтштрассе, Кантштрассе, Александерплац, а также в женскую тюрьму на Барнимштрассе было брошено сто девятнадцать человек. Впоследствии это число возросло еще на несколько десятков.
В случае провала разведчика, тем более, группы разведчиков, принято, да и просто необходимо, хотя бы для предотвращения подобных неудач в будущем, найти причины происшедшего. Еще совсем недавно во всех бедах и несчастьях винили непременно «изменников» и «предателей». Это было удобно во всех отношениях для начальства, особенно высокого уровня, поскольку снимало с них ответственность за трагедию, к тому же укладывалось в фальшивую «теорию обострения классовой борьбы», повсеместного проникновения скрытых «врагов народа» и тому подобное. (Хотя, разумеется, случаи предательства иногда имели место.) Однако почему-то никто не задавался вопросом, почему это же самое руководство так скверно вело отбор для работы в разведке, допускало проникновение в нее людей недостаточно стойких, а то и прямых врагов.
Мало кому известно, что из сотен существовавших во время Великой Отечественной войны на территории СССР подпольных молодежно-комсомольских организаций, разгромлены спецслужбами оккупантов были все до одной. Уцелели в силу каких-то конкретных обстоятельств лишь отдельные их участники. Так неужели все эти патриотические организации и группы были напичканы изменниками и предателями?
В советской исторической и художественной литературе тех лет просто не принято было учитывать профессионализм, опыт и возможности, которыми располагала вражеская контрразведка, шла ли речь о гестапо, абвере, СД или уголовной полиции.
Естественно, что умы историков, литераторов, вообще общественности уже более полувека волнует проблема гибели «Красной капеллы». Называется много причин (в том числе и непременное предательство), кроме самых очевидных, причем не только для профессионалов разведки, и вовсе не запрятанных в самые глубокие тайники спецслужб.
Такой знаток многих тайн, сам высокопрофессиональный специалист, покойный генерал-лейтенант Павел Судоплатов называл как главные две следующие причины: первое, наличие в «Красной капелле» значительного числа лиц пресловутой «еврейской национальности», то есть евреев, что делало их легкоуязвимыми для того же гестапо, и второе — то, что участники многих групп в нарушение правил конспирации поддерживали между собой линейную связь.
Что можно сказать по этому поводу?
Во-первых, в берлинских группах евреев не было вообще. К 1942 году, когда в Берлине начались массовые аресты, в Германии евреев фактически не осталось. Часть из них успела эмигрировать еще до войны или бежать нелегальными путями, или была истреблена, или находилась в лагерях смерти. Незначительная часть германского еврейства, пока пребывавшая на свободе, сидела под таким плотным колпаком гестапо, что ни о каком ее участии в подполье и речи не могло быть.
Во Франции, Бельгии и некоторых других оккупированных странах евреев в советской разведке действительно было много. Но тот же «Кент» (Анатолий Гуревич) жил и действовал по паспорту уругвайца. «Большой Шеф», он же «Жильбер», он же «Отто» (то есть Леопольд Треппер) имел набор различных документов, но ни одного, разумеется, в котором была бы отметка о его принадлежности к еврейской нации. Охоту за ними обоими вели крупные криминалисты гестапо и абвера как за вражескими крупными разведчиками. Ни гауптштурмфюрера Гиринга, ни его преемника Панвица абсолютно не интересовала национальность как Треппера, так и Гуревича. Еврейскую проблему в смысле ее «окончательного решения» начальство поручило оберштурмбаннфюреру Эйхману, он ею и занимался.
