Он действительно был не хуже, а лучше многих. И по деловым, и по нравственным качествам, хотя говорить о нем как о человеке безупречном во всех отношениях, без слабостей и недостатков, разумеется, не приходится. Примечательно, что ветераны внешней разведки высказывают сегодня о Короткове мнения прямо противоположные. Одни не скрывают своего восхищения, другие — откровенной неприязни. Похоже, что и у тех, и у других есть для этого свои основания.

Ныне мы во многом справедливо переоцениваем факты своей истории, в том числе истории органов государственной безопасности. Репутация многих лиц, которыми не только чекисты, но и вся страна когда-то гордилась, сегодня поблекла, а то и хуже — оказалась безнадежно скомпрометированной фактами, ставшими явными. Что-то из того, что делал по роду своей службы Александр Коротков и его коллеги в последующие тридцать лет, мы сегодня принять не можем. Но мы — люди другой эпохи и отчасти (только отчасти!) другой страны. Мы судим поступки и деяния наших предшественников по иной шкале ценностей. Иногда справедливо, а порой и нет. Но при всей относительности нынешних и будущих оценок (и переоценок), в «сухом остатке» всегда остается от отшумевшей жизни самое существенное, главное, определяющее место человека в истории и памяти потомков.

Участие Суворова в подавлении пугачевского бунта и штурме Варшавы не поколебало его репутации великого русского полководца. Картежничество Некрасова, алкоголизм Мусоргского, скверный характер Лермонтова также не мешают нам причислять их к сонму великих соотечественников. Нужно только видеть — если не считать их безусловной гениальности в конкретной сфере человеческой деятельности — в них обычных людей, живших или живущих на бренной земле, а не витающих в небесах бестелесных ангелов.

В «сухом остатке» Александра Короткова — честное служение Родине в самые трудные ее времена, защита исторически объективных государственных интересов страны и, безусловно, выдающиеся заслуги на этом поприще. К сожалению, те же интересы государственной безопасности, невзирая на многие десятилетия со дня кончины разведчика, не позволяют и сегодня в полной мере рассказать о тех событиях, в которых он участвовал лично или которыми руководил.

Уважаемому читателю, к сожалению, в какой-то степени придется на слово поверить автору, что не за красивые глаза Коротков стал единственным разведчиком, удостоенным кроме ордена Ленина ордена Отечественной войны I степени, двух орденов Красной Звезды — ШЕСТИ орденов Красного Знамени! И не просто было заслужить в одной из самых сильных разведок мира — советской внешней разведке — почетное прозвище «Короля нелегалов»!..

Ни в ВЧК (разве что в первые месяцы ее существования), ни в ОГПУ, ни позднее в НКВД, МГБ и КГБ никогда не существовало практики пополнения ее кадров за счет добровольцев. Отделы кадров органов госбезопасности либо сами подбирали кандидатов на службу, либо принимали их по направлению партийных и комсомольских организаций. Особое внимание при этом уделялось «анкетной чистоте» кандидатов, их негласно проверяли до пятого колена, изучались все близкие и дальние родственники, при этом страшным грехом почиталось наличие таковых за границей (даже если сам изучаемый и не подозревал об их существовании), или причастность кого-либо из близких к троцкистской или иной оппозиции, нахождение на оккупированной территории в годы Великой Отечественной войны (даже в младенческом возрасте), порой принадлежность к какой-либо опальной национальности. Проверка затягивалась на долгие месяцы. Если в поле зрения «органов» попадал, к примеру, студент второго курса, за ним могли наблюдать вплоть до момента получения диплома. Случалось, ничего не подозревающий кандидат женился за это время, скажем, на дочери священнослужителя, или лица «дворянского происхождения» — такого незамедлительного выбраковывали.

Исключение в двадцатые и начало тридцатых годов составляли лишь иностранные коммунисты и революционеры, которых по линии Коминтерна привлекали для закордонной работы Иностранный отдел ОГПУ и Разведупр Красной Армии. Иначе никогда не бывать сотрудниками ИНО Теодору Малли или Арнольду Дейчу. Да что там говорить — из-за «пятен» в анкете так и не стал кадровым сотрудником, не получившим специального, или воинского звания легендарный Николай Кузнецов.

Слава Богу, большинство будущих разведчиков, прошедших частые и многочисленные кадровые сита, оказались честными и порядочными людьми хотя бы потому, что просто-напросто подавляющая часть советских юношей и девушек той поры именно таковыми и являлись.

К сожалению, достаточно велик список безукоризненно «чистых» по анкетным данным людей, зачастую выходцев из семей высокопоставленных партийных и советских вельмож (вплоть до сына министра СССР), ставших перебежчиками и изменниками.

Статный (уже к девятнадцати годам вымахавший на 185 сантиметров, и это не в эпоху нынешней акселерации, а на скудные харчи послереволюционных лет), внешне привлекательный, явно толковый и грамотный парень — лифтовый в главном корпусе ОГПУ, просто не мог остаться незамеченным среди многих десятков служащих, относящихся к вспомогательному, как тогда говорили, техническому персоналу. К нему стали приглядываться, и не только с точки зрения спортивных возможностей. Поначалу Коротков этого повышенного внимания к своей скромной персоне не замечал, но вскоре, будучи от природы человеком наблюдательным, оное засек, но виду не подавал. Разве что следил, дабы в случайном разговоре не сморозить глупость или просто брякнуть лишнее.

С точки зрения анкетной чистоты у Короткова не все обстояло благополучно. Во-первых, он не состоял в комсомоле. Вступить в ряды BJIKCM ему, ранее подручному электромонтера-частника, а затем безработному, было попросту негде. Во-вторых, его отец до революции был банковским служащим, то есть как бы принадлежал к чуждому элементу, к тому же сейчас вообще находился неизвестно где.

Удивительное дело! Эти неблагоприятные элементы не стали непреодолимым препятствием для зачисления Короткова в штат сотрудников ОГПУ, а в дальнейшем для успешной карьеры, вплоть до генеральского звания. Похоже, в пресловутых кадрах заседали не одни только чинуши, непригодные для самостоятельной оперативной работы.

В 1929 году Коротков был принят на службу в ОГПУ, к тому же в его самый элитарный — Иностранный отдел делопроизводителем.

Итак, в 1929 году Александр Коротков формально стал своим человеком на четвертом этаже большого дома на Лубянке. Но пока — только формально. Стать своим по-настоящему можно было, лишь удостоившись хотя бы начального ранга полноправного сотрудника — помощника оперуполномоченного. На это требовалось время, способности, а также возможность зарекомендовать себя способным к оперативной работе. Иначе можно было прозябать в качестве одушевленного приложения к скоросшивателям не один год.

И все же… Новое назначение кроме сияющей перспективы означало, и это немаловажно, значительное улучшение материального положения Короткова и его семьи. Теперь он получал примерно сто двадцать рублей, среднюю зарплату государственного служащего низового звена. Правда, из этого жалованья рублей двадцать пять вычиталось на взносы по внутреннему государственному займу, кроме того, нужно было в обязательном порядке записаться в кооператив ОГПУ, а также многочисленные добровольные общества: МОПР, Осоавиахим, «Друг детей» и тому подобные. Так что на руках реальных денег оставалось существенно меньше.

Реальной привилегией было лишь членство в кооперативе ОГПУ — в 1928 году были вновь введены карточки на хлеб, а затем на другие продовольственные и промышленные товары, а в своем закрытом «распределителе» выбор продуктов был все же побогаче, чем в обычных городских магазинах.

Что входило в обязанности Короткова?

Как явствует из самого названия должности, доставшегося Советской власти от департаментов времен Салтыкова- Щедрина, — делопроизводство. Иначе — ведение всего документального хозяйства в целом, поскольку конкретные оперативные дела вели сами оперуполномоченные. Утро для Короткова начиналось с разбора, приемки и распределения почты. Причем несекретными материалами в ней были разве что газеты «Правда», «Известия», «Красная звезда», «Труд» и некоторые другие. Поступали также иностранные газеты и эмигрантские периодические издания, выходящие в Париже, Берлине, Праге, Белграде, иных зарубежных столицах. Эти уже считались «для служебного пользования», хотя совсем недавно их мог свободно читать в партийных клубах любой член ВКП(б).