Поднявшись после очередного падения, человек вдруг услышал сильный звучный голос, подобный большому храмовому колоколу:
– Упорство твое достойно удивления.
Путник поднял голову и огляделся. Неподалеку на выступе скалы сидел человек, закутанный в черный плащ. Низко надвинутый капюшон полностью скрывал его лицо. Рядом стоял деревянный посох, прислоненный к скале.
Путник кашлянул, прочищая горло, и прохрипел:
– Мир тебе, незнакомец. Кто ты?
– Так ли уж это важно для тебя? – с усмешкой отозвался человек в плаще. – В конце концов, все мы дети одного мира.
Путник покачал головой.
– Я больше не принадлежу этому миру. Он отверг меня за мои преступления.
Человек в плаще указал на выступ скалы рядом с собой и произнес:
– Сядь, отдохни. К вершине Маграхира путь неблизок.
– Извини, я должен идти дальше.
Путник возобновил было восхождение, но слова незнакомца остановили его.
– Что ж, иди. Лишь бы тебе хватило сил на обратный путь.
– Почему ты решил, что мне придется идти обратно? – насторожился путник.
– Маграхир не примет тебя, Рамар, – жестко ответил человек в плаще. – Там тебе делать нечего.
Путник вздрогнул.
– Ты знаешь, кто я?
– Я слишком долго живу на свете и знаю многое.
– Не тебя ли называют черным пророком Маграхира?
– Меня по-разному называют. У меня слишком много имен, но настоящего не знает никто.
Человек в плаще рассмеялся и вновь указал на выступ скалы.
– Сядь, Рамар, нам есть, о чем поговорить.
Рамар приблизился к таинственному незнакомцу и опустился на камень.
– Расскажи мне о себе, – потребовал человек в плаще. – Откуда ты и какая нужда ведет тебя к вершине Маграхира?
– Если ты знаешь мое имя, должен знать и все остальное, – заметил Рамар.
– Всего не могут знать ни люди, ни боги, – возразил человек в плаще. – Рассказывай.
Путник тяжело вздохнул и с горечью произнес:
– Я проклят, незнакомец. Тяжкий грех лежит на мне, и я проклят своим народом.
Он помолчал немного, собираясь с мыслями, и начал рассказывать:
– До недавнего времени я жил в полночных* землях Рубидана. Мой отец был вождем большого полукочевого племени куммров. Наш народ жил в степях близ холмов, за которыми лежали густые леса, где обитали рубийские племена. После голодных зим наши воины часто совершали набеги на рубийские поселения, так что на холмах постоянно происходили стычки. Но сам я рубийцев никогда не видел.
Я рос одиноким волчонком, у меня не было друзей, во всем племени лишь один отец любил меня. Мать я не помнил, она умерла при родах младшего брата. Все остальные куммры сторонились меня, сверстники почти ненавидели, даже младший брат смотрел волком. Я был одинок. И все от того, что я не был похож на остальных соплеменников. Среди низкорослых краснокожих куммров я выделялся высоким ростом и светлой кожей.
Когда же я подрос, меня начали бояться. Будучи изгоем в родном племени, я с малых лет увлекался воинским ремеслом и стремился овладеть им. Через наши земли порой проходили бродячие воины, наемники, от них я перенял искусство убивать. Я овладел многими видами оружия и даже научился побеждать противников голыми руками. Я считал себя воином, но слишком поздно осознал, что на деле учителя наемники воспитали меня жестоким убийцей. И очень скоро я показал всем, на что способен. Я участвовал практически во всех походах на соседние племена, не раз доказывая в боях, что нет воина более грозного и свирепого, чем я. Жители степей прозвали меня Тог-Ногр, что означает «жестокий зверь», и они имели на это полное право. Я безжалостно уничтожал десятки людей, не щадя ни женщин, ни стариков, ни детей. Словно взбесившийся зверь, я алкал крови и проливал ее рекой. Для упрямцев и гордецов, не желавших покориться моей воле, я изобретал самые изощренные и жестокие способы казни. Бывало, только узнав, что я участвую в очередном походе куммров, целые племена снимались с мест и обращались в бегство, бросая все свое имущество. Вся степь трепетала перед именем Тог-Ногра и самим куммрам я внушал настоящий ужас. Но в набеги на рубийские селения отец меня не пускал.
Со временем я сколотил собственный отряд в полсотни клинков из бродяг наемников, отступников и изгоев, людей без чести и совести. Мы шатались по степи, бесчинствуя и наводя ужас на мирных жителей.
Однажды мы встретили всадников куммров, возвращавшихся из набега за холмы. Они везли тело моего младшего брата, погибшего в схватке. Недолго думая, я направился со своим отрядом за холмы, в рубийские леса. Нельзя сказать, что я жаждал мести за смерть брата, мы никогда не любили друг друга. Это был лишь повод. Мне не терпелось помериться силами с рубийскими воинами, о которых я столько слышал, как о лучших на всем Севере.
Мы перешли холмы и ночью обрушились на первое попавшееся селение. Рубийцы действительно оказались отличными бойцами – высокие, широкоплечие, самые слабые из них были равны мне по силе. Несмотря на внезапное нападение, они оказали нам достойный отпор.
Что-то знакомое почудилось мне в облике рубийцев, но тогда я не дал себе труда задуматься. Звон стали и запах крови опьянили меня. Мужчин в селении оказалось мало, но они сражались яростно, половина моего отряда полегла в ту ночь. Однако, несмотря на всю свою мощь, рубийцы не могли противостоять нам, чьим ремеслом были война и убийство. Все рубийские воины пали под ударами наших мечей, большинство зарубил лично я. Женщин мы также убили сразу, ибо живыми они не сдавались. Тех, кто засел в своих домах, мы сожгли живьем. Немногочисленных пленных мы предали жестокой казни – рубийских детей разорвали на части, немощных стариков утащили в лес, переломали им кости и побросали на муравейники. Дабы устрашить все прочие рубийские роды, я приказал отсечь у трупов головы и сложить их в пирамиду в центре селения. Пресытившись собственными зверствами, мы отправились назад.
Когда дома узнали о моем походе, над стойбищем нависла тишина. Отец был в ужасе. Многие годы на холмах шла непрекращающаяся война, но никогда еще ни одна из сторон не допускала подобной бессмысленной жестокости. Куммры испуганно перешептывались, называя меня отродьем Темных Сил и предрекая большие несчастья. Почуяв нависшую угрозу, остатки моего отряда покинули стойбище. Все ждали беды.
И беда не заставила себя долго ждать.
Спустя два дня сотни рубийцев спустились с холмов. Ужас объял племя куммров, началась паника, невообразимый хаос. Наше войско спешно двинулось навстречу противнику, я был впереди всех. Я рвался в бой. В отличие от всех я еще не понимал, что народу куммров пришел конец – на своих мечах рубийцы принесли ему смерть.
Завязалась кровавая битва. Это была даже не битва, а избиение. Рубийцы не зря считаются лучшими воинами Севера. Высокие, могучие, широкоплечие, с суровыми лицами, они молча валили наших воинов, как снопы, прокладывая себе дорогу к шатру вождя.
Я бился в самой гуще схватки. Да, рубийцы были грозными противниками, но ни один из них не мог сравниться со мной в искусстве владения мечом. Мой клинок достал многих из них.
Тем не менее, большая часть войска куммров полегла на поле боя. С немногими уцелевшими я отступил к шатру вождя. Когда я увидел своего отца, мне впервые стало страшно. Лицо его было перекошено от ужаса и отчаяния, но глаза горели огнем лютой ненависти. Ненависти ко мне. «Будь проклят тот день, когда ты появился в моем шатре, – произнес он страшные слова и указал на меня своим воинам. – Убейте его и отдайте рубийцам, они пришли за ним.» Воины словно ждали такого приказа, как свора голодных псов они набросились на меня со всех сторон. И хотя я был ошеломлен словами отца, инстинкт взял свое. В тот миг я не был готов принять смерть и не собирался легко расставаться с жизнью. Несколькими ударами меча я зарубил пятерых, остальные в страхе отступили. Почуяв движение за спиной, я обернулся и увидел булаву, готовую размозжить мне голову. Я уклонился в сторону и, не глядя, ткнул мечом в живот нападавшему. Это оказался мой отец. Обезумев от горя, я выронил оружие и подхватил его тело. «За что, отец?! За что?!» – кричал я, прижимая его к груди. «Отойди от меня, – прохрипел он. – Я не хочу умирать на твоих руках. Будь ты проклят.» С этими словами он испустил дух.
