Исина разрывало надвое. С одной стороны, он очень сильно, всем сердцем любил Чондэ, но с другой, он презирал человека, способного не просто на убийство, а на убийство ребенка. Мог ли он отказаться от своей любви ради убеждений или же ему стоит простить убийство человеку, которого он любит? Лучше бы он не знал об этом. Тогда собственные чувства казались ему простыми и понятными. Если бы еще пару минут назад его спросили, любит ли он Чондэ, он бы без колебаний ответил утвердительно, но, если бы это спросили сейчас, он бы лишь многозначительно промычал.
Он всегда говорил, что прошлое не имеет значения. Он видит его результат, и это вполне устраивает. Но теперь он понял, что ему стоило пересмотреть свои взгляды. Исин вообще уверен, что он знал Чондэ?
У них было всего лишь семь ночей. За такое короткое время невозможно узнать человека. Исин видел лишь то, что ему показывали, и ему это нравилось. Это очевидно. Но какова была обратная сторона медали? Могло ли быть так, что Чондэ всегда был таким, просто не показывал этого. Чжан Исин влюбился не в Ким Чондэ, он влюбился в Оле-Лукойе. Неизвестный ему, очаровательный, мистический образ. Исину не нужно было знать о нем все, он всегда мог додумать сам, и он прекрасно с этим справлялся.
Исин был растерян. Он понимал, что его любовь трещит по швам. И что-то столь сильное, за что он цеплялся, что он лелеял, может оказаться лишь иллюзией, которую он сам себе вообразил. Исин не хотел этого допускать. Он не хотел признавать, что все это лишь ложь. Что это не настоящее. Он жаждал оправдать Чондэ. Доказать, что тот изменился, и именно в этого изменившегося человека влюбился Исин. Молодому человеку было просто необходимо разобраться в этом до конца.
Чжан наугад направился вперед. Не имея ни малейшего понятия, в правильном ли направлении он движется. Кругом был лишь туман и больше ничего. Откуда он начал? Куда он идет? Какое сейчас это имело значение? Он просто хотел найти правду и вернуть свои чувства на место. Ему это было необходимо. Он ведь обещал. Иногда Исин чувствовал себя полнейшим идиотом. Почему он всегда ведет себя так, будто бы все знает лучше других? Почему он никогда не допускает даже на секунду, что есть то, чего он не предусмотрел, то, чего он не знал или не может знать. Как мир, который ему открылся, как прошлое Чондэ.
Как назло, все последующие воспоминания мало чем отличались от предыдущих. Все было по-старому, будто бы не случилось ничего. На секунду Исину даже показалось, будто он идет в обратном направлении, но нет, в этих воспоминаниях Чондэ был взрослее. Сколько времени прошло было неизвестно, точный возраст определить было сложно, но Исин полагал, что где-то в районе 18 лет.
Отец все так же продолжал нападки, но уже без прежнего энтузиазма, и взгляд, которым он смотрел на Чондэ, изменился. Он начал смотреть на своего сына с опаской. И если упрекал в чем-то, то всегда бросал на него осторожный взгляд, будто бы оценивая его реакцию. Чондэ же был непробиваемо спокоен. Он принимал все это с каким-то отрешенным выражением лица, и все время будто находился где-то не здесь. Постоянно смотрел в одну точку, даже во время разговоров, будто бы говорил сам с собой.
Кроме этого, в воспоминаниях Исин уловил еще одну ключевую фигуру того времени — женщину. Из обрывков фраз, каких-то своих домыслов, он определил ей роль «новой женщины отца Чондэ». Вероятно, убитый ребенок был ее. И, судя по всему, именно она после произошедшего изменилась больше всего. Она без стеснения упрекала Чондэ, но смотрела на него со страхом, будто бы всегда ожидала, что он на нее набросится. Она походила на мелкую собачонку, вечно лаяла, однако стоило Чондэ посмотреть на нее или что-то сказать, как она тут же испуганно замолкала. И это очень нравилось Чондэ. Он обожал ее реакцию. Его пьянил ее страх, ощущение власти над ней. В какой-то момент Исину даже показалось, что он с ней заигрывает, и эта догадка отдалась подступающей к горлу тошнотой и жгучей злостью.
— Так и будешь продолжать бездельничать? — с раздражением произнесла она, наблюдая за вальяжно раскинувшимся у окна Чондэ.
— Возможно, — уклончиво ответил юноша, поднося к губам сигарету. Он блаженно затянулся, прикрывая глаза, чтобы дым не попал.
— Прекращай курить! Весь дом твоими сигаретами провонял, — раздраженно бормотала женщина, размахивая руками. — Пойди и займись чем-нибудь полезным. Исчезни, например.
Чондэ лишь усмехнулся в ответ. Он привык не обращать внимания. Она вечно бухтела о том, о сем. Так она вымещала свою неприязнь. На большее ей не хватало духу.
— Ты такой же никчемный, как и твоя мать. Только и можешь, что сидеть целыми днями и курить. Может тебе стоит последовать ее примеру и сбежать?
— Сколько раз можно повторять, — с нотками раздражения произнес Чондэ, — она не сбегала.
— Да неужели? — словно бы осмелев, огрызнулась женщина.
— Эй, — понизив голос до утробного рычания, окликнул ее молодой человек, — тебе заняться нечем, что ли?
— Может быть и было, если бы ты не… — женщина осеклась, увидев холодный взгляд Чондэ.
— Если хочешь меня упрекнуть в том, что если бы не я, ты бы занялась воспитанием ребенка, то ты бы не занималась…
Юноша быстро затушил сигарету и изящно поднялся на ноги. Видимо это у него было в крови. Он все делал с какой-то особой грацией.
— Ты бы сбросила эту обузу на меня, потому что для тебя это было слишком утомительно, — он склонил голову набок, смотря на женщину с долей жалости и пренебрежения, — ты не очень расстроилась, когда твоего драгоценного чада не стало. Или же ты вдруг заскучала? Тебе вдруг захотелось понянчить ребенка? Так почему бы мне…
— Тебя? Предлагаешь мне нянчиться с тобой? — женщина скривила губы в отвращении.
— О нет, — протянул Чондэ, словно бы даже не допускал подобной глупости, — разумеется ты никогда не относилась ко мне, как к своему гипотетическому сыну. Ты даже к своему ребенку относилась холодно, что уж говорить о чужом, но если ты вдруг пересмотрела свои взгляды…
Молодой человек очень медленно и даже как-то вальяжно подошел вплотную к женщине, заставляя ее напрячься. Она старалась не показывать того, что начинает нервничать, но отблески страха в ее глазах выдавали ее с потрохами. Чондэ расплылся в насмешливой улыбке.
— Я могу тебе немного помочь, — юноша наклонился к самому ее уху, — отец ведь уже не молод и, наверно, уже не в том возрасте, но ведь я полон сил… так что, если тебе хочется ребенка, я могу немного с этим помочь.
— Перестань, Чондэ, — тихо прошептал Исин, стоявший все это время уткнувшись лицом в стену. Он старательно затыкал уши, но даже так слышал каждое слово, — я тут пытаюсь в тебе не разочароваться, а ты словно назло делаешь все, чтобы мне помешать. Если ты посмеешь сделать ей ребенка, я тебя точно не прощу…
Это было абсолютно невозможно, скорее просто совпадение, но Чондэ, будто услышав слова Исина, резко сделал шаг назад и немного растерянно посмотрел на женщину.
— Впрочем, — он нахмурил брови, словно не понимал, что происходит, — не думаю, что выдержу еще одного ребенка в этом доме.
И он торопливо вышел из комнаты, будто стараясь сбежать. Исин проводил его взглядом и, дождавшись, когда туман начнет пожирать воспоминания, вышел следом.
Последующие воспоминания были очень смутными и обрывочными. Иногда у них пропадал звук, иногда же наоборот, был только звук и чернота кругом. Сначала Исин не понимал, что именно происходит, но потом нашел причину. Ким Чондэ пристрастился к алкоголю.
Все начиналось очень безобидно, как это всегда и бывает. Попробовал — понравилось. В алкоголе Чондэ находил свое спасение. Он забывался. Всю боль и горечь своей жизни он топил в нем. Так ему почему-то было проще. Это был как бальзам для его душевных ран. И если сначала он принимал его в соответствии с дозировкой, то потом стал пренебрегать. Мир в призме алкогольного опьянения ему нравился больше. Он был проще и лучше. В нем не было прежних переживаний, не было боли и слез. Не было душевных терзаний и самобичеваний. С алкоголем он мог принимать себя всего и полностью, таким, какой он есть, и ему не было стыдно.
