— Нет, если бы это случилось после моей смерти, все воспоминания остались бы при тебе, потому что запрет Суда переставал действовать. Но поскольку Минсок решил сделать все по-своему и исполнить мою просьбу в очень извращенном варианте до моей официальной смерти, их пришлось стереть. К счастью или к сожалению, он их не стер. Обошел запрет Суда временно их заблокировав. Не знаю, хорошо ли это или плохо, но могу с уверенностью сказать, что сейчас нет ничего криминального в том, что все эти воспоминания к тебе вернулись. Можешь пользоваться на здоровье.
— Мда, — устало выдохнул Исин, откидываясь на спинку стула. — Тут без ста грамм не разберешься.
— Разбирайся, — Чондэ придвинул к молодому человеку его стакан, — теперь ты понимаешь, почему в один прекрасный момент я просто стал спиваться на этой работе. Безуспешно правда, но тем не менее…
Исин поджал губы, понимающе кивая, и, выдохнув, одним глотком осушил стакан, неосознанно морщась, когда алкоголь прокатился по горлу, оставляя после себя неприятное ощущение ожога. Чондэ, вспомнив, что у него тоже есть что пить, сделал из своего стакана небольшой глоток.
— Я хочу задать уточняющий вопрос, — кривясь, произнес Исин, все еще ощущая привкус спирта во рту, — но боюсь, что заблужусь в этом космосе окончательно.
— Попытка не пытка, — пожал плечами Чондэ и снова отхлебнул из стакана, перебивая вкус виски последней затяжкой почти истлевшей сигареты, которую затушил в миске.
— Значит тогда у меня на глазах ты вовсе не умер? — Исин поднял взгляд на молодого человека.
— Ммм, — задумчиво протянул Ким, — умер. Частично.
— Что значит частично? — непонимающе нахмурился юноша.
— Понимаешь, — Чондэ озадаченно почесал затылок, — как бы тебе объяснить. То, что ты видел, был не рядовой судебный процесс. Тебя разве не смутило, что там никого не было?
— Ну, я подумал, что тебе просто устроили закрытое слушание или типа того, у тебя связи в Суде, как никак…
— А, нет, вовсе не поэтому, — усмехнулся Чондэ, — обычно там много народу, но в этот раз был необычный судебный процесс. Был самосуд. А там зрители особо не нужны, практика показывает, что присутствие посторонних людей очень влияет на объективность…
— Самосуд? — удивленно переспросил Исин, пытаясь превратить обрывки интуитивных догадок в связные теории в своей голове. — То есть… ты сам себя судил?
— Да, я был судьей и был подсудимым.
— То есть…
— Там довольно сложная и запутанная схема, но если объяснять простым языком, твою душу просто делят на две части. Одна часть оказывается в роли судьи, вторая – подсудимого. Разумеется, Смерть наблюдает за ходом процесса.
— Но это же вообще бред какой-то, — озадаченно мотнул головой Исин. — Нельзя давать человеку себя судить, это же не объективно ни разу. Он всегда будет выносить приговор в свою пользу. Да и как это вообще работает?
— Понимаешь, Исин, дело в том, что такая форма редко используется и, как правило, только для смертников. То есть, на таком суде оправдательных приговоров не выносят. Здесь все, что ты можешь выбрать, это на сильном или слабом огне тебя будут жарить в адском котле. По сути, самосуд выполняет не столько функцию суда, сколько изощренной пытки. Тебе приходится быть палачом для самого же себя. Ты видишь собственную смерть… Просто представь. Вот ты когда-нибудь хотел увидеть собственную смерть?
— Эм, — замялся Исин, — наверно, нет.
— А сам себя убить?
— Тоже нет…
— Зря, — передернул плечами Чондэ, — это занимательное мероприятие, в котором, по сути, нет пострадавших. Это как самоубийство, только по ролям. А самоубийство не преступление. Разве не забавно?
— Если честно, не очень…
— Дело твое, — пожал плечами Чондэ и стал вглядываться в плещущуюся на дне стакана жидкость.
Повисла неловкая тишина. После такого Исину было нечего добавить. Было неприлично после этого продолжать гнуть свою линию страдальца, попрекая Чондэ, но и сдаться, махнуть рукой и ускакать счастливо в закат он тоже не мог. Это было немного нечестно по отношению к самому себе. Ведь он столько времени убивался из-за случившегося, а тут просто закрыть на это глаза, забыть обо всех их разногласиях, сойтись с Чондэ и позволить себе быть счастливым? Нет, это как-то не по-человечески. Глупо – да. Но не по-человечески.
Наверно, Исину просто не хватало чего-то. Последнего гвоздя в гроб его самолюбия и упрямства, который бы стал толчком к смене собственной позиции. Он просто хотел услышать от Чондэ призыв к действию. Не россказни о том, как все было сложно и о том, что он любил, а о том, что ничего не изменилось и он все еще любит. Хотелось, чтобы Чондэ напрямую сказал, что хочет, быть с Исином, готов над собой работать, готов сделать все, чтобы этого недоразумения больше не повторилось.
— Исин, — тихо позвал Чондэ.
— Что?
— Ты ведь понимаешь, я рассказываю это вовсе не ради того, чтобы оправдаться. Хотя и для этого тоже. Я просто хочу, чтобы ты знал, ничего из случившегося под конец не входило в мои планы. Я вовсе не хотел заставлять тебя страдать. Я хотел, чтобы в конце мы выпили чаю, посмеялись, обнялись на прощание и разошлись как старые друзья.
— Тогда зачем нужно было…
Исин не успел договорить фразу. Он просто прокручивал в голове воспоминания, пытаясь скорректировать их с учетом полученной информации. И все было вроде бы гладко, как и сказал Чондэ, вот только один единственный момент никак не вязался. Не хотел подходить под всю эту стройную оправдательную историю. Их прощание в Зале Суда. Тогда было много сказано. Много важных и не очень приятных вещей, которые все это время преследовали Исина. Не окажись он тогда в Зале Суда, все было бы иначе, но именно эта ситуация, именно эта сцена, оказалась для него самой болезненной и неоднозначной. Экстремальной. Вот только слова, которые зацепили Исина сильнее всего, зародили сомнение, заставили посмотреть на все с другой стороны, отпечатались слишком отчетливо в его памяти, были сказаны вовсе не Чондэ. Их сказал Минсок.
Нет, стоп. Не сходится. Что-то не сходится. Чондэ ведь только что сказал, что ему пришлось судить самого себя, но разве это делал не Минсок?
— Кто… — ошарашенно произнес Исин, не в силах сам разобраться в этом сложном вопросе. — Кто был под маской?
Это был глупый вопрос. Чжан Исин своими глазами видел, что это был Минсок, вот только его активное участие в происходящим не вписывалось в представление молодого человека о таком явлении как самосуд.
Чондэ неосознанно поджал губы. Этого вопроса он вовсе не ожидал и отвечать на него хотел меньше всего. Да и кто бы мог подумать, что Исин вдруг спросит. Он не должен был спрашивать, потому что думал, что это Минсок.
Парень одним глотком осушил стакан и с грохотом поставил его на стол рядом с собой, сбиваясь на кашель.
— Это был я, — произнес он еле слышно, мешая слова с кряхтением, в надежде, что Исин не услышит. Только Исин все хорошо расслышал.
Он резко обернулся к Чондэ и долго смотрел на него, словно не мог поверить или принять эту правду. Он смотрел на Чондэ как на предателя, а тот боялся поднять взгляд, потому что прекрасно знал, что там увидит. Вместо того, чтобы дать Исину толчок, чтобы изменить свою позицию, он дал ему веский повод этого не делать. Опять облажался.
— Я правильно понимаю, что все те вещи наговорил мне ты, а потом просто скинул с себя ответственность, прикинувшись Минсоком?
— Ты бы был очень шокирован, увидев под маской меня…
— Больше, чем я был шокирован, увидев под маской Минсока? — вскрикнул Исин. — Ты… Когда ты вообще собирался мне об этом сказать?
— Никогда.
— Ах, никогда, — понизив голос, протянул Исин, недовольно приподнимая уголки губ. — Знаешь, это последняя капля. С меня хватит. Ты мастерски навешал мне трогательной и правдоподобной лапши на уши, а теперь изволь выйти вон. У меня голова от тебя пухнет.
Исин порывисто поднялся со стула и уверенно пошел в коридор, чтобы открыть Чондэ входную дверь и удостовериться лично, что тот ушел. Навсегда.
