Он целовал ее губы, которые она подставляла ему. Он прижимался губами к тонкой жилке на шее и чувствовал, как она пульсирует все быстрее. Он спускался загорающимися страстью губами ниже, туда, где бьется самое дорогое на свете сердце.

Она что-то говорила. Что-то о скандале… сутках… обмороке. Зимин резко оторвался от нее, приподнялся на одной руке и, пытаясь унять сбивающееся дыхание, посмотрел на Машу.

— И что это означает?

Он пытался сосредоточиться и понять, почему это важно. Нет, это, конечно, важно, но почему именно в этот момент?

— Не отвлекайся, — недовольно прошептала Мари, чуть изогнув спину, чтобы расстегнуть платье, — разумеется, меня немедленно отправили в больницу. Диагноз оказался занимательным.

Она резко замолчала — молния поддавалась туго.

Зимин сел. Машинально помог расстегнуть ей молнию. Снова посмотрел ей в глаза:

— Маш, какая больница? Какой диагноз? Что случилось?

Мари деловито стаскивала платье с плеч, но в лежачем положении это выходило плохо. Она проворчала:

— И гардероб сменить придется… У меня три месяца беременности, а я в своем офисе и не заметила. Вот, что случилось, Миша.

Зимин молчал, осознавая услышанное.

— Машка, — все, что смог, наконец, выдохнуть Михаил. Сгреб ее в охапку и радостно поцеловал.

Она судорожно вцепилась пальцами в его плечи, отвечая на поцелуй, а потом, задыхаясь, прошептала:

— Ты поможешь мне его снять или нет? Учти, что еще десять минут, и я отключусь. Я не помню, когда в последний раз спала.

Михаил ловко стянул с нее платье и, улыбаясь, сказал:

— Учти, с завтрашнего дня ты перестанешь думать о всякой ерунде в виде твоего не проданного дома и озабоченного работой Дональда. А будешь заниматься собой, нашим будущим ребенком и мной. Это понятно?

Он избавился от своей лишней одежды и заглянул ей в глаза:

— Так что ты там говорила про десять минут?

— Господи, и кто из нас зануда? — засмеялась Мари, обвила руками его шею и прошептала на ухо, касаясь губами его кожи. — За десять минут можно многое успеть.

— Мы оба хороши, — довольно усмехнулся Михаил.

Он не уставал восхищаться ею, когда она была маленькой шаловливой девчонкой, и возмущаться, когда она становилась деловой хозяйкой людей и пароходов. И он любил ее такую разную, знакомую и неизвестную. И любовался ее горящими от страсти синими глазами. И подчинялся ее просьбам. И превращал десять минут в вечность. И следующие десять минут. И следующие. Утверждая такой порядок вещей законом их жизни.

Июль 2015 года

Гамбург

Он взглянул на часы. Машка, как обычно, торчала в своем офисе. Когда она деловым тоном сообщила ему, что на этот день у нее также назначен совет акционеров, он очень разозлился. И злился потом несколько часов. В спальне. Вместе с ней.

Снова бросил взгляд на часы. Хватит! Через час Михаил был у нее в офисе. Кивнул секретарю и зашел в конференц-зал.

Мари оборвала свою речь на полуслове, оторвала взгляд от бумаг. Посмотрела сначала на бесцеремонно вошедшего Зимина, потом на часы, потом снова на Зимина. Обвела взглядом присутствующих на собрании акционеров. Что-то буркнула Дональду. И покорно поплелась через весь зал к Мише.

— Я помню. Поехали, — пробормотала она, устраивая подмышкой очередную папку — как раз можно будет перечитать в дороге.

Михаил пошел ей навстречу, вытащил папку у нее из подмышки, кивнув Дональду, положил папку на стол. А потом, перебросив Машку через плечо, скорым шагом вышел из зала. Опаздывать он был не намерен.

— Тебе так уж обязательно было выставлять меня на посмешище перед акционерами? — пробурчала Мари, очутившись в машине, а потом… не отдавая себе отчета в том, что делает, порывисто потянулась к нему. Как следовало сделать сразу.

Он коротко поцеловал ее и рассмеялся.

— Тебя это волнует? Правда? Ну, прости. Единственное, что сейчас волнует меня, — вовремя попасть в Standesamt[i]. Могу принести твоим акционерам официальные извинения в своем недостойном поведении. Потом. Если захочешь.

— Полагаю, это теперь не имеет никакого значения. Я отчиталась и вынесла на обсуждение вопрос продажи активов. Формально. Контрольный пакет акций принадлежит мне.

Мари велела шоферу отъезжать и поудобнее устроилась на плече Зимина, совершенно не думая о том, что испортит идеальную укладку — волосок к волоску.

— Переодеться я, разумеется, уже не успею, — пробормотала она. Светло-серый костюм совсем не походил на свадебный наряд.

— Жаль, что не успеешь, — Зимин вздохнул. Потом медленно, сосредоточившись на процессе, стал вынимать шпильки из ее идеальной прически. Он удовлетворенно осмотрел результат своих трудов — свободно рассыпавшуюся копну темных волос. И совершенно серьезно сказал: — А, может, успеем купить тебе что-нибудь… более подходящее? По дороге.

Воспоминания нахлынули на нее сплошным потоком, который совсем невозможно было остановить. Причал. Стойка администратора. Миша. Фата. Шлейф. Лифт. Мари улыбнулась и выглянула в окно.

— Ты же знаешь, что все это никому не нужно и ничего не значит. С тем же успехом можно выйти замуж в джинсах. И ничего не изменится, — заявила Мари, но вдруг за углом показался какой-то свадебный салон, — в конце концов, я взрослая самодостаточная женщина и я… хочу платье…

— Тогда пошли за платьем. Хотя в джинсах было бы тоже неплохо, — Михаил, не сдержавшись, рассмеялся.

Времени на то, чтобы перемерить половину магазина не было. Да ей оно было и не нужно. Осмотрев критическим взглядом манекен, наряженный в платье с длинным шлейфом, Мари поморщилась и покосилась на жениха.

— Нет? — спросила она.

— Только не это! — почти рявкнул Зимин по-русски. — Что угодно, только не это, — перед глазами возникла картинка в стиле Дали — белая змея, стекающая на пол из шкафа. — Иначе я точно начну думать, что ты не хочешь замуж.

— Я очень хочу замуж, — улыбнулась Мари.

Схватив его за руку, она ринулась вглубь магазина. Платье было выбрано почти в одно мгновение. Очень простое, цвета слоновой кости, украшенное только вышивкой и тонким пояском, слегка расклешенное от талии, оно открывало руки и скрывало ноги чуть пониже колен.

Мари покружилась перед зеркалом и улыбнулась.

— Да? — спросила она, обернувшись к Мише.

Он смог лишь кивнуть. Какой идиот придумывает платья, которые вызывают желание снимать их. Стоп! Сначала Standesamt. Потом… а вот потом…

Зимин спешно рассчитался и, подхватив Машу под руку, усадил ее в автомобиль.

Через час она уже была его законной женой. Как он говорил… пять лет назад.

Итак, она нарушила главную семейную традицию, передававшуюся по женской линии рода д'Эстен. Нынешнее поколение в лице Мари подкачало. Теперь она была Марией Зиминой. Приплыли! Платье без шлейфа и фамилия теперь уже законного супруга — разве так много надо для счастья?

— А теперь правду, господин Зимин, — прошипела она, как только дверца в машину захлопнулась, и они поехали домой, — правду и ничего кроме правды! Что у вас с рукой?

В этот самый момент господин Зимин мысленно благодарил швей (или кого там надо благодарить?) за отсутствие рукавов. Это позволяло продвигаться поцелуями от ладоней к плечу, и где-то там должна быть застежка. Но успел он поцеловать только ее запястье.

«Твою мать!» — мысленно выругался Михаил. Она два дня ничего не спрашивала. Но если уж врать, то уверенно.

— А что у меня с рукой? — он внимательно посмотрел на свой кулак. — А, это… неудачно ударил по груше. Дональд посоветовал мне отличный спортклуб.

— Кажется, я даже знаю, как он называется, — проворчала Мари и подставила свое запястье назад, под его губы.

Михаил продвинулся к локтю и снова отвлекся. «Черт! Неужели Дональд проболтался? Или этот урод Какеготам?» — мысли не вдохновляли.

— И что ты знаешь? — вкрадчиво спросил он Машу.

— Зимин, с тобой и так все ясно, — усмехнулась она, — не выкручивайся. Целуй меня, у тебя это лучше получается, чем изображать из себя святую невинность.