— Уволиться? — брови почтенной дамы поползли вверх. — Да это вы меня… выживаете!

— Потому мне просто не на кого его оставить, — не дрогнувшим голосом продолжала Мари.

Михаил рассмеялся.

— Каким это образом ты выживаешь нашу дорогую фройляйн? Отказываешься есть?

— Нет. Я честно позавтракала. Овсянка, кофе. Занюхала сгоревшей шарлоткой. Где ты сейчас?

— О шарлотке могла бы и не рассказывать, — проворчала фройляйн Зутер, — герр Зимин и так считает, что я не умею готовить.

— Через три часа будем в Каннах.

«Если, конечно, один… неумный человек не доведет свою диверсионную деятельность до победного конца», — подумал Зимин, но вслух сказал о другом:

— Передай фройляйн Зутер, что она великолепно готовит. А, кстати, почему у нее всегда сгорает именно шарлотка?

— Не спрашивай. Так было всю жизнь. Миш, — она перешла на русский и понизила голос до шепота, — я тебя люблю.

— Началось! — возопила фройляйн Зутер. — Да не уеду я никуда! Не шантажируйте!

— Я тоже тебя люблю, — ласково сказал Михаил. — Маш, мы через два дня будем в Риме. Если бы ты прилетела…

— В Рим? Искушаешь? — Мари заметно покраснела, но по телефону этого не было видно. — Ну… ты же знаешь… Миш, я попробую, но не обещаю.

— Да поезжай! Сколько можно! Пусть Дональд поработает! — рассерженно заявила фройляйн Зутер.

— Послушай мудрую женщину! Пусть Дональд поработает. Я буду ждать, очень.

Мари улыбнулась и встала со стула. Фройляйн Зутер нахмурилась и села на стул.

— Я… попробую! — упрямо проговорила Мари. — Я очень-очень попробую.

— Ты же попробуешь и приедешь? — Михаил улыбался, наверное, глупой, но счастливой улыбкой.

Фройляйн Зутер фыркнула и удалилась, бросив на стол папку, изъятую у Мари. А Мари, не видя ничего вокруг, выдохнула:

— Приеду. Значит, в Риме через два дня?

— В Риме через два дня.

Октябрь 2015 года

Санкт-Петербург

Мари поежилась от холода и приподняла воротник. Пронизывающий ветер так и норовил пробраться под пальто, но она не сдавалась — упрямо катила чемодан от аэропорта к стоянке такси. Эту дорогу она мысленно проходила сотни раз. Только теперь — по-настоящему. Ее никто не встречал, но она едва-едва подавила улыбку от одной мысли о том, что, наконец, избавилась от всех прежних обязательств.

Поездка по вечернему городу в час пик, пробки и, в конце концов, дождь. Если бы она могла хоть как-то заставить ехать автомобиль быстрее, уже бы заставила. Если бы можно было ускорить ход времени — уже бы ускорила. Она отвыкла мириться с обстоятельствами. Однажды такое смирение ей очень дорого обошлось.

И вот она на другом конце города, стоит у подъезда и смотрит вверх, на окна. Пожалуй, ей ни за что не угадать, которое окно — его. Из подъезда кто-то вышел, и она, недолго думая, прошмыгнула внутрь. Лифт. Тринадцатый этаж.

Мари подошла к двери и уверенно нажала на звонок, пытаясь не обращать внимания на бешено колотящееся сердце.

«Отпуск — это, оказывается, не так уж и плохо», — думал Михаил, ставя на плиту джезву. Особенно когда знаешь, что через неделю приедет жена.

Он подошел к окну. На стекло попадали редкие капли дождя. Еще несколько дней назад он был там, где лето.

Зимин по-прежнему ходил на «Парусах». Маша категорически отказалась их продавать. А в Петербурге осень, настоящая северная осень: пасмурная, ветреная, промозглая. Синоптики радостно обещают снег. Сбежавший кофе зло зашипел. Зимин усмехнулся. Все сегодня складывалось странно.

Полдня он звонил Маше. Она не отвечала. Михаил не переживал, но беспокоился. Машка по привычке нередко могла работать сутками. А ему полдня названивала сестра, упорно желая затащить его в гости. Он так же упорно отказывался, придумывая все новые и новые предлоги. Но от Туськи избавиться было практически невозможно. И он пошел на крайние меры — отключил телефон.

Налив кофе, Михаил взял чашку и пошел в комнату. Сегодня играет «Зенит». До начала матча около часа. Пиво в холодильнике. Вооружившись пультом, Зимин устроился на диване. И услышал долгий настойчивый звонок.

«Только не Туська!» — уныло подумал Михаил. Неохотно поднялся и отправился открывать.

— Привет! — по-русски проговорила Мари с порога. Моргнула. Два раза. И бросилась ему на шею. Следом на весь подъезд загрохотал чемодан, свалившись на пол.

— Привет! — удивленно проговорил Михаил и подхватил свою Машу. Затащил в квартиру сначала ее, потом ее чемодан. Помог ей снять пальто. — Ты откуда? Как хорошо, что смогла приехать раньше. Проходи. А я звоню тебе сегодня целый день. Ты голодная?

— Гамбург, самолет, Пулково. В самолете поужинала, так что не суетись, — она разматывала с шеи шарфик и наблюдала, как он вешает пальто, — у тебя кофе пахнет. Вот от кофе не откажусь — глаза закрываются. Я не помню, спала ли в эти сутки. Представь себе, Дональд завалил бумагами, потом нашелся покупатель на дом в Гамбурге, а я так и не решила ничего…

— И почему не предупредила? Я бы встретил, — он поцеловал Машу. — Кофе сейчас будет, а Дональда твоего убить мало.

Мари стащила ботинки и улыбнулась:

— Хотела сделать сюрприз, но ты как-то не слишком удивлен. Вечно ворчишь. Знал, кого берешь в жены.

— Так и ты знала, за кого замуж идешь, — Михаил рассмеялся. — Я очень удивлен твоим сюрпризом, маленькая зануда. А если бы меня дома не было? — спросил он уже из кухни.

— Но ты ведь дома, — Мари прошлепала по голому полу следом за ним. На его кухне она была впервые и с любопытством оглядывалась, — придумала бы что-нибудь. Мне, господин Зимин, уже не девятнадцать лет.

Она подошла к нему со спины и обхватила руками его плечи.

— Я скучала.

Михаил взял в свои руки ее ладони и поцеловал их. Потом повернулся к ней и сказал:

— Я тоже соскучился, госпожа Зимина. И страшно рад, что ты наконец-то здесь.

Он привлек ее к себе, нашел ее губы. Чем крепче он сжимал ее в своих объятиях, тем острее понимал, как сильно ждал ее и как рад, что она приехала.

На плите обиженно зашипел опять сбежавший кофе. Михаил рассмеялся.

Мари тихо фыркнула и сказала:

— И как ты столько лет холостяком прожил? — отстранилась и внимательно посмотрела в его глаза. — Миш, а я насовсем приехала. Все.

— Так это ж замечательно, Машка, что насовсем. Я ждал тебя, — он поцеловал ее в висок. — Берем кофе, идем в комнату.

Мари задумчиво наблюдала, как он наливает напиток, послушно пошла за ним в гостиную. А потом остановилась на пороге и посмотрела, как он устраивает чашки на столике. Взгляд ее скользнул по тому самому креслу, в котором она сидела, признаваясь ему в любви несколько месяцев назад, по стенам — с множеством фотографий, на которых он, смеясь, обнимал чужих детей. Она медленно вошла и улыбнулась, чувствуя себя так, будто ей все это снится. Настолько все это было нереально.

— Не будешь на меня орать, если я кое-что скажу?

— Ну, скажи… не буду орать, — озадаченно ответил Михаил. Подошел, взял за руку. — Чего ты? Проходи, — провел Машу к креслу и присел перед ней на корточки. — Что стряслось?

Зимин положил ей на колени руки, оперся на них подбородком и заглянул в глаза.

— Я решила не давать ход делу Ригера. Дональд меня не одобряет, говорит, что Ральфа можно по стенке размазать, но мне все равно. Я не хочу — по стенке.

— Это то, что ты хотела мне сказать? — удивился Михаил. — Я бы, пожалуй, прислушался к Дональду, но не хочешь — не надо. С какой стати мне орать? — улыбнулся он.

— Я хотела, чтобы ты это знал. Если мы сошлись в том, что это не повод для скандала, то поцелуй меня. А то я что-то совсем расхотела пить кофе.

— Нет, дорогая, если уж устраивать скандал, то причина должна быть более весомой, чем Ригер.

Михаил поднялся, за руку поднял Машу из кресла и, подхватив на руки, понес в спальню. Опустил на кровать и стал осыпать поцелуями ее лицо.

— Хорошо, — проворковала Мари, подставляя губы, — тогда как тебе такая тема для скандала… мои суточные труды дали свои результаты. Недавно я грохнулась в обморок прямо посреди кабинета.