В гостиной он бросил опасливый взгляд на ставни, даже зажигать свет было неловко. Северус представил себе все то любопытство, через которое ему придется продираться, выходя на улицу в следующие дни. Работники ресторана, старичок-аптекарь… этот вообще маг, а окна у него напротив, хотя и внизу. Если кто-то из посетителей аптеки обратил внимание… Мерлин, лишь бы Гарри не спросили ни о чем, когда зайдет в ресторан за булочками для Джиневры.

В конце концов Северус все-таки свет включил. И гостиную надо было осмотреть на предмет каких-нибудь «улик» - не хватало еще на них наткнуться Уизли и Грейнджер, и трактат на древнегреческом вполне мог скрасить остаток вечера. Северус снова открыл его с того места, с которого начинал сегодня в первый раз, и на этот раз действительно пошло легче. Периодически он захлопывал книгу, обдумывая услышанное, и мысленно надиктовывал заметки, приспособив под это люциусов лист с пером. Несколько собственных идей привели его в восторг и, закончив глубоко заполночь, Северус удовлетворенно выдохнул – ему удалось спасти испоганенный день.

Уходя, он еще раз обшарил взглядом комнату и вдруг заметил какие-то посторонние предметы на одной из полок с вазами. Северус выдохнул, соображая – если Люциус оставил это намеренно, то оно вполне может быть битком набито темной магией, а его собственной магии сейчас не хватало, чтобы почувствовать чары. Подождать Поттера? А если это что-то, что укажет на произошедшее здесь?

Он вспомнил, что в кладовке были защитные перчатки. Хорошая драконья кожа вполне могла ослабить магическое воздействие. Северус сходил за ними и осторожно приблизился к полке. Между вазами лежала белая перчатка Люциуса. Она была разорвана, и на ней виднелись следы крови. Северус вспомнил, что когда Люциус выходил из спальни, вторая перчатка была еще целой. Должно быть, уже здесь, в гостиной, он порезался, когда рвал ее. Или кусал, судя по следам зубов на тонкой коже… Представив это, Северус снова разволновался, словно волнение Люциуса передалось ему. Но почему Люциус волновался, если все это было лишь ради мести? Северус взвыл, чувствуя, что еще немного и сойдет с ума, и от досады ударил рукой по полке: «Немой урод!»

Не со всей силы ударил, конечно, но знал, что вазы все равно свалятся. Это была греческая керамика, которую Поттер приволок из отпуска. Вазы выбирала Джиневра, и не то чтобы Северус ее не любил, и не дорожил подарками, но он просто сейчас не мог думать о чем-то таком. Постороннем. Не связанным с той болью, которая его пронизывала (будто болевой импульс шел вдоль каждого нерва в его теле), когда он начинал думать о Люциусе.

Разумеется, выплеск немного помог. По крайней мере боль физическая очень удачно перекрыла душевную. Северус опустился на корточки, осторожно собирая осколки. Видел он сейчас не слишком хорошо, так что больше полагался на осязание. И вдруг нащупал на ковре что-то металлическое, что при ближайшем рассмотрении оказалось перстнем Люциуса. Северус уставился на него. Не просто перстень, а тот самый, родовой. Люциус, должно быть, снимал кольца перед тем, как приступить к сомнительному занятию.

Северус вздохнул, вспоминая, как Люциус держал его и говорил: «Все», как будто что-то важное совершилось, и как будто они только что прошли через что-то очень болезненное, чтобы оставить это в прошлом навсегда. И Люциус был таким… близким.

Нет, он не будет думать о нем, не будет! «Убирайся из моей головы, ублюдок!»

Отдышавшись, Северус обшарил ковер, потом полку, но больше ничего не нашел. Он пошел в спальню, переоделся, забрался в постель и лег под одеяло, все еще продолжая сжимать перстень в руке. Люциус оставил его, случайно или намеренно, а значит, вернется. Мог ли он забыть или быть столь рассеянным? Но остальные же взял. И он вряд ли рассчитывал, что Северус найдет его в таком месте. Северус разжал ладонь, рассматривая камень. Считается, что родовые алмазы исцеляют, но, разумеется, только членов семьи. Он вдруг почувствовал огромное, почти непреодолимое желание надеть кольцо на палец. Но пример Дамблдора отнюдь не являлся вдохновляющим. Конечно, Люциус вряд ли бы стал таскать на себе артефакт, полный темной магии, но он мог активировать какую-нибудь ловушку от воров. Северус вздохнул, снова сжал перстень, и закрыл глаза. Он чувствовал себя очень измученным, и ему, что бы там ни задумал Люциус, обязательно надо было поспать.

Проснулся он от того, что в комнате кто-то был. И не просто в комнате, а на второй половине кровати. Северуса охватило ощущение совершеннейшей беспомощности и ужас. Прорваться сквозь чары Поттера и Грейнджер, которыми была оплетена квартира, да еще снять их так аккуратно, чтобы эти двое не услышали сигнала и не были уже здесь, мог только очень сильный маг. Но тут нос почувствовал знакомый запах духов: Люциус! Северус открыл глаза: тот сидел совсем близко, вполоборота к нему, и, наставив палочку на комод, на котором стояли свечи, одну за другой зажигал их и отправлял к потолку.

- Мерлин, это был самый утомительный прием на свете, - закончив, фальшиво пожаловался Люциус и принялся небрежно снимать перчатки. – Если быть министром так же утомительно, я первый проголосую за то, чтоб вернулся Фадж!

- Как ты попал сюда, черт возьми? – воскликнул Северус.

Люциус насмешливо улыбнулся и отправил горностаевую мантию в кресло.

- Где-то здесь завалялось мое родовое кольцо, - сказал он. – У него много интересных свойств, но одно из них – приводить владельца туда, где оно находится, несмотря на все антиаппарационные чары.

Сердце Северуса стукнулось о грудную клетку так сильно, будто собиралось выбить ее из груди. Люциус планировал вернуться! Но вслед за осознанием этого накатила такая ярость, что владей Северус сейчас магией, незваный гость вылетел бы уже из окна.

- Если еще хоть раз, - прошипел Северус, вставая, добираясь до кресла и швыряя в Люциуса скомканной мантией, - если ты еще хоть раз оставишь меня так, как сегодня, ноги твоей больше никогда не будет в этом доме. А теперь убирайся, потому что сейчас я видеть тебя не хочу.

Люциус смотрел на него, приоткрыв рот и не говоря ни слова. Он казался ошеломленным. Северус непременно задумался бы над этим, если бы после выплеска ярости не почувствовал такую слабость. Мысленно застонав, он вернулся к постели и сел на свою половину.

- Так ты тоже, - медленно сказал вдруг Люциус. В его голосе звучало явное потрясение: - Ты тоже…

- Убирайся, - покачал головой Северус.

Но Люциус и не подумал последовать его приказу.

- Ты, правда, так хочешь этого? – мурлыкнул он, перебираясь еще ближе к половине Северуса.

Оказавшись за его спиной, он задрал рукав его ночной сорочки и медленно провел кончиками пальцев по его руке от запястья до локтя и чуть выше. У Северуса все волосы на теле встали дыбом, а пальцы ног поджались. Он попытался удержать свою ярость, подпитать ее мыслью, что связываться с засранцами вроде Малфоя – конец спокойной жизни и что Кингсли наверняка прокляли по его приказу или он даже сам, а руки Люциуса между тем заходили все дальше, вот они приподняли ткань у правого бедра, и тут же искушающая ладонь скользнула от колена к паху, пальцы на миг нарочно запутались в волосках, а потом переместились выше и погладили живот, старательно обходя некоторую область, которая начинала все больше требовать к себе внимания. Губы принялись выцеловывать узоры на шее Северуса, а руки уже повторяли маневр, отводя ткань с левого бока. Северус не выдержал, сдался, застонал, помог Люциусу стащить сорочку совсем, дрожа, распластался на кровати.

Люциус, все еще одетый, оседлал его ноги, распустил волосы, заставляя их упасть Северусу на живот, скользнул языком, поддразнивая, от левого соска до живота и захватил в плен головку. Облизал ее по кругу, особенно тщательно проводя по щели, Северус дергал ногами в попытке их вытащить, но не мог, а Люциус всосал яички, сначала одно, потом второе, вылизал их и, помогая себе пальцами, спустился чуть ниже. Северус бестолково хватал его за плечо, стараясь удерживать стоны, но Люциус вдруг переместился так, что лег на него целиком, придавливая всем весом, и поцеловал в губы: