Северус пожал плечами. С тех пор, как война закончилась, а троица вышла из-под его преподавательского надзора, они не доставляли беспокойства, совершенно очевидно было, что все происходит ровным счетом наоборот.

- Ладно, ты пей, а я пошел, - Гарри поставил перед Северусом кубок и пошел к двери, но на пороге, замявшись, обернулся. – Ты все-таки будь поосторожнее, ладно?

Северус кивнул. Гарри вышел, очевидно, отнюдь не успокоенный. Но Северус и сам чувствовал себя так же. Он выпил горьковатое лекарство, с тревогой ощущая в очередной раз колебания магии. Вот уже несколько недель повторялось одно и то же. Это представлялось ему чем-то вроде чаши. После принятия зелья магия стремительно поднималась с ее дна, словно волна, но не доходя нескольких дюймов до края, отхлынывала. Северус чувствовал, что если она перельется через край, то будет течь свободно, его сила вернется, но каждый раз не хватало еще немного и еще. А иногда, в худшие дни, волна даже и не поднималась, он лишь ощущал ее колебания на дне. В любом случае, Северус и в лучшие дни не мог сотворить даже самого маленького заклинания. Убедившись, что сегодня это ему опять не удастся, он бросился обратно в кресло и вцепился в подлокотники, рыча от беспомощности. Потом, почувствовав усиливающуюся боль в горле, заставил себя продышаться и медленно встать.

В кухне, в углу под потолком на жердочке дремала белая, с серой каймой по краю оперения, сова. Северус погладил ее. Сова приоткрыла один глаз, но снова закрыла. Ей всю ночь пришлось лететь из Восточной Европы с особо ценным и очень тяжелым ингредиентом, и она еще явно не отоспалась. Может быть, подождать с письмом Малфою? Но нет, Северус чувствовал, что Гарри прав. С этим надо разобраться. По крайней мере, заверить Люциуса, что он и не подумает вредить ему. Но что написать? «Здравствуй, Люциус. Как ты знаешь, я жив, и нам надо уладить некоторые недоразумения»? Северус был уверен, что Люциус не злился на него и вряд ли сразу же попытается устранить его, даже если будет думать о нем, как об угрозе. В привычках Люциуса было действовать сначала подкупом и посулами, и только потом переходить к более неприятным мерам. Да и не убивал он никого, насколько Северус мог вспомнить. По крайней мере, на его глазах. Или все же привычки за это время изменились? Война – слишком большой стресс, его нелегко пережить.

В раздумьях Северус всегда принимался мерить шагами квартиру и сейчас не заметил, как забрел в лабораторию. Номер «Пророка» валялся на полу, должно быть, сброшенный сквозняком – Поттер всегда старательно проветривал, прежде чем уйти. Северус подобрал газету и не удержался – развернул еще раз и повторил недавний фокус, увеличивая часть лица Люциуса. Потом, не дожидаясь «выплескивания» волос, захлопнул. Это было бы слишком. Он просто не мог, не мог испытывать это снова, прикасаться так, как будто это было настоящим. В животе скручивалось мучительное чувство – точно такое же, как с магией. Люциус был недоступным, как и она. Как был и всегда, за исключением тех двух раз – в старом доме и после Круциатусов в Малфой-мэноре, близко, на расстоянии протянутой руки, но абсолютно недоступен. Руки Северуса затряслись, и он выронил газету. Перед глазами начали расплываться пятна. Он ощупью добрался до гостиной. Теперь уже и не написать. И эти отвратительнейшая слабость и тошнота будут продолжаться еще несколько часов, до самого вечера.

Что ж, есть по крайней мере еще один способ пригласить Люциуса на встречу. Северус так же ощупью добрался до бюро и решительно вытащил оттуда думосбор.

========== Глава 18. Встреча ==========

- Теперь перелей во флакон и запечатай, - приказал Северус.

Энди тряхнул белобрысыми лохмами, широко ухмыльнулся, показывая два ряда идеальных зубов, и принялся вытягивать из думосбора ниточки воспоминаний. Северус морщился – не то чтобы Энди делал это неаккуратно, но отдельные сцены призраками все равно мелькали над чашей на долю мгновений. Северус одетый, стоящий на коленях на ковре во время клятвы, Северус раздетый, вбивающийся в голого мужчину, распяленного в кресле, и, черт побери, Северус, берущий в рот. Слава Мерлину, лица Люциуса было не рассмотреть, да и Энди, работавший с ним уже около трех лет, помимо грамотности в варке зелий и духов, отличался лояльностью. А еще Северус ему нравился именно в том самом смысле. Энди не раз уже подкатывал совершенно откровенно, а в промежутках между подкатами еще много раз намекал, но вряд ли был сильно влюблен, а еще имел слишком добродушный характер для того, чтобы сейчас воспользоваться положением и комментировать богатую личную жизнь мастера.

И все же, когда экзекуция закончилась, Северус чувствовал, что его щеки, наверное, дошли уже до малинового оттенка.

- Все нормально, - сказал Энди. – Вы же знаете, я никому не скажу. Даже если это и не входит в профессиональные секреты и секреты, связанные с безопасностью, по поводу которых я давал клятву, это в любом случае останется только со мной.

Северус кивнул, но все равно никак не мог заставить себя смотреть в глаза.

- Завтра не приходи, - с трудом выговорил он, чувствуя, как резь становится все сильнее. – Возьми отпуск на неделю, до начала следующей стадии.

- Хорошо. Как скажете, мастер. Если что, звоните.

Северус чувствовал тревогу в его голосе, но добавлять ничего не стал. Он был почти уверен, что Энди забудет обо всем, как только вернется к себе. Тот жил через три дома от Северуса, но в свободное время ему было не до беспокойства о мастере – у Энди была бурная музыкальная жизнь, он сочинял совершенно чудовищную, по мнению Северуса, музыку и играл ее со своей группой в каких-то неформальных кабаках.

Когда дверь квартиры закрылась, Северус выдохнул, схватил флакон и отправился в кухню. Зрение уже прояснилось, но слабость еще чувствовалась. Сова, едва он подошел к ее углу и пододвинул к себе лесенку, открыла глаза и с уханьем переместилась на его руку сама. Сову ему Поттер подарил свою и, похоже, характер она тоже унаследовала поттеровский. Северус привязал к одной ее лапе зачарованный флакон, к другой – продолговатый ключ, назвал имя Малфоя и, погладив птицу, распахнул окно. Три часа дня - не лучшее время для того, чтобы выпускать ее, но Северус чувствовал, что уже устал ждать. Когда он остался на несколько минут наедине с собой после звонка Энди, ему вдруг стало очевидно, что все эти годы он подспудно ждал объяснения с Люциусом, это было незаконченным делом, которое висело над ним, и мешало ему жить в полную силу. Вечно обожающий на расстоянии мальчик превратился в уверенного мужчину, который, вырвавшись из многолетнего рабства, наконец смог проявить свои таланты и желания, который заметил, что может кому-то нравиться и сам быть предметом восхищения и заботы. Но болезненная, неразорванная связь с Люциусом отравляла все. До сих пор Северус упорно игнорировал эти чувства, но, кажется, из этого ничего не выходило.

С тем, что магию придется возвращать очень долго, он смирился довольно быстро. Возможно, потому, что шкатулка показала ему другую, сильную версию себя, которая прекрасно обходилась без магии. С чьей-то заботой о себе смириться было труднее, но, как ни странно, здесь помог Люциус, воспоминания про историю с яблоком и про Обливиэйт после той истории с дождем. А вот смириться с тем, что больше ничего никогда… это и тогда не удалось, и теперь не получалось тоже. Северус знал один выход – насытиться горем, сделать так, чтобы оно перелилось через край, может быть, после этого отпустит? Может, после встречи с Люциусом он сможет сказать себе «все», и начать жить свободно. Трахаться, например, с Энди. А что? Симпатичный парень, на недоумка не похож, до такого утонченного мага, как Люциус, конечно, далеко, но…

Северус вдруг подумал, что и Энди-то в конечном итоге он выбрал, потому что тот был похож на Люциуса внешне. Блондин с широкой костью, развитыми мускулами, белой кожей. Пусть он и загорал до шоколадного цвета, одевался так, как одевалась современная молодежь, носил бандану и, благополучно еще в детстве вывезенный матерью в Париж, совершенно ничего не понимал в политике и был очень от нее далек. И все же было во внешнем виде этих двоих что-то общее. Вот только все подкаты Энди до сегодняшнего дня Северус воспринимал в духе хорошей шутки, не иначе.