- Не сказать, чтоб большое удовольствие, - скривился он.
«Тогда отчего же?» - подумал Северус, но, по счастью, у него хватило ума не сказать об этом вслух. Взгляд Люциуса, все еще торчавшего в кресле с разведенными ногами, говорил сам за себя. Северус осторожно опустился между них и, помогая себе рукой, облизал головку истекающего смазкой члена. Солоноватый вкус заполнил рот, в ноздри ударил отнюдь не тонкий аромат духов Люциуса, а самый настоящий мужской запах, и Северус от него чуть совсем с катушек не съехал. Он принялся втягивать губами член, стараясь взять хотя бы до половины. Это он тоже откуда-то помнил – что надо было стараться весь, но едва попробовал больше, подавился, и стал делать так, как получалось. Люциус, как самая натуральная барышня, только томно вздыхал и закатывал глаза. Не выдавал ни единого стона, хотя и вцепился в подлокотник так, словно собирался раздавить полированное дерево в щепки. Грудь неровно вздымалась, волоски на ней золотились в свете кружащих над креслом свечей, на лбу блестели капли пота, белые пряди вновь спутались и не спадали уже на плечи длинными аккуратными волнами, а свисали беспорядочно – последнее говорило о доступности Люциуса, о невероятном, но чудом свершившемся, куда больше, чем по непонятным причинам предложенное тело.
И все это - в полном молчании.
И Северус завелся – так хотел извлечь из Люциуса хоть один соответствующий звук. И совершенно забыл о себе, о своих желаниях. Двигал челюстью, как сумасшедший, пытаясь не снижать ритм, пока не почувствовал ужасную усталость. И только тогда опомнился – по всем параметрам Люциус при такой скорости должен был кончить еще пару минут назад, в конце концов, мужчина в самом расцвете сил. То ли то, что после Круциатуса, помешало, то ли… движение рта тут единственное, что возбуждает. Ме-ха-ни-ка.
Но стоило, переваривающему разочарование, остановиться, как Люциус при всей неловкости положения схватил за плечи, притянул повыше, на себя, приближая губы Северуса к своим распухшим от поцелуев губам, потерся вызывающе пахом о пах, выдохнул:
- Давай уже. Сколько можно, Сев.
Бутылочка с ярко-рыжим маслом сама прыгнула в руку. Северус, конечно, не удержался, проверил – лизнул: мало ли, что тут дядюшка сумасшедший выдумает. Масло ужасно горчило, но по составу явно было знакомым. Отплевываясь, он утешил себя тем, что вновь наполнил рот вкусом члена Люциуса. Два пальца в масле зато скользнули в тесноту так легко, словно Люциуса только что как следует пропустили по кругу. От этого сравнения, некстати оказавшегося в голове, Северус чуть не пришел на край. Еле вовремя отвлек себя воспоминаниями о нуднейшем последнем педсовете с очередной тронной речью Амбридж. Возбуждение закономерно спало, но Люциус тут, даже не открывая глаз, толкнулся навстречу пальцам, сильно и с захлебывающимся стоном, и Северуса будто наизнанку вывернуло и вытряхнуло – таким нестерпимым сделался жар в низу живота. Через несколько секунд он уже, не соображая, что делает, оказался внутри Люциуса, полностью с первого толчка, замедлившись только от неожиданной болезненности нового стона.
Замедлившись, но не остановившись. Не мог. Но Люциус и не просил. Его крик словно замер на одной ноте и длился бесконечно, словно Люциус позабыл все остальные буквы алфавита, кроме только одной «а», и в другое время Северус, возможно, и проехался бы по этому, предположив, не стал ли Люциус после Круциатуса идиотом, но сейчас этот крик отдавался в теле Северуса сплошной пронзительной волной, и Северус не понимал, что с ним происходило, и где он был, жив ли он был еще, или уже умер, или находился на грани между жизнью и смертью. Он знал только, что должен продолжать – соприкасаться как можно ближе, втискиваться как можно глубже, и в этом было его спасение от всего на свете, и от этого болезненного текущего, невыносимого жара, и от вечной, таившейся по углам его подземелий, тоски.
Потом они сползли вниз и упали на ковер, и Северус все еще был внутри Люциуса, двигаясь мелкими, судорожными толчками. Они катались по полу, вжимались друг в друга, царапая друг другу спины, один – рыча, другой – всхлипывая, и в эту минуту в них не было ничего от двух представителей цивилизованного мира. Это была случка двух диких зверей, которыми владели только инстинкты. Ненасытных и жадных, жадно берущих и жадно отдающих. Зверей, между которыми не было и не могло быть человеческих барьеров.
А потом все кончилось, Северус выплеснулся в тесное, стискивающее, горячее, Люциус всхлипнул в последний раз, вжимаясь носом Северусу в ухо, и, протяжно выдохнув, обмяк в его руках. И Северус обвалился на него, обессилев, но еще не выходя и все еще прижимая к полу, словно зверь, вдоволь наигравшийся с добычей, но пока не прикончивший ее. И в то время как он пытался разогнать послеоргазменный морок, прийти в себя и осознать, что произошло, Люциус быстрым, выверенным движением, будто всю жизнь так делал, спихнул его и поднялся. Он с трудом сейчас стоял на ногах, да и раньше мог бы проиграть Северусу в дуэли по скорости и ловкости, если бы Северус только стал драться с ним в полную силу, но в данную минуту Люциус все-таки оказался банально первей. Палочка сама по зову хозяина прыгнула ему в руку, тут же в нее, явно нехотя, прилетела палочка Северуса, и Северусу, не успевшему среагировать, оставалось только смотреть на Люциуса, прекрасно зная, что за этим последует – Обливиэйт.
========== Глава 13. Договор ==========
Северус не ошибся.
Люциус недобро – вот и вернулись прежние времена - усмехнулся и вскинул палочку:
- Так-то, мой дорогой друг. Обливи…
Договорить он не успел – Северус хоть и оказался безоружным, но Люциус забыл, что тот вырос в маггловском рабочем квартале, где субтильные книголюбы не вызывают ни малейших симпатий. Выброс с подсечкой можно было демонстрировать в качестве образца кривизны, но Северусу сейчас было не до жиру. Главное – удалось застать Люциуса врасплох. Самодовольство – верный путь к беде, это Северус давно распробовал на своей шкуре: и с пожирательством, и с недавней недопоимкой Блэка. Вот и Люциус слишком был весь в торжестве и бахвальстве, и если и заметил даже, как внутренне подобрался Северус перед броском, все равно ничего не понял. За что и получил креслом по носу, ну или кресло получило по подлокотнику носом Люциуса, а через секунду уже Северус с Люциусом катались по полу, борясь за палочки. И Северус готов был поклясться, что слышит над собой тихий смех.
Люциус был крупнее и сильнее, но и Круциатус, и антикруциатусное все же не прошли бесследно. Наконец Северусу удалось одержать верх. Он вырвал обе палочки из руки Люциуса и, отойдя на безопасное расстояние, применил к себе одевающее заклинание. Он не знал, надолго ли палочки у него, понятно было, чью сторону склонен принимать дядюшка Майлз, но сейчас тот молчал, и Северус увидел в этом хоть какую-то возможность объясниться.
Злости он не испытывал, только усталость. Люциус сидел в кресле, не подумав одеться, но гордо выпрямившись и отвернувшись – не демонстративно, скорее, по ощущениям Северуса, спасался от необходимости смотреть в глаза, - не пытался заговаривать, не пытался предотвратить возможную месть. Или был так уверен в своевременной дядюшкиной помощи?
И все же кольнуло очень больно, стоило Северусу подумать о том, что Люциус так торопился наложить заклинание, даже не дождался подходящего случая.
- Что, так паршиво было? Так не терпится забыть? – поинтересовался он, щедро сдобрив фразу ядовитыми нотами. Но вышло, что Люциуса пытался отравить, а отравил только себя. От одной мысли, что Люциусу все происшедшее отвратительно, почувствовал себя так ужасно, как не чувствовал, наверное, со времени той самой ссоры с Лили.
«Ну да, - напомнил себе Северус, - как он сказал? «Что ты там вообразил?»
- Так не терпится похоронить меня? – тускло буркнул Люциус в ответ. И добавил безнадежнейшим тоном: - У меня Драко.
Тем самым тоном, в котором нет уже даже отчаяния, когда понимаешь, что единственный выход - только смириться с тем, что происходит, и по максимуму держать удар, в то время как впереди не ждет ничего хорошего. Северус обругал себя эгоистом – как будто других причин у Люциуса, чтобы забыть о том, что ему «не так» вставили, кроме этого самого «не так», не было. Мужчина, в конце концов, а не трепетная барышня, уж неприятные ощущения в заднице и послевкусие морального падения как-нибудь перетерпит. Северус даже использованным себя почувствовал всего на доли секунды – сам-то точно так же собирался использовать, зелье вот выпил, что уж тут… Повернулся на идиотских мечтах, после «общения» со шкатулкой голову снесло, а Люциус-то при чем?
