И обнаружил там Альбуса. Он стоял в серой, самой тонкой своей робе у перил и смотрел в долину. Ветер развевал его волосы и бороду, и казалось, он стал настолько прозрачным, что вот-вот и сам улетит. Едва я сделал шаг в его сторону, он обернулся.
Не стоит оставлять одних тех, кого мы любим, Северус, - сказал печально. – И нельзя позволять им оставлять нас.
Прошел мимо и сгинул в темноте лестницы, прежде чем я успел его остановить.
Я глотнул воздуха, к которому примешивался вкус дыма – погода была не только ветреная, но и сырая, и в этот момент мне в голову пришло, что он рассуждал не просто так, не в общем, а что это, быть может, было предупреждение. Путаясь в полах мантии, я бросился к лестнице и тут же наткнулся на Ромулу. Он смотрел на меня по-прежнему с тревогой. В этот момент я не заботился о том, что нас могут увидеть преподаватели или Поттер – Ромулу бросился ко мне, и я прижал его к себе и переплел наши пальцы. Мы так и простояли на башне, пока не сгустилась темнота, назавтра, конечно, оба хлюпали носами и спорили, кому первому пить перечное, но в ту ночь словно что-то переменилось в наших отношениях. В ту ночь, когда мы были близки, я ясно видел, что мог бы прожить с ним всю жизнь, до старости и умереть в один день.
Так вот, за каким чертом это нужно Альбусу… Зелья всегда спасали меня именно от этого – от мыслей, но сейчас лето, все готовятся к экзаменам, и особой нужды в сезонных зельях нет ни для Хогвартса, ни для аптек. Волчьелычное тоже готовится не в один раз. Раньше я экспериментировал, изобретал лекарства, но в последние месяцы, признаюсь, у меня нет никакого желания это делать. В общем, концентрироваться по вечерам мне особо не на чем, и вся эта чушь лезет в голову и никак не желает из нее уходить. Я напоминаю себе, что Альбус теперь свободен, и что за исключением нескольких месяцев его решения были разумны, ну ладно, за исключением Квиррела, этого болвана Локхарта и Люпина. Но в конце концов Квиррел обманул и меня, и уж тем более, кто мог подозревать, что мой бывший (и вероятно, будущий) повелитель живет в его голове. А Локхарт… Мне сложно поверить, что Альбус мог бы купиться на его бахвальство, но, возможно, у него были какие-то свои, «политические», причины. Например, показать нашему звездному мальчику, во что тот превратится, если будет слишком потакать своим поклонникам. С другой стороны, я никогда не спрашивал, проводил ли Альбус собеседование с Локхартом сам, или эту кандидатуру навязало ему министерство.
Нет, по этим идиотам о решениях Альбуса судить нельзя. Да и как ни крути, он даже будучи под влиянием контрактов управлял мной. Должна же и здесь быть какая-то причина, почему Ромулу в Хогвартсе. Альбус прекрасно знает, что мне нельзя расслабляться и я должен присматривать за Поттером, и что Ромулу со мной в опасности, что любой со мной в опасности в конце концов. Тем более сейчас все осложняется Блэком, который болтается где-то поблизости, и дементорами. А магия у Ромулу не слишком стабильна… Нет, он говорит, что все в порядке и не жалуется, но с Патронусом у него не выходит. Мы пробовали два вечера подряд и не добились от его палочки даже легкого дымка. После этого Ромулу наотрез отказался продолжить и сказал, что он перемещается днем, использует портключи и что с ним ничего не может случиться.
Так что не удивительно, что мысли о дементорах тоже из головы не выходят. Минутами накатывает такой страх, что я бы рассказал Альбусу о нестабильности магии Ромулу и тем самым лишил бы его Хогвартса, если бы Ромулу не рассказал об этом сам. И это тоже непонятно – ведь речь идет о таких вещах, как чары для замка, полного детей, но Альбус решил, что нестабильность магии архитектора им никак не повредит. Впрочем, Ромулу сам считает, что не повредит, а его точно нельзя назвать безответственным.
Магия просто отказывает и все, она не делает при этом чего-то другого. Если я захочу укрепить потолок и произнесу заклинание, все просто останется как есть. Потолок же не обрушится.
И все же... все же…
Несколько раз я пытался заговорить с Альбусом, но добился лишь подмигиваний и фразочек в духе: «Северус, ты чем-то недоволен?». Альбус исчезает быстрее, чем я успеваю до него добраться, и мы никогда не остаемся наедине. Один раз я поднялся к нему в кабинет, но его там не было, а в гостиную дверь меня не пустила.
Так я и живу уже месяц, не понимая, что происходит, и, по сути, тоже, как Ромулу, закрывая глаза. В конце концов приходится признать, что иногда я просто ничего не могу сделать. Только ждать. Или я сейчас оправдываю себя, потому что и за предыдущие месяцы слишком устал? Или потому, что я слишком безволен и у меня нет никаких сил отказываться от него? Потому что единственное, что я хочу сейчас делать – это брать больше и больше, пока не настанет тот самый день, когда свет обрушится и все полетит в тартарары.
…C импом они у меня не срослись. Лысое чудовище оправилось уже на третий день и стало стремительно обрастать шерстью, и хотя по апартаментам еще не скакало, но каждое утро, когда я выходил в гостиную, стремилось забраться на меня, и выразить свое недовольство. Он явно ревновал, и тут я точно ничем не мог ему помочь. На четвертый вечер, когда мы с Ромулу мирно сидели в гостиной, розово-серая тушка просвистела мимо меня и – он едва успел закрыться – вцепиться ему в волосы. Мне едва удалось оттащить импа, и я еле мог удержать его в руках, он кусался, царапался, раздирая в кровь мои ладони и запястья. А еще изо всех сил верещал, точнее, пытался, потому что горло, судя по звукам, у него все еще болело. Пришлось зашвырнуть его в спальню и заблокировать камин.
Ромулу был в шоке, я залечил царапины на его руках, напоил успокоительным и отправил к себе в квартиру, пообещав, что приду позже. Впрочем, я очень сомневался в благополучном исходе дела. Потому что если есть вероятность хоть какой-то неприятности в моей жизни, то она обязательно произойдет. Тем более имп забился в угол, что придавало ему сходство с загнанной крысой. На всякий случай я сел подальше, на угол кровати, ближний к двери, и прочел краткую лекцию, что если он будет себя так вести, мне придется отдать его Хагриду. Добился я того, что имп сбился в комок, обхватил голову лапами и стал раскачиваться вперед-назад. Выглядел он чрезвычайно жалко. Я вытащил его из угла и потащил обратно в гостиную – заворачивать в плед. По дороге он успел мне показать лапой на горло, но я уже и сам догадался, так что принес ему теплого молока и бальзам, который по непонятным причинам вполне ему подходил. Вскоре он уснул, а я отправился к Ромулу.
А утром имп исчез. Я все подземелье оббегал, а после уроков заглянул и к Хагриду, и на третий этаж – в класс защиты, где когда-то из камина вывалился имп Блэка, но никаких следов. Пришлось спрашивать у коллег, но импа все равно никто не видел, и, конечно же, Люпин не преминул блеснуть знаниями: «Северус, тебе следовало его назвать. Тогда бы ты его привязал к себе».
Ну разумеется, ты же у нас лучше знаешь, - не остался в долгу я. – Близок, так сказать.
Оборотень заткнулся, но поскольку происходило это при коллегах, вечером Ромулу не преминул спросить меня, не враги ли мы. Я едва не сказал, что жалок был бы тот, кто объявит врагом подобное ничтожество, но вовремя вспомнил, что это Ромулу, и сдержался. Потом едва не сказал, что это его не касается, и тоже сдержался. Потом хотел отослать его поинтересоваться у Люпина, но вовремя одумался – мало ли чего тот наговорит, да и ни к чему Ромулу знать о моих школьных годах.
К ночи имп так и не появился, но я на всякий случай оставил в гостиной бальзам, молоко под чарами и банку со стрекозами. Наутро все это исчезло, зато, к своему изумлению, я обнаружил на столе шкуру летейской жабы. На следующее там оказалась бутыль с драконьей кровью, на третье - мешочек с горстью плотоядных жемчужин, а на четвертое – огромная связка клыков тигровых лилий. Стоило все это примерно как десять моих годовых зарплат. Вот так, у Альбуса фамильяр слезы ему поставляет, ну и я недалеко отстал.
