Черт. Ты прав. Мама всегда больше общалась со мной. Даже когда вернулась из ссылки, она в первую очередь обняла меня. Да она с Берилл общалась больше, чем с Полли.

Она чувствовала себя виноватой даже из-за того, что тебя когда-то чуть не убила змея, - вспомнил вдруг Гжегож. – Она, как старшая, на чьем попечении ты оставалась тогда, не досмотрела за тобой. Возможно, сейчас, спасая род, она чувствует себя нужной.

Господи, - Эухения, вдруг разом обессилев, бросила крошить иглы, стащила перчатки и закрыла лицо руками. – Это сейчас, с магией, она чувствует себя ненужной, а если потеряет магию?

Через несколько лет она восстановится, - как-то не очень уверенно сказал Гжегож.

Ты же знаешь, что это маловероятно. В девяти случаях из десяти из-за непереносимости магия уходит навсегда.

Ты знала!

Разумеется.

И все-таки взялась варить, - с интересом заметил Гжегож.

Я что, похожа на идиотку? Мне куда важнее сестра без магии, чем мертвая сестра.

Они помолчали.

Кстати, о магии, - вспомнила Эухения. - В том фиале не было никакого зелья, верно?

Нет.

А что это было?

Маггловский антибиотик.

Чтооо?

Это такое лекарство. Не сказать, чтоб безвредное, если принять его много, но это единственное, что оказалось у меня под рукой.

Как тебе только в голову пришло?!

Но ведь сработало же, - безмятежно сказал Гжегож.

А если бы нет?

В крайнем случае Обливиэйт был бы хорошим решением.

Эухения Виктория встала, ссыпая иглы в котел.

Зачем? – спросила она, не глядя на Гжегожа.

Тот хмыкнул.

Я бы тоже хотел спросить, зачем ты вдруг кинулась меня целовать.

Это вышло случайно. Я целовала бы любого, кто попался бы мне под руку в этот момент.

Правда? – в его голосе послышалось что-то подозрительное.

Убедившись, что с варевом все в порядке, Эухения помешала три раза по часовой стрелке и только после этого обернулась. Гжегож сидел на подлокотнике дивана и смотрел на скрещенные руки. В его лице было что-то очень странное, как будто бы… боль?

Ты… ты любишь меня?! – с изумлением воскликнула Эухения.

Гжегож усмехнулся:

Разве это не очевидно?

Нет. - Эухения развернула стул и медленно опустилась на него. – Совсем нет. В последнее время мне стало казаться, что я тебе нравлюсь, но о любви… нет.

С первого взгляда, - флегматично подтвердил Гжегож. – Представь, такие банальные вещи случаются даже со мной.

Но почему же тогда?..

Я вел себя, по твоему мнению, некорректно? – улыбка осветила бледное лицо. - Ну, в школе мальчики обычно дергают девочек за косички. Твои волосы почти всегда распущены. Так что я дергал тебя за ум.

Только сейчас Эухения поняла, насколько устала. Отвыкшая от нагрузок поясница болела так, как будто по ней несколько часов топтался тролль. Ноги… о ногах лучше было не думать вообще. Эухения откинулась на спинку стула и закрыла глаза.

Все, оказывается, было… так просто. А она воображала себе черт знает что.

Я ничего не знаю о тебе, - пробормотала она.

А что ты хочешь знать? Мне двадцать четыре года, за которые я успел увидеть столько смертей и болезней, что не пожелаешь и врагу. Моя мать умерла в ноябре прошлого года, мой брат погиб в январе, и я очень хорошо понимаю Полину Инессу, которая считает себя виноватой в случае с тобой.

Почему?

Потому что я видел, что Джулиус был безумен, я видел, что он готов был броситься в самую ужасную авантюру, лишь бы отец хвалил его. И я не отговорил его. Я тысячи раз повторяю себе, что Джулиус был взрослый и что он умер так, как и хотел умереть, - в бою, ради своей цели – отомстить тем, кто когда-то пытался убить нашего отца, и в тысячный раз передо мной встает его изуродованное тело. Перед смертью его мучили…

Эухения на ощупь нашла руку Гжегожа. Она была холодна как лед. Эухения сплела его пальцы со своими.

Спасибо. Что еще ты хочешь знать? Я беден, как церковная крыса. Точнее, не совсем так. Ты видела гребень в моей комнате. Он стоит пары хороших домов, и все же я не хотел бы его продавать, поскольку это мое единственное наследство. У меня хорошая профессия и в силу дара, навыков, блестящего образования и, видимо, ума мне платят куда больше, чем коллегам, так что моя семья, возможно, не утонет в роскоши, но никогда не будет голодать.

Где ты учился?

В Шармбатоне и потом в магической Сорбонне. Но больше занимался дома, сам. И мама… она была прекрасным учителем. Она всю жизнь посвятила нам с братом.

Они сидели теперь совсем близко. Гжегож взял руку Эухении и поднес к губами, целуя сначала ладонь, потом запястье.

Эухения открыла глаза и обвила его руками, спрятав лицо на его плече. От рубашки пахло лавандовыми духами.

Ты так следишь за собой, - улыбнулась Эухения.

Мама научила. Она была наполовину полька, а поляки, как ты знаешь, самые большие зануды в плане духов и моды.

Гжегож нашел губами ее губы. На этот раз поцелуй вышел совсем другой, взрослый, ужасно приятный и – самое главное - долгий. Эухения с трудом заставила себя оторваться от этого занятия, чтобы заглянуть в котел. Чувство времени относительно зелий у нее всегда было очень точным. Еще несколько мгновений, и основа потребовала помешивания.

Положив ложку, Эухения оперлась о стол.

Ты раньше влюблялся когда-нибудь? – спросила она, не поворачиваясь.

Гжегож ответил не сразу.

Однажды, в девчонку-вейлу, учившуюся младше на курс, - сказал наконец он. – До тех пор, пока не нашел стабильные отворотные чары против вейл. Или ты имеешь в виду, были ли у меня с кем-нибудь отношения?

Да.

Эухения сама не знала, хотела услышать утвердительный ответ или нет.

Не те, которые бы длились долго. Так, приключения на одну ночь.

Ты говоришь об этом так… откровенно.

Это очень тяжело, когда не можешь быть честным.

Гжегож поднялся и встал сзади нее. Эухения откинулась назад, прижавшись к нему уставшей спиной. И тотчас же почувствовала облегчение – должно быть, Гжегож опять применил чары. Давно пора.

Значит, у тебя есть опыт.

Ну, можно это и так назвать, - она почувствовала в его голосе усмешку. – Да.

Тогда… Займись со мной любовью, пожалуйста.

Гжегож замер.

Наступила тишина, в которой слышно было только побулькивание котла. Очень тяжелая тишина. Эухения не то что дышать боялась, даже краснеть. Внутри сделалось необоримо гадко.

Нет, - наконец сказал Гжегож, аккуратно отодвигаясь. – Однозначно нет.

Она кивнула, мельком взглянула на него и вновь отвернулась, не в силах смотреть. Не в силах видеть, как он на нее смотрит. Впрочем, даже не на нее, а в пустоту.

Руки сделались такими тяжелыми, словно в них напихали камней, немыслимым усилием Эухения заставила их задвигаться, чтобы нарезать последний ингредиент основы.

Я опустила себя в твоих глазах? – не выдержав, спросила она насмешливо. Эта легкость фразы стоила ей, наверное, года жизни. – Уронила с пьедестала, на котором стоят хорошенькие сеньориты из старинных семейств? Только мне-то, если помнишь, терять уже нечего.

Довольно жалкая попытка оправдаться. Ну что ж…

Ты не понимаешь, - ответил в ее спину Гжегож. – И даже представить не можешь, насколько я этого хочу. Прикоснуться к тебе. Научить тебя тому, что все это может быть совсем другим. Что телесная близость – это удовольствие.

Ооо. Ну тогда какого черта? – она развернулась.

Вид у Гжегожа был довольно унылый.

Такого, что моя клятва целителя считает тебя пациенткой, и это изменится только тогда, когда ты станешь моей женой. Это не поможет преодолеть даже помолвка.