Он встал и прошелся по кухне. От недавней нерешительности не осталось и следа. Ромулу выглядел так, как человек, который знает, чего хочет, и Эухения не могла не согласиться с его доводами. Она действительно никогда еще не испытывала чувства, про которое точно могла бы сказать, что это любовь. Или почти не испытывала…

Ладно, я сварю тебе отворотное, - мрачно сказала она. – Любая прихоть за ваши ингредиенты, мой сеньор.

Обратно в комнату ее вернула Полина Инесса, которой, по счастью, хватило ума не задавать вопросов. Впрочем, возможно, это у Эухении Виктории не хватило ума, а еще терпения посоветоваться с сестрой и заручиться ее поддержкой. Полина Инесса все время то пропадала в мастерской, то гуляла с Бернардо, в Эухении же в очередной раз взыграла ревность, и она ни минуты не хотела больше ждать. Злость на девицу, отнявшую Хуана Антонио, расцветала пышным цветом, доводила до нервной дрожи в руках.

Весь день прошел в полном одиночестве. Завтрак Эухении принесла Рита, которая недоумевала, куда с утра пораньше разбежался весь дом, обед – Соледад, сообщившая, что Мартина отправилась по срочному делу в Мадрид. Это известие только добавило дурного настроения и неясной тревоги. Предполагать можно было все, что угодно. Если Мартина решилась сварить такое зелье, то, наверное, мало что ее могло остановить.

Наконец появилась горничная Мария Луиса и отлевитировала Эухению на ужин. В столовой, к ее удивлению, кроме родителей, Риты и Соледад, оказался Эрнесто. Вероятно поэтому ужин проходил в напряженном молчании – каждый боялся сказать неосторожное слово и разрушить и без того хрупкий мир. Еще полчаса Эухения провела в холле в любимом кресле у камина, а затем входная дверь вдруг распахнулись, и на пороге появились веселый Хуан Антонио в распахнутой шубе и с яркими пятнами на щеках, заметно нервничающая Мартина, усталый Ромулу и Полина Инесса с Бернардо. Последние держались за руки, и сердце Эухении болезненно сжалось – она тоже бы хотела вот так, вместе.

Дальше события развивались стремительно. В холле вдруг разом оказалось слишком много народу, потом Хуан Антонио разлил по бокалам глинтвейн, так как вошедшим с холода нужно было согреться, а потом наступило очень неловкое молчание. Несколько минут все разглядывали друг друга почти с недоумением, словно гадая, какой нелепый случай свел их вместе, и Эухения успела подумать, что в последние месяцы они стали чужими друг другу, если вообще когда-то были близкими. Впрочем, из ее действительно близких в холле был один только Ромулу, да и тот клевал носом в кресле в самом темном углу.

А потом Хуан Антонио сказал: «Я прошу минуту тишины», как будто ее до этого было мало! И, конечно же, тут уж все заголосили, кто во что горазд. Люкса наперебой стали закидывать вопросами, пока баронесса не повысила голос и не сказала: «Тихо!»

Хуан Антонио, кажется, собирается нам что-то сообщить, - продолжила она, безнадежно пытаясь закутаться в шаль, которая то и дело соскальзывала с ее плеча.

И должно быть, из-за этого неловкого, нелепого движения матери, которая явно не хотела происходящего, Эухения поняла, что же именно сейчас произойдет. Она не помнила, когда в последний раз ей становилось так больно. Надеясь непонятно на что, она оглянулась в поисках Гжегожа, но того, разумеется, не было.

Спасибо! – с искренней благодарностью сказал Люкс. Он выглядел счастливым, но сквозь это счастье проглядывала измученность, и это придало Эухении сил. - Я попросил вас собраться здесь, чтобы объявить о своей… о нашей помолвке. Мартина оказала мне честь, согласившись стать моей женой, и мы собираемся пожениться.

И Хуан Антонио взял Мартину за руку.

За спиной Эухении раздался звон разбившегося бокала. Ее и, должно быть, всех, кто стоял рядом, окатило брызгами, однако никто не двинулся с места.

Это же шутка? – пробормотал барон. – Нет?

Это не шутка, - сказала баронесса. Теперь по ее тону было совершенно невозможно понять, что она думает, но Эухения видела, что рука матери, прятавшаяся в складках мантии, все еще дрожала. И это тоже придало решимости.

Поздравляю, - неловко из угла протянул Ромулу и стал шарить по карманам мантии, пытаясь, видимо, найти сигареты.

Какие, к черту, поздравления? – рявкнул Эрнесто, и Эухения поняла, что, должно быть, это он разбил бокал, и еще – что, пожалуй, она его сейчас за все простит. – Вы что, не видите? Она его приворожила! Это чистой воды приворот! Какая, к гриндилоу, помолвка?!

Мартина вцепилась в руку Хуана Антонио, тот, прикрывая возлюбленную, слегка подвинул ее назад, за камин.

Это невозможно, - сказал барон. – Нет никакого приворота, я проверял.

И мы проверяли, - поддержал его звонкий голос Риты.

И я, - вздохнула Соледад.

Кто-то рассмеялся.

Так что придется, кажется, поздравить, - подал голос Бернардо и, выступив вперед, протянул Хуану Антонио руку.

И тут Эухения решила, что настал ее звездный час.

Разумеется, нет, - отчеканила она так громко, как только могла. И сама почувствовала, как волнами, почти мгновенно, переходит под ее контроль вся комната. Выждала, чтоб закрепить превосходство, и продолжила: – Поздравлять тут не с чем. Эрнесто прав, это приворот, причем очень хитрый. Зелье, которое сварила наша дорогая Мартина, называется «Кровь к крови», и относится к числу тех приворотных зелий, наличие которых почти не определяется. Почти. Всякое приворотное меняет состав крови. Жаль, что здесь нет Гжегожа Ковальского, он бы подтвердил мои слова. Вчера нам с ним удалось найти следы крови Мартины в крови Хуана Антонио.

Эухения с вызовом глянула в лицо кузену. Люкс выглядел так, как будто рушилась вся его жизнь. Мартина кусала губы.

«Кровь к крови»? – с недоумением переспросил Эухенио. – Но оно же… срабатывает только между родственниками?

Разумеется, - холодно подтвердила Эухения. – Мартина – незаконная дочь князя Риккардо Раванилья и сестра Хуана Антонио, мы сварили также зелье родства, чтобы это подтвердить. Могу провести все опыты при вас.

Хуан Антонио отшатнулся от Мартины.

Это неправда! – воскликнула та. – Я не твоя сестра! Это неправда, неправда!

Приворот, - пробормотал он, падая в кресло и хватаясь рукой за лоб.

Пустите! – Мартина оттолкнула стоявшего перед ней Бернардо, пробилась сквозь расступившиеся ряды Вильярдо и хлопнула дверью в крыло, где находилась ее комната.

Барон достал из кармана сомнительного вида носовой платок и принялся тщательно вытирать пот.

Ну и дела, друзья мои, - пробормотал он. – Ну и дела.

Хуан Антонио поднял взгляд на Эухению.

Ты можешь сделать что-нибудь с этим? - тихо и жалко спросил он.

От триумфа Эухении не осталось и следа. Она почувствовала отчаяние от того, что не может опуститься на пол у его кресла, сжать безвольно повисшую руку. В этот миг она ненавидела Мартину вдвойне.

Для противоядия нужна добровольно отданная кровь приворожившего. Я не знаю, как можно ее взять иначе. Мне очень жаль, Люкс. Мне очень жаль.

И тут как раз и случилось то, что после заставило Эухению умирать от стыда. Она понимала, конечно, что все находились в разной степени растерянности, и не ожидала восхищения или благодарности, но уж никак не того, что случилось.

Никто из вас не тронет Мартину и пальцем, - жестко сказала баронесса. – А что касается тебя… - она повернулась к дочери, и в ее голосе отчетливо прозвучала ярость. - Я бы хотела, чтобы в следующий раз ты вспомнила свое место, прежде чем играть в главу рода и лезть подобным образом в дела семьи!

И развернувшись напоследок так, что ткань ее мантии хлестнула Эухению по лицу, Мария Инесса пересекла холл и вышла.

Что было дальше, Эухения помнила очень смутно. Каким-то чудом у нее хватило сил не упасть в обморок, потом, кажется, из носа пошла кровь, и Соледад заставила ее запрокинуть голову и ругалась на чем свет стоит, потому что Эпискеи никак не могло подействовать. Потом Эухенио принес зелье от носовых кровотечений, а Эухения все хваталась за ругань Соледад, ловила и складывала в копилку каждое слово, и думала, думала, думала, что как же хорошо, что Гжегожа все-таки здесь нет. Потом кровотечение, наконец, прекратилось, и кто-то отлевитировал ее в комнату, и она лежала в кровати и плакала от отчаяния и стыда, и ненавидела мать и не понимала ее. Хрупкий мир, который она заново отстроила с таким трудом за эти месяцы, снова был разрушен, и она не видела ни одного способа склеить его.