Последний взгляд на море, и поток аппарации переносит меня к цели сегодняшнего путешествия – одиноко стоящему коттеджу под Лидсом. Ветра здесь нет, зато дождь льет как из ведра. Колеи на дороге, идущей вдоль серого каменного забора, сквозь который проглядывают голые ветки живой изгороди, полны воды. Когда-то мы ходили здесь с Альбусом. Если завернуть за угол, то можно увидеть лес, где…

Впрочем, неважно. Выпиваю оборотное, трансфигурирую мантию в плащ и дохожу вдоль забора до калитки. Еще минут пятнадцать трачу на то, чтобы распознать ниточки охранных чар. Прекрасно! – я до сих пор в списке желанных гостей. Извилистую тропку, ведущую к крыльцу, давно не чистили, да и кусты тут и там острижены явно неровно.

Двойную полосу сигнальных чар я выявляю легко – когда-то этот вид специально для членов ордена разработали Лонгботтомы. Выявляю, но решаю не снимать: во-первых, придется потратить силы, а во-вторых, Дожа легче взять на крыльце.

Разумеется, чары срабатывают, и я оказываюсь на нижней ступеньке как раз в тот момент, когда он выскакивает наружу, босой и заспанный, в мантии, надетой прямо поверх ночной сорочки с желтыми уточками. Увидев незнакомца, Элфиас тут же пытается заскочить назад, но мое невербальное Империо оказывается быстрее. Он застывает, ожидая приказаний. А еще безуспешно пытается сфокусировать взгляд на моем лице. Криво наложил, но будем надеяться, что хватит.

В доме есть кто-нибудь, кроме тебя?

Нет.

Спустя полминуты мы оказываемся в уютной маленькой гостиной. Обстановка здесь все та же, что и во время моего краткого визита с Альбусом на чай полгода назад – чехлы и голубые цветочки. В глубине дома гулко ухают часы.

На все про все у нас уходит не больше часа. Люди типа Дожа легко поддаются Империусу, и через несколько минут он уже охотно выбалтывает все, что знает о прошлом Альбуса. Печально только, что знает он о нем совсем немного. И практически все рассказывал мне раньше. Однако кое-что новое все-таки есть.

Ближе меня его знает только Аберфорт. Но он всегда Альбуса терпеть не мог. Вел себя ужасно, то и дело перечил Альбусу, пытался командовать им, – говорит Элфиас, поджимая губы. – Как будто не видел, что Альбусу и так тяжело сидеть с больной сестрой. Особенно когда я наслаждался кругосветным путешествием, о котором мы так мечтали, и мог отправиться, куда угодно. А в день похорон Арианы этот… Аберфорт устроил драку прямо над гробом. Обвинил Альбуса в ее смерти и сломал ему нос. Альбус, добрая душа, видел, что Аберфорт в невменяемом состоянии и, конечно, не стал ему отвечать. А стоило бы. У Альбуса еще есть близкий друг – учитель зельеварения Северус Снейп. Они даже как-то гостили у меня вдвоем.

Историю про Северуса Снейпа мы опускаем.

Любовники Альбуса, – говорю я быстро. – Кого из них ты знаешь?

Маленькие глазки Дожа делаются в четыре раза шире натурального размера:

Да что вы такое говорите! Альбус, он никогда!.. Как вы могли такое подумать?!

Что ты знаешь о его романах?

Дож явно озадачен:

Ничего. Альбус никогда не делился такими вещами. Он всегда был воплощением благопристойности.

Мерлин, ты еще «святости» скажи!

Нет-нет, он даже в школе себе ничего не позволял. Была одна девушка в Годриковой впадине, которой Альбус нравился. Эмма Смик. Она закончила школу за два года до него. Она явно была на него обижена, знаете, не хотела даже его имени произносить, но Альбус поклялся мне, что между ними ничего не было.

Что с ней потом случилось? Где она живет сейчас?

Она умерла через несколько лет. Во время эпидемии красной лихорадки.

Промах.

Кто еще может знать о его романах?

На этот раз он думает куда дольше:

– Батильда Бэгшот, автор «Истории магии». После смерти Кендры она присматривала за Альбусом… Они были соседями в Годриковой впадине.

Что ж, я давно предполагал, что следы нужно искать именно там.

В Годриковой впадине еще кто-нибудь может знать что-то об Альбусе?

Вряд ли. Дамблдоры после переезда в Годрикову впадину общались только с Батильдой.

А до переезда?

После того, как отец Альбуса покалечил магглов, Дамблдоры оборвали все связи.

Несколько секунд я тупо моргаю, пытаясь переварить информацию.

Как это случилось?

Дож вздыхает:

Альбус предпочитал никогда не говорить об этом. Он очень переживал из-за этого, очень. Но всегда говорил, что отец действительно был виноват.

Да уж. Выйдя из дома, я некоторое время иду по дороге в сторону деревни, рискуя то и дело свалиться в мокрую грязь. Следов Мемория Абдиката в голове у Дожа не нашлось, Обливиэйты же, если они и существуют, у меня распознать не получилось.

Впрочем, на многое я и не рассчитывал – Элфиас с его непрошибаемой наивностью никогда не видел дальше того, что ему говорили. И все же жаль, что ниточка оборвалась. Ведь Батильда – это явно слишком раннее прошлое. Что если я ничего не найду и там?

Подступы к дому Батильды оказываются еще более запущенными, чем сад Дожа. Дверь мне открывает согбенная старуха. Палочка в ее руке трясется. От старухи разит немытым телом и гниющими зубами. Я представляюсь новым соседом. Мне явно рады, и на секунду я чувствую угрызения совести. Но рисковать я не собираюсь. В гостиной холодно, и, приглашая меня присесть, Батильда с трудом разжигает огонь, попадая заклинанием едва ли не с десятого раза. Я незаметно очищаю воздух и чашки, стоящие на ближайшем столике. В окна, скрытые за плотными шторами, размеренно и уютно стучит дождь.

Схема та же самая. Как ни странно, несмотря на преклонные годы и явные признаки начинающегося слабоумия, Батильда пытается бороться с Империусом. Но на этот раз я наложил его куда тщательнее. Палочка Батильды в моей руке. Не знаю, откуда в моей голове возникает эта идея – подкрепить Империус Конфундусом, но Батильда прекращает попытки борьбы и спрашивает меня, не выпью ли я чаю.

Расспрашивать ее легко. Возможно, она и забросила себя, но ее долговременная память в полном порядке, а мои приказы, видимо, заставили ее задействовать все возможные ресурсы мозга, делая сознание ясным. Батильда с удовольствием рассказывает об Альбусе, и мое сердце нетерпеливо подскакивает, когда я понимаю, что сейчас услышу нечто, принципиально отличающееся от слащавых восторженных воспоминаний Дожа. Но к тому, чтобы узнать о том, что Альбус и Геллерт Гриндевальд «души не чаяли друг в друге», я оказываюсь совершенно не готов. Это известие обрушивается на меня примерно как сообщение о смертельном проклятье.

Вот они, – говорит Батильда и тянется рукой к пузатому комоду, указывая на колдографию. На снимке, черно-белом, – двое юношей, и я не сразу понимаю, кто из них Альбус.

Это – Геллерт. У него были самые настоящие золотые волосы, как и у всех нас. Теперь он, наверное, такой же седой или лысый, как и я.

Сухой палец Батильды стучит по колдофото, и юноша поменьше ростом, скорчив презрительную гримасу, пытается исчезнуть за белой рамкой, однако не преуспевает и разворачивается к зрителям, с выражением полного превосходства скрещивая руки на груди.

Получасом позже, когда я вламываюсь в мозг Батильды, у меня так трясутся руки, что я то и дело причиняю ей боль. Но думать о мерзости собственного поведения некогда. Обливиэйты я нахожу достаточно легко. Их несколько, и наложены они явно впопыхах. Однако тот, кто это сделал, явно обладал недюжинной силой. Возможно, Батильда что-то подозревала, но сбросить их ей не удалось. Около часа я пытаюсь прорваться под первый из них, и уже готов было сдаться, как заклинание слетает. Надо видеть в этот момент лицо Батильды. Торжествующая улыбка даже не говорит – кричит: «Я так и знала!»

Мне не хочется кричать. Я выдыхаю и наваливаюсь спиной на стол, чтобы не осесть на пол. В воспоминании Батильды – бинокль, который она наводит на пышно цветущие заросли около беседки. На белых ступеньках сидит Геллерт со штанами, спущенными до щиколоток. Альбус делает ему минет. Видно, что он очень старается, но Геллерт то и дело морщится, и его лицо становится высокомерным. Впрочем, кажется, это его естественное выражение. Но когда Альбус неуклюже вынимает член изо рта и поднимает голову, на губах его партнера появляется смешливая улыбка, придающая обаяния резким чертам.