другая девушка, и никто не обратил на это внимание. В этот раз всё по-

другому, всё гораздо важнее. Пахнет отталкивающе, но я не хочу создать

впечатление зануды ещё до того, как началось веселье. Несомненно,

Кива симпатичный, с русыми кудрявыми волосами, ниспадающими на

плечи, с тёмным загаром и бледными голубыми глазами. Он сказал мне,

что ему шестнадцать, так что он всего на два года старше меня – в

пределах досягаемости.

Так что я беру косяк в губы, пытаясь подражать Киве. После этого я

долго откашливаюсь, горло горит, глаза слезятся.

Николь смотрит через плечо на меня с тем же самым безразличным

выражением, с которым она решает, стрелять ли в животное.

Вольф

Я перегибаюсь через спинку кресла и забираю косяк у сестры Николь,

пока она изо всех сил пытается восстановить дыхание. Я тушу его и

втыкаю в боковую дверь, потому сейчас нам не хватало только

остановиться на обочине в прокуренном минивене, и вообще я уверен,

что наши гости не заядлые курители марихуаны.

– Эй, отдай, – требует Кива.

– Пока мы едем, не отдам, дубина.

– Окей, бабуля, – огрызается он.

Мы с Кивой никогда не были особенно близки, но я знаю его всю жизнь,

поэтому для меня он как брат. Он может сгоряча наделать глупостей, но

обычно он безобидный, и я не хочу, чтобы он попал в беду.

Я встревоженно оглядываюсь на Николь, на её гладкие загорелые ноги,

тонкие руки, которые лежат так близко, что вот-вот прикоснутся к моим.

Её руки лежат на коленях, длинные и ловкие, с тонкими проворными

пальцами. Натренированные, но изящные руки. Интересно, грубые у неё

ладони или мягкие, даже не знаю, каким бы я больше обрадовался.

Какие бы ни были, они идеальны.

На сиденьях передо мной Лоурель и Паули спорят о песне, играющей по

радио, вроде, выясняют, кто исполнитель. Я смотрю в окно на

пробегающий мимо пейзаж и размышляю, как я тут оказался. Я не

собирался проводить день с этими ребятами, но, когда Лоурель сказала,

что они по пути планируют пригласить Николь с сестрой, я передумал.

Она видит меня насквозь, будто бы она знала, что я поеду, как только она

упомянет Николь.

Сегодня будет больше сотни градусов по Фаренгейту, так что нам почти

нечем больше заняться, кроме купания. Даже строить дом в тени леса

было бы утомительно, и я чувствую такое облегчение, какого не

испытывал уже давно. Я рад быть здесь со своими друзьями в этот

знойный день и лететь навстречу новым возможностям. Я чувствую себя

молодым или, может, полным молодости, а не безнадёжно древним, как

всегда.

Когда мы подъезжаем к озеру, мы оставляем машину на обочине, чтобы

не платить за парковку. Хотя сейчас четверг, вторая половина дня, на

знаменитых пляжах не так много людей, так что мы хватаем свои вещи и

четверть мили пробираемся по лесу в сторону укромной бухты, о

которой мало кто знает. Она частично в тени, краешек пляжа едва

выступает из леса, а потом с головой погружается в холодную глубину –

то, что надо, в такой день, как сегодня.

Я несу корзину с едой, потому что я её сам собирал. Во главе колонны

Паули несёт переносной морозильник, а остальные – полотенца,

покрывала и рюкзаки. Николь идёт вплотную ко мне, и я чувствую себя

комфортно в её компании. Она молчит. Я рад, что она не пытается

завести какой-нибудь пустяковый разговор, хотя остальные впереди нас

постоянно болтают.

Я много чего хочу у неё спросить, но сейчас нам обоим так жарко и мы

запыхались от маршрута по неровной гористой местности.

Когда мы дошли до пляжа, я с радостью отмечаю, что мы здесь одни.

Мы ещё даже не успели положить на землю все вещи, как Кива стянул с

себя футболку и с воем бросился в воду. Младшая сестра Николь,

которая в жёлтом бикини выглядит не по годам взрослой, прыгает за

ним.

Я достаю бутылку комбучи из морозильника, который нёс Паули, и

приношу Николь, пока она расстилает полотенце на песке. Секунду она

смотрит на бутылку, потом берёт, пьёт, а сделав глоток, морщится.

– Это не чай, – говорит она.

– Это комбуча. Прости, я должен был предупредить. Я всё лето её

готовил. В деревне все верят, что она восстанавливает силы.

– Из чего она?

– Из чего-то вроде перебродивших грибов.

Она моргает и хмурится.

– Не волнуйся, тут ничего опасного. Просто такой вид газировки. Там

есть вода, если хочешь.

Я делаю большой глоток комбучи и возвращаю бутылку Николь. Она

делает ещё один глоток, сначала осторожно.

– Я знаю, что к нему надо привыкнуть.

Тогда она слегка улыбается:

– Это вовсе не ужасно.

Лоурель, переодевшись в бледно-зелёное вязаное крючком бикини,

подходит к нам:

– Идёте в воду?

– Через пару минут, – говорю я.

Николь пожимает плечами.

– Думаю, я первым делом осмотрю те скалы, – говорит она, кивая на

противоположную сторону бухты, где скалы выступают из воды под

невысоким утёсом и неглубокой пещерой.

– Пойдём, – соглашаюсь я. – Я покажу.

Я жадно ухватился за возможность сбежать от Лоурель и её зоркого

взгляда. Несмотря на то, что мы никогда не ходили с ней на свидания,

никогда не были парой, я чувствую, что она по-прежнему испытывает ко

мне что-то. Будто бы я ей не нужен, но никому больше она меня не

уступит.

– Как хотите, – говорит она, разворачивается и идёт к воде, притормозив

на мгновение, прежде чем прыгнуть.

Пока мы шли к пещере через пляж и скалистый участок, все уже зашли в

воду.

– Когда я был маленьким, я приходил сюда и играл в пещерного человека

доисторических времён, – говорю я.

– Там глубоко? – спрашивает Николь, когда мы смотрим в провал

пещеры.

– Не сильно. Время от времени я здесь ночую. Здесь так спокойно

ночью.

В этот момент Паули с криком прыгает бомбочкой в воду, а девушки

визжат от брызг.

– Сейчас не так спокойно, – говорит она.

– Когда я узнал, что тебя пригласили, я подумал, что мне надо поехать и

защитить тебя от этого хаоса.

– Я похожа на того, кого надо спасать?

– Нет.

– Почему ты решил, что я поеду, даже если тебя не будет с ними?

Я поднимаю взгляд на неё, чтобы посмотреть, серьёзно ли она говорит.

Она улыбается, почти смущённо, будто бы никогда не флиртовала.

– Я видел, что твоих родителей нет рядом, – говорю я. – Они узнают, что

вас не было, когда вернутся?

Её лицо застыло.

– Они не узнают.

– Уверена?

Я не хочу, чтобы её отец взбесился и совсем запретил ей приходить к

нам.

Она вздыхает и садится на край скалы у воды, свесив ноги. Я сажусь

рядом.

– Если я расскажу тебе кое-что, ты сохранишь это в тайне?

– Конечно.

Она так долго молчит, что я уже думаю, что она не будет ничего

рассказывать. Я смотрю, как она наблюдает за ребятами в воде, и

наконец она заговорила.

– Родители уехали, и я не знаю, когда они вернутся. Я не хотела никому

говорить, но…

– Но?

– Это так тяжело. То есть, дома нет воды, запасы еды заканчиваются,

добраться до магазина не так просто, и меня просто бесит, что мне не с

кем об этом поговорить.

– Я думал, что вы позвоните сантехнику насчёт лопнувшей трубы.

Она мотает головой.

– На него нам не хватит денег. Я вроде остановила протечку, примотав

изолентой к трубе стеклянную банку с тряпкой. Но повязку надо менять

каждый день.

– Я могу помочь. То есть, я, возможно, смогу починить водопровод или

же найду того, кто сможет.

– Ни в коем случае, я не могу допустить, чтобы кто-то узнал, что мы

остались одни.

– Мы что-нибудь придумаем, чтобы вас прикрыть.

Она снова вздыхает.