Ни об одной из этих ночей он не сказал ей ни слова.

Несколько дней он спал без сновидений, а затем ему приснилось, что он перебирает пальцами ее густые каштановые пряди и целует их. Проснувшись же утром, он обнаружил, что вся подушка покрыта длинными тугими каштановыми волосами. Он взял волосок в пальцы и подошел с ним к окну, чтобы получше рассмотреть его, но на солнечном свету тот внезапно испарился. Сперва ему показалось, что он просто неосторожно обронил его, но, посмотрев на подушку, он увидел, как солнечный луч, скользивший по белому полотну, испепелял волосы, стирая их, словно тряпка – буквы с грифельной доски.

«Все, я сошел с ума!» – подумал он.

Успокоившись же и поразмыслив, он предположил, что его психика повредилась вследствие ненормальных предсонных фантазий, и принял решение немедленно отказаться от опасных игр со своим воображением.

Сперва это благотворно сказалось на его сне, который стал плотным и непроницаемым для сновидений.

Однако, к своему неудовольствию, каждое утро он продолжал находить следы ее присутствия, в то время как она несомненно проводила вечер и ночь у себя дома. Это был то отпечаток ее губной помады на краю бокала, то заколка, забытая под подушкой, а как-то он с ужасом обнаружил у себя на плече следы укуса и царапины от ногтей на предплечье. Чувствуя себя полным идиотом, он попытался дотянуться ртом до плеча. С одной стороны, выходило, что он мог сам себя укусить во сне, с другой – ему от этого вовсе не стало легче.

И вот как-то раз он проснулся около четырех часов ночи, вернее, вскочил, испуганный, ощущая рядом с собой чье-то присутствие. Открыв глаза, он увидел, что в углу постели сидела она, обнаженная, обхватив колени руками. Даже не думая об абсолютной невозможности этого ночного визита, он привлек ее к себе.

Это была она – он узнавал мельчайшие подробности ее тела, все ее любовные привычки, то, как она властно поправляла рукой его пальцы, скользившие между ее бедрами в поисках выступа паренхимы, горячего, как язычок адского пламени, то, как она властно садилась над ним на корточки, осторожно взяв в пальцы его стержень, проводя им между бедрами неоднократно, чтобы затем решительно погрузить его в тугое нутро, то, как она приподнималась и опускалась, в то время, как он держал в руках ее крупные удлиненные ступни, поглаживая кончиками пальцев прохладную и мягкую округлость пяток, затем, уже обессилев, падала к нему на бедра всем весом, пыталась еще подняться, но уже не могла, потому что у нее внутри пробегали тугие комки сокращений; глаза ее были закрыты, окаменевшее лицо приподнято к потолку, правая рука туго сжимала грудь, левая металась в воздухе, не находя опоры, кончик языка скользил по набухшим губам между излучавших ровный серовато-жемчужный свет прекрасных зубов; то, как она с разведенными, вывернутыми слегка наружу бедрами падала потом на бок, вся содрогаясь, и ее огромная, разверзнутая раковина выступала над параболами ягодиц, похожая на охотящуюся морскую анемону в кружевных оборках щупалец, и тогда он настойчиво брал ее руками за поясницу, ставил на колени, погружался в нее, а когда он подавался назад, щупальца охватывали стержень блестящим розовым кольцом плоти, тянулись следом, словно умоляя вернуться назад, заполнить образовавшуюся пустоту – да, это была она, это могла быть только она.

И он ласкал ее, любил ее, проливая щедрые потоки горячего семени, пока не заснул в серости надвинувшегося рассвета.

Поутру он, один в постели, вспомнил прошедшую ночь, и холодный пот заструился по спине. Сознавая, как это нелепо, он подошел к телефону, набрал ее номер и после обычного приветствия спросил ее, где она была прошедшей ночью. Вопрос удивил ее и обидел. Естественно, дома. Он кое-как замял неловкость, положил трубку и сел в кресло, обхватив голову руками.

В тот же день он встретился со своим приятелем, психиатром, и рассказал ему о произошедшем. Тот, как мог, попытался успокоить его, объяснил все расстроенным воображением и прописал какие-то ни к чему не обязывающие таблетки. Помогли ли таблетки, или дело было в чем-то другом, но эротические видения перестали терзать его совершенно, и вскоре все отошло в область необъяснимого, того, чему навсегда суждено остаться без ответа, того, о чем, вспомнив, сам себе говоришь: «Неужто это было со мной?»

Через несколько лет он прочитал, что в одной из талмудических книг, то ли в «Эсре бенион», то ли в «Рав хашиниил», описано, каким образом проклятые Богом обитатели вечного мрака продлевают свой род. Они, писал талмудист, принимают облик возлюбленных женщин и в этом облике, известные под именем суккуб, проникают в постели погруженных в любовные мечтания одиноких мужчин, совокупляются с ними и зачинают.

Именно в силу этой опасности молодым евреям не полагалось ночевать в комнате в одиночку, а укладываться в компании друга или родственника.

Он попытался представить, как выглядит зачатый им в ту ночь ребенок, огненноглазый демон с черными шелковистыми крыльями летучей мыши, извергающий пламя и серные пары, и его сердце наполнилось гордостью оттого, что у него есть столь могучий потомок. Еще он задумался над тем, была ли она, эта женщина, с которой он уже давно расстался, лишь формой, в неведении своем использованной силами Ада, или сама находилась с ними в тайном и преднамеренном сношении.

Еще он подумал, что его случай вряд ли единичен, подумал обо всех солдатах, отшельниках, жрецах и грешниках, ничтожествах и непризнанных гениях, которые грезят в своих одиноких постелях, подумал обо всех наших многочисленных отпрысках, и в нем забрезжила надежда на то, что столь огромное воинство, порожденное ненасытной, неудовлетворенной любовью, не может в один прекрасный день не одержать победу над благостными и тупыми силами, пытающимися удержать нас, как жалкий скот, на этих зеленых и сонных пастбищах Божьего мира.

Жена рассказала ему, что утром по дороге на работу она столкнулась с половым маньяком. Этим громким прозвищем она наградила невзрачное существо, выскочившее с расстегнутой ширинкой из давно уже выломанной калитки возле старого деревянного дома. Сжимая в кулачке весь свой инструментарий, существо совершило несколько судорожных движений, после чего проворно скрылось.

Выслушав сетования шокированной и переполненной брезгливостью жены, он вышел покурить на балкон. Там ему вспомнилось несколько сходных эпизодов в чужом пересказе или из собственного опыта. Особенно ярко стоял перед глазами морозный декабрьский вечер и дышащие тяжелым злым паром мужики в тулупах, которые сосредоточенно пинали кого-то под окном женского отделения общественной бани.

Потушив сигарету и проводив взглядом улетевший вниз окурок, он задумался, почему же эти несчастные так стремятся открыться предмету своей созерцательной страсти, часто обрекая себя на уличный самосуд и болезненные побои. Ему пришло в голову, что должны быть среди этих людей и другие, менее заметные и более осторожные – те, которые скрываются в укромных уголках города и безнаказанно созерцают оттуда небыстрые в летнем мареве перемещения восхитительных женских существ с глянцевыми и твердыми, как полированный розовый мрамор конечностями. Там, в безопасности, они неторопливо распаляются чувством к избранному предмету и анонимно изливают свой сок на пыльные лопухи или серые доски забора, оставаясь при этом невидимыми.

Он попытался прикинуть, как выглядит такой храм уединенной любви. Было очевидно, что необходим щелястый, но не слишком, забор, поскольку множественные просветы, не облегчая наблюдения, делают наблюдателя слишком заметным.

Было также очевидно, что забор, лежащий вдоль хода гуляющих женщин, обеспечивая безопасность, теряет второе и наиважнейшее преимущество скрытого наблюдения – его длительность.

Условию длительного наблюдения отвечает только угол забора, достаточно далеко выдающийся в сторону тротуара и расположенный там, где плотен людской поток. Тогда ось зрения может быть проложена навстречу идущим, что дает возможность осознанно выбрать предмет и любоваться им до полного сближения.