Присмотревшись к акробату, я отметил, как бледна его кожа. Он стоял, неестественно прям, с закрытыми глазами, а верёвка качалась, дрожала, извивалась под его ногами. Потом он сделал шаг, и ещё, и ещё… Он шёл медленно, ни единый мускул на его лице не дрогнул. Вне страха, вне этого мира, он словно пересекал пустоту.

Да, этот не разобьётся, даже если упадёт.

Потому что он уже расколот, но каким-то образом в этом странном мире вечно жив и вечно будет ходить по канату.

Качнув головой, я посмотрел в сторону.

— Здесь немало странных людей.

— И нелюдей тоже, — хмыкнул флейтист. — Кое-кого я сам сюда и привёл.

И это звучало более жутко, чем осознание, что акробат над площадью давно уже мёртв.

В какой-то миг я понял, что именно этот угол и есть самое спокойное место на площади. Пожав плечами, я опустился на другой старый ящик и откинулся на стену дома, вытянув ноги. Нужно было хотя бы попытаться отдохнуть.

— Ты ищешь путь домой или так… бродишь? — спросил он для чего-то.

— Брожу. Домой я могу попасть в любой момент, — я показал ему шаманский нож, и он понимающе кивнул, выпустив кольцо сизого дыма.

Карнавал продолжался, пела, плакала, заливалась напротив нас скрипка в руках строгого мужчины в чёрном и золотом. Я присмотрелся к нему.

— Да-да, он продал душу за то, чтобы так играть… Карнавалу такое нравится, — вот уж флейтист знал всё обо всех.

— И часто ты бываешь в этом мирке? — бросил я, не надеясь на ответ.

— Всякий раз, как моя дверь открывается на рассвете, — его смех был похож на воронье карканье.

Вдруг мимо нас пробежала девочка. Она остановилась в трёх шагах, подождала минутку и вернулась, теперь вглядевшись в флейтиста.

— Узнала! — сказала она громко. — Узнала, да!

— Я тебя тоже.

Лицо девочки было белым как луна, а глаза, напротив, тёмными и большими. Неверный свет, отблески, вспышки играли на её скулах и на лбу, так что порой казалось, будто вместо лица у неё череп.

— Госпожа, — он даже снял шляпу, шутливо склоняя голову, — подскажете, куда направиться?

— Нет, нет, ты испортишь мне всю игру! — она сморщила нос, на лицо тотчас упала тень, да такая густая, точно носа и не было вовсе.

— В этом и есть часть твоей игры, — возразил он.

— Я закричу!

— Кричи.

Но она не стала, только уселась прямо на мостовую, не заботясь, что платье перепачкается пылью.

— Дверь — на рассвете, — упрямый голос звенел от злости.

— Она самая.

Да, мне совсем уже не нравился мир, куда мы могли бы попасть все вместе.

Госпожа тем временем стала теребить золотистые локоны, отливающие то алым, то зелёным из-за вновь взлетающих и осыпающихся звёздами ракет.

— А он зачем?

— Путь, — флейтист посмотрел на меня безо всякого интереса. — Дверь одна, да миров за порогом может оказаться несколько, но не для нас с тобой, — и он снова глянул ей в глаза.

— Ты нарочно!

— Переигрываешь, — усмехнулся он и принялся выбивать трубку о колено.

А я вот ухватился за эту мысль. Миров за дверью несколько. Значит, я не обязательно попаду в реальность, где Госпожа Чума будет разводить своих чёрных крыс, а Крысолов станет уводить их из города.

Они же молчали, всматриваясь друг в друга с таким вниманием, точно продолжали вести спор, но бессловесный. Наконец она уступила и отвернулась, теперь глядя на акробата. Он держал в руках не шест, а зонт и вновь замер на середине каната.

— Его надо бы взять с собой, — лицо её прояснилось, она стала казаться почти… живой?

— Зачем он тебе?

— О, я знаю, какой номер ему предложить, — она вскочила. — Дверь на рассвете. Я успею уговорить…

Мне не хотелось знать, зачем ей сдался акробат, а вот Крысолов, видимо, понимал и озабоченно хмыкнул, но ничего не сказал больше.

***

…Даже близость рассвета ничего не изменила, карнавал продолжался, кричал, смеялся, хлопал в ладоши. Акробат бродил над площадью по канату, взрывались фейерверки, мелодия скрипки визгливо разливалась над крышами.

Я первый увидел дверь. Она выросла в стене противоположного здания, обрисовалась по краю неверным сиянием и тут же притворилась обычной.

— Ты первый, — Крысолов удержал за запястье Госпожу Чуму.

Спорить я не стал, с силой дёрнув ручку двери на себя.

За порогом меня встречала темнота, но я уже точно знал — мы пойдём разными дорогами. И это внезапно успокоило.

А скоро стихли и звуки карнавала.

========== 041. Безымянный ==========

В ту ночь я был не путешественником и не сказочником, а только слушателем. Поначалу я слушал, как за окном тает февраль, плачет капелью, постукивая промёрзшими пальцами по жести подоконника, потом я слушал, как распевает ветер в трубе, он прилетел после девяти вечера и принёс десяток новых песен, которые спешил исполнить все разом. После того я вслушивался во внезапно наступившую тишину: за окном похолодало, а ветер улёгся спать на крыше.

И наконец, стоило только поставить чайник, как из стены вышагнул гость и замер, озираясь. Взгляд его был растерянным, а вот лицо казалось знакомым, но я стольких встречал среди миров, что боялся ошибиться, назвав его по имени.

— Значит, я всё-таки здесь, — заключил гость, видимо, придя внутри себя к какому-то соглашению. — И скоро будет готов чай.

Ну, в этом-то он точно не ошибался. Потому я кивнул и собирался поприветствовать, но он приложил палец к губам. Послушно заглушив в себе вежливость, я посмотрел на него вопросительно.

— Сегодня не надо говорить кому-то ещё, — пояснил он. — Не тот вечер.

Может, ему было виднее, я же никак не мог припомнить его, так что мне было на руку отсутствие диалога, в котором можно было бы уличить меня в плохой зрительной памяти.

— Так вот… Чай… Чай — это, безусловно, хорошо. И лучше добавить лимон и три ложки сахара. Все почему-то сначала забывают или о том, или о другом. Только вот не надо этого… не надо лимон — и ложечкой. Это как-то грустно. Зачем его так… подавлять! — мой странный гость засмеялся, найдя самого себя остроумным, я же отрезал солнечный кружочек лимона и залил кипятком, а потом насыпал три с половиной ложки сахара. Мне показалось, что об этой половинке гость поскромничал упомянуть.

— А вот давеча, — принял из моих рук чашку гость, — я побывал в чудном мире, где совсем не было никакого чая. Как вам это понравится? Да я уж вижу, можете не говорить. Вы не понимаете, как же они там живут, бедняги, — он сделал глоток и продолжал щебетать: — А никак, потому что там и нет никого. Вот так. А, казалось бы, всего лишь чай. Этот, кстати, отменный.

Я припомнил Чефирового кота, но тот явно не имел никакой человеческой формы, да и не стал бы вот так надо мной шутить. Сущность моего гостя оставалась для меня полной загадкой.

Между тем он набрался сил для новой тирады, а я устроился на стуле у окна, готовый слушать, что бы он там ни рассказал.

— Буквально… вчера, если судить относительно этого мира, я побывал на приёме у одной высокопоставленной особы, — начал он новую историю. — И там произошёл курьёзный случай, совершенно необычайный для того мира. Среди приглашённых выискался убийца! — он смерил меня взглядом. — Вот вы наверняка полагаете, что необычайного в этом, в общем-то, маловато. Если судить мерками различных миров, то так и есть. Но в том… В том нет даже такого слова: «убийство». Однако произошёл, так скажем, прецедент, никакая не роковая случайность, а целенаправленное действие.

Мне уже хотелось ответить, что это, должно быть, очень печально, когда в чистом мире внезапно происходит первое в истории убийство, но моему гостю не требовались никакие комментарии. Сделав ещё глоток, он только рассмеялся.

— Что поделать, они же даже не знали, как это расценить, что делать с преступником, который, конечно, и сам был немало шокирован тем, что в итоге совершил! Пришлось стать судьёй. Да. Ведь у меня уже был кое-какой опыт, — он задумался на мгновение. — Опыт, да, в том и другом. В общем, я рассудил, что с таким полным раскаянием преступник должен посидеть под замком, а потом занять место того, кого он убил, чтобы, как бы это выразить, восполнить пробел. Вот.