Странник слушал. Он казался то очарованным, то скучающим, подавался вперёд или откидывался на спинку неудобного стула. Кофе остыл, ускользнул последний пар, в чашке разлился тот же мрак, что плавал в глубине глаз девочки. Она так и не убрала волосы с лица.
— Нашла, — повторила она позднее, много позже, но ночь казалась такой бесконечной, такой невозможной, что в ней было тщетно ждать рассвет.
Странник нахмурился.
— Сдаётся мне, что потеряла.
— Но…
— Мне нужно идти, ведь эта ночь — из-за тебя, — и он поднялся резко.
Вряд ли он хотел уходить, что-то в нём надорвалось, будто он ждал понимания, но вместо того получил холод. И когда она схватила его за руку, лицо его на миг исказилось мукой.
— В тебе только ненависть, ничего больше, — отрывисто прозвучал его голос. — Я должен идти прямо сейчас. Меня ждёт дверь.
— Твои дороги, твои поиски, твои двери… Что они значат для тебя?! — она не поднялась, не выпустила его пальцев, но смотрела так твёрдо, словно стала выше ростом. — Я искала тебя.
— Мы встретились впервые, — возразил он, вырвав ладонь.
— Я звала тебя.
— Ты меня и не знаешь.
Они всматривались друг в друга, и были чертовски похожи, и были невыносимо разными, а ночь текла мимо них и сквозь них, оседала каплями на чёрных, как лёгкий шёлк, волосах, рассыпалась бисером влаги по столешнице, тревожила спокойную гладь спрятавшейся в кофейной чашке тьмы.
С губ девочки сорвался полустон-полувздох, похожий на мелодию отзвучавшей песни. Как раз в этот момент странник солгал:
— Я никогда не любил тебя.
— И я никогда не любила тебя, — солгала она в ответ, не отрывая напряжённого взгляда от его лица. Странник засмеялся, отступил:
— Скажи это всем своим песням.
Она кинулась к нему, схватила за куртку, прижалась, не желая выпускать или в жажде задушить:
— Когда, когда ты собираешься уйти?!
Странник смотрел на неё, ничего не отвечая. Фонарный свет мерк, только белая чашка, полная мрака, ещё ярко выделялась в окружившей их темноте.
***
— Скажи это всем своим песням.
Я проснулся. История ускользала. Я знал, что странник допил своё кофе, что девочка отпустила его, что ночь в том городе так и не закончилась и не закончится никогда. Только вот всё это было не то, не тем, не таким.
Точно на самом деле я вспоминал, да так и не вспомнил до конца, искал, но не нашёл, увидел, но упустил.
В висках нарастала напряжённая боль.
***
Я забыл чашку кофе на столе в кабинете, а сам застыл у окна. Солнечный и тёплый сентябрьский день по капле утекал за горизонт. Мне чудилось, что вот-вот кто-то коснётся плеча, что я услышу отголосок мелодии, который приведёт меня к окончанию истории, но ничего не происходило.
Внутри меня всё ещё жил и дышал навсегда тёмный город, и я то и дело видел в лице странника собственные черты, только никак не мог понять, кто же тогда девочка, так упорно удерживавшая меня на грани.
Кто она, кто они, что за история осталась недосказанной?
Надрывная, печальная, пропитанная темнотой, зачем она поселилась внутри меня?
— Чтобы ты нашёл город, — произнесла Королева чаш, вышагнув из угла. Она взяла мою чашку и сделала глоток. — Чтобы ты стал странником из истории.
— И кто будет девочка?
— Увидишь, — пожала она плечами. — Ты разве не затем любишь бродить по дорогам, чтобы ввязываться непонятно во что?
— Почему…
— Почему песни? — и она засмеялась. — Это ключ, а замок ты пока не нашёл. Но ты так любишь поиски… может, ты не хочешь находить?
Мне нечего было на это ответить, я никогда не размышлял об этом.
Королева чаш подошла ближе, всмотрелась в моё лицо, щурясь, потому что косые лучи закатного света падали ей на лицо.
— Твоя ночь ждёт тебя.
— А вот я её нет.
Она засмеялась, коснулась моей щеки пальцами и отступила.
— Ищи, странник, ищи.
Глаза её были полны черноты, тёмной воды, мрака ночи, навечно замершей над городом, в котором тёк туман и звучали песни.
========== 248. Их было пятеро. Мы увидимся вновь ==========
Их было пятеро.
Они вошли в город с рассветом, прошлись по пустым улицам, словно знали их издавна, и остановились на площади. Их облик показался всем, кто их увидел, странным и даже пугающим. Здесь никогда не встречали таких доспехов и мечей, никогда не видели боевого посоха мага, никогда не признавали коротко остриженных волос. Город не знал войны, он процветал, в нём ценили искусства, ремесло, торговлю. Здесь было так много мудрецов, так много художников, поэтов, писателей… Покой города хранил небольшой гарнизон стражи, и, надо сказать, работы там было немного.
Пятеро чужаков, выглядевших столь дико, столь агрессивно, быстро собрали толпу. Любопытствующие и недоумевающие жители города смотрели на то, как пятеро расселись прямо на земле в боевой медитации.
Пятеро знали то, чего не знал ни один мудрец вольного города.
Пробыв в полной неподвижности несколько часов, пятеро поднялись синхронно, так же синхронно обнажили оружие. Пробежали солнечные блики по лезвиям, заискрился тяжёлый кристалл, увенчивающий посох боевого мага.
Толпа, никогда не знавшая насилия, почувствовала такой страх впервые. Околдованные им, люди только и сумели, что податься на пару шагов назад. Они не могли ни вздохнуть, ни вскрикнуть, ни позвать стражу, которая, впрочем, вряд ли бы справилась с теми, кто пришёл из земель, знавших вкус настоящей битвы.
Пятеро замерли в боевых стойках. Они словно и не видели никого вокруг.
Налетел порыв ветра, и всякому в толпе стало так жутко, что они отступили ещё на шаг. Вокруг пятерых образовалось достаточно места, как если бы они собирались танцевать, а остальные хотели бы посмотреть на это.
— Время, — сказала единственная из пятерых девушка. Боевой маг.
— Веди, — кивнул ей воин с двуручным мечом.
И вдруг мир раскололся, раскололось, раскрылось небо. Трещина пронзила сердце площади, но была она трещиной между мирами. Грани расползлись, обнажая изнанку. Пятеро не дрогнули, а синхронно шагнули вперёд. Ещё несколько минут болезненно пульсирующая трещина, рана реальности не закрывалась, внушая ужас всем, кто её видел, а затем вдруг исчезла.
— Что это было? — понеслись разговоры в толпе.
— Кто это был? — спрашивали люди друг у друга.
— Куда они ушли? — говорили они, не находя никаких ответов.
Молчали мудрецы. Не знали, что случилось, художники, музыканты, писатели. Долго на площадь опасались заходить, ещё дольше — пересекать её, будто бы трещина могла вернуться.
***
Отложив письмо с недописанной историей, я устало потёр глаза. Сказочник, приславший мне послание, спрашивал, откуда могла прилететь такая сказка. Поначалу мне ничего не вспоминалось, ничего не приходило в голову. Однако стоило только отодвинуть листок, и память ко мне вернулась.
Я видел этих пятерых, знал, как зовут девушку-мага.
И знал, что они делали в городе, лежавшем так близко к перекрёстку миров.
***
Маг замерла на краю, сделав остальным знак не высовываться. Она пригнулась к скальному выступу и рассматривала, как из тьмы образуются одно за другим рослые и неприятные на вид существа.
— Эти скоро нападут, — прошептала она, и каждый из её пятёрки услышал.
— Готовы, — ответил за всех мечник с двуручником.
— Портал ещё не до конца закрылся, — напомнил удерживающий два клинка.
— Мы успеем, — маг сделала шаг вперёд. — Мы всегда успеваем…
***
Воспоминание точно подёрнулось пеплом и померкло, как угасают угли костра.
Энэйя. Эсэн. Ларн…
Я помнил имена, я не думал встретить истории про них. И… если они стали историей, сказкой, то… значило ли это, что у миров больше нет защитников?
Их было пятеро, я встретил их на перекрёстке, когда тьма пыталась пожрать один из миров, слишком светлый и чистый, чтобы он мог сам за себя постоять. Энэйя не медлила и не проигрывала. Она отстояла тот мир и, когда пожимала мне руку, сказала:
