Улыбка, плотно припечатавшаяся к губам генерального прокурора, неожиданно потускнела – он вспомнил о нескольких письмах, лежавших у него на столе. Пришли они из разных мест, писали люди, доведенные до отчаяния. У одной женщины на руках, например, было четверо детей, никто из них в школу не ходит – нет ни одежды, ни обуви, зарплата у нее равна стоимости трех буханок хлеба, до следующей зарплаты еще шесть дней, а в доме осталось всего три картофелины, больше ничего нет… «Как жить? – спрашивала та женщина генерального прокурора. – Голову в петлю – и дело с концом? Но тогда кто воспитает моих детей?»

Резонно, никто не воспитает. Дети этой замарашки никому не нужны.

Старух в деревнях почти повсеместно сейчас хоронят в полиэтиленовых мешках. На гробы нет денег. Те крохи, которые они собрали себе на похороны, в одно мгновение были слизнуты, будто жадным коровьим языком, при переходе от одного строя к другому. И старухи, считавшие себя богатыми, в одно мгновенье сделались нищими. В принципе, генеральному прокурору было не до старух, хватало других забот. А когда от тела отлетела душа и осталась лишь мертвая плоть – безразлично, в чем эта плоть будет похоронена – в полиэтиленовом мешке, в коробке из-под телевизора или просто так, без ничего, как на фронте: там сбрасывали убитых солдат в яму и закапывали землей. И – никаких тебе гробов, никаких поминальных служб, застолий с кутьей и прощальной стопкой водки.

Беспокоило другое – а вдруг эти старухи напишут президенту и обвинят прокуратуру… Собственно, в чем они могут ее обвинять? Генеральный прокурор разом успокоился. Обнищание этих старух – не дело рук прокуратуры. Этим занимались другие.

Появились беспризорники. Много беспризорников, как при Дзержинском. Прокуратура тут тоже ни при чем…

Нет, хороша все-таки стала Москва! На лице генерального прокурора вновь появилась улыбка.

И время, в котором он жил, тоже было хорошим.

Генеральный прокурор был уверен, что след сыщиками был взят точный: те двое невнятно стучавших от холода зубами мужичков и есть убийцы, киллеры по-нынешнему. Слово «киллер» генеральному прокурору нравилось – энергичное оно, вражеское. Иначе с чего им мерзнуть в том дворе, ради какой такой радости: они убийцы, они! Только вот сыщики чего-то медлят, никак не могут отыскать их и арестовать. Надо будет им хвосты накрутить, чтобы мышей ловили получше. Генеральный прокурор сжал пальцы правой руки в кулак – кирпич получился увесистый, глянул на него удовлетворенно, внутри также появилось довольное чувство удовлетворения, некое ощущение наполненности: жизнь, которую он ведет, – насыщенная. Генеральный прокурор, словно подтверждая это, кивнул… Как там пел один известный актер с хриплым голосом: «И жизнь хороша, и жить хорошо». Вот-вот, и жизнь хороша, и жить хорошо.

Впрочем, не так уж и хороша была жизнь генерального прокурора. Хоть он и считал себя полновесным генеральным прокурором, на самом же деле он был «И.О.» – исполняющим обязанности. И через это пресловутое «И.О.», схожее с криком осла, никак не мог перескочить – генеральный прокурор не нравился слишком большому кругу членов Совета Федерации. Когда он об этом думал, у него сами по себе невольно сжимались кулаки.

На борцовский ковер этих бы хануриков, он бы живо их расшвырял. Но нет, вместо борцовского ковра они предпочитают, будто клопы, прятаться по щелям.

Он вспомнил один красноречивый жест президента, которым тот иногда пользовался: наложил один кулак на другой, потом повернул один кулак в одну сторону, второй в другую – о-очень симпатичный жест. Генеральный прокурор сделал это один раз, затем повторил. Он… это самое, он будет действовать точно так же, как президент. Ледяным тоном переговорил по телефону с министром внутренних дел.

– Ну что убийцы? – спросил он у министра. – Ведь уже все известно, приметы есть, осталось только накрыть их сачком.

– Ищем!

– Искать можно до бесконечности.

– Но что делать… Они спрятались, легли на дно, как говорят в уголовном мире. – Голос министра внутренних дел был грустным.

– Бросьте на поиски все силы.

– Все силы уже брошены.

– Выходит, огромная армия милиционеров, тысячи людей ищут и не могут найти каких-то двух лохов?

– Представьте, не могут.

Генеральный прокурор повесил телефонную трубку. Если честно, то этого министра надо отправить туда же, где сейчас находятся Пономарев с Панкратовым. Он выругался.

Велико же было удивление оперативников, когда в тот же вечер они неожиданно засекли во дворе Влада двух неброско одетых мужчин, неразговорчивых, угрюмых, пристроившихся в углу двора к какой-то залетной машине, два дня уже занимающей чужое место – машина стала на место здешнего пенсионера. Мужчины нервно покуривали сигареты и кого-то ждали.

Кроме оперативников этих людей засекла и соседка Влада, начальственная старуха, которой всегда до всего было дело. Она позвонила в милицию – подобных доброхотов, как эта старуха, у нас во все времена было хоть отбавляй. Особенно в столице нашей Родины. Что ни подъезд, то дюжина добровольных помощников милиции, налоговой полиции и прочим органам, призванным надзирать за гражданами.

Мужики и докурить не успели, как к ним подошли сразу несколько человек и крепко ухватили за руки.

– Тих-хо!

– Вы чего? Вы чего? – засопротивлялись было мужики, но их быстро утихомирили, опыт по этой части у блюстителей порядка имелся большой.

В следующий миг во двор с визгом влетел голубовато-желтый, почему-то раскрашенный в цвета украинского флага милицейский «уазик», опешивших мужиков едва ли не в свернутом виде засунули в нутро машины, и «уазик» отбыл из разом ставшего тихим двора. К «уазику» на улице поспешно пристроились две «канарейки» – милицейский «жигуленок» и важный, вальяжный «крайслер» – и двинулись следом.

– Вот и все, – деловито заключила начальственная старуха, соседка Влада, наблюдавшая за происходящим в окно, отерла рукою рот. – Понеслись души в рай, лапками засверкали.

Неожиданно с черного вечернего неба повалил снег – тяжелый, крупный, зимний, он в десять минут обиходил, высветлил землю. Даже на душе и то светлее сделалось.

Очень скоро – оперативно, по горячим следам – дикторы сразу нескольких каналов телевидения объявили, что задержаны предполагаемые убийцы Влада. Фамилии их в интересах следствия пока не разглашаются.

Поклонники Влада – а их было много – облегченно вздохнули:

– Наконец-то! Смерть Влада не останется неотмщенной. Справедливость восторжествует!

Прораб Шутин, обсуждавший с Алиной вопросы ремонта – смерть смертью, а жизнь продолжается, самый лучший способ забыться, освободиться от траурных мыслей – это работа, поэтому Алина и старалась загрузить себя ею, – выйдя во двор, не обнаружил там своих подопечных. Озадаченно приподнял шапку и почесал пальцами затылок.

– Ну, шустряки! – пробормотал он недовольно. – Без меня решили выпить традиционную стопку и закусить бутербродом. Ну, шустряки!

Потом, подумав, что подопечные, замерзнув, решили, наверное, скоротать время в машине, которая стоит на улице, за аркой, направился туда. Но мужиков не было и в машине.

Прораб вновь почесал затылок:

– Что за булгаковщина! Они же должны быть здесь, они должны ждать меня.

Неожиданно из темноты, словно бы вытаяв из ничего, как дух бестелесный, – опять булгаковщина, – выступил человек в пухлой теплой куртке и финской кепке с длинным козырьком и опущенными ушами.

– Вы кого-то ищете?

– Ищу.

– Кого?

– А два приятеля тут должны были меня дожидаться. Куда-то делись. Не пойму… Будто сквозь землю провалились. Вы их не видели?

– Видел. Могу показать, где они находятся.

– Где?

– Пойдемте, я покажу. – Человек в пухлой куртке подхватил прораба под локоть. – Пойдемте, пойдемте… Не бойтесь, я не кусаюсь.