Мификс не врал: это и правда самое темное место в Легендариуме.

И каждая секунда дальнейшего пребывания здесь только ослабляет ее все сильнее. Тьма словно высасывает из нее все соки, всю жизнь, и Стелла знает, что при таком раскладе она уже давно, по сути, не жилец.

А может, так и выглядит смерть. Им всегда говорили, что когда они испустят последний вздох, то отправятся к Дракону. Вот только интересно, а кто-нибудь учитывал, что фея умрет в Легендариуме, измерении, которое, если захочет, держит очень крепко? Быть может, она и осталась здесь, заточенная на всю жизнь? Может, Легендариум надежно вплел ее душу в свои крепкие стенки, и теперь Стелла стала частью мириадов пересекающихся легенд.

Ей бы заплакать или хотя бы горько улыбнуться – Стелла не может.

Она не чувствует рук или ног, только невыносимую боль внутри, будто в нее влили яд, который теперь выжигает абсолютно все. Один за другим превращает в пепел все органы. Все началось с кончиков пальцев на ногах, и вот теперь яд добрался почти уже до грудной клетки. Скоро сгорит и ее сердце.

Наверное, такое мучение нужно пережить, чтобы потом легко войти в ворота смерти. Кажется, она еще не умерла, а только умирает.

Обездвиженная, словно бы припечатанная к этому измерению, к этой высасывающей последние силы холодной пустоте, Стелла совершенно не имеет понятия о том, сколько там, снаружи, прошло времени.

Истек ли уже тут срок, после которого забредшие в Легендариум остаются тут навсегда? Может быть. Стелла не знает, сколько прошло времени: несколько часов или же столетий, она словно потеряла способность радоваться или огорчаться.

Зато у нее полно времени, чтобы просмотреть все моменты своей жизни, бегущие перед глазами, словно кадры кинопленки. И ответить на заданный Мификсом вопрос: кто же она такая.

Будто она не сомневалась. Будто сама не полагала, что все прошло слишком легко, что как-то быстро, буквально в один миг она вдруг вернулась, такая совершенная и решительная, не похожая на того ребенка, который была весь тот учебный год, когда они сражались с Тританнусом. Разве могут изменения происходить вот так быстро? Даже последствиям запрещенной магии, чтобы проявиться, требуется некоторое время.

Так где она настоящая? Вот эта веселая, беззаботная, солнечная девочка, у которой язык говорит быстрее, чем голова подумает, которая одним взглядом испепеляет и одной улыбкой зажигает? Или та задумчивая, порой сомневающаяся, все оценивающая фея, у которой в глазах застыла луна, а руки так крепко сжимают скипетр Солярии?

Какую принцессу на самом деле носит эта планета?

Стелла проводить достаточно времени наедине с собой, пытаясь абстрагироваться от боли, раз уж от нее все равно никуда не деться. Получается не очень, но она пытается отвлекаться всеми силами, ныряя в себя так глубоко, как никогда прежде.

Стелла и самоанализ? Вещи, кажется, несовместимые.

Однако именно им она сейчас и занимается. Рассматривает каждый период своей жизни, чтобы уж, что ли, хотя бы в посмертие войти с четко соображающей головой. Выпадение из времени и пространства отлично помогает не оглядываться нервно на часы, чтобы узнать, сколько же там уже минут натикало, а разбираться во всем неспешно.

Постепенно Стелла узнает себя заново, с самого нуля. И отвечает на поставленный вопрос: где маски, а где она сама. Где лица, которые она примеряла и которые в конечном итоге срослись с ней самой, а где порхает ее настоящая личность.

Все начинается с того чертового выпускного в школе, когда первый красавец класса ухаживал за не менее первой красоткой, сломавшей ногу и пришедшей с костылями, в гипсе, будучи, по мнению Стеллы, носившей очки и бывшей далеко не эталоном привлекательности, уже не такой красоткой. И тогда действия первого красавца казались ей непонятными.

Это сейчас Стелла, сама познавшая настоящую любовь, может сказать, что любимый человек всегда будет самым красивым и лучшим, независимо от обстоятельств, потому что он именно твой. Окончательно она поняла это буквально совсем недавно, когда рыдала пьяная на руках у Брендона и рассказывала все то, что так долго терзало ей сердце. И нет, он не бросил ее. Он остался, он слушал ее и сказал, что ни в чем ее не винит. И не возникло между ними стены. Тогда Стелла просто сжимала его руку, и они целую ночь сидели и говорили просто так, без всякого секса, отрешенные от целого мира. После этого в душе феи воцарился покой. Это сейчас все ясно и просто.

А тогда у девочки, которая была слепо и безумно влюблена в красивую внешность своего соседа по парте, в голове щелкнуло: любят красоту. Красоту внешнюю, и даже сломанная нога этой красоты не убавляет.

Так началась работа над собой. Отчасти ей даже помогал Антуа – кумир ее подростковых годов, который строил себя сам. Его цитаты Стелла впитывала как губка, он стал ее проводником в мир моды, ухода за собой и собственным телом.

И так Стелла стала пустоголовой, помешанной на блестящих тряпках и мальчиках гламурной девочкой. Пережившей личностный рост на третьем курсе Алфеи. Деградировавшей на Земле. Вернулась она только с помощью Блумикса и ужаснулась тому, что происходит вокруг.

И все это время она отчаянно боялась потерять себя.

Теперь-то Стелла знает, что терять-то нечего. Если уходить глубоко внутрь себя, то там она пустая-пустая, безликая, без каких-то особенностей, просто налепившая на себя все, что ей нравится. И беззаботная девочка, и фея с холодными глазами – все это звенья одной цепи, из крайности в крайность.

А середина – бесцветная такая и противная.

Но это – только ее секрет. Миру Стелла об этом не скажет. Никогда и ни за что. Если бы у нее получилось отсюда выбраться, она бы себя наполнила, уже по-настоящему, не маску примеряя, а впитывая то, что нужно и не нужно принцессе Солярии и просто Стелле, но, главное, интересно и притягивает. И внешнее, и внутреннее. Если бы у нее получилось.

А ее сердце уже сгорает, и Стелле кажется, что нет яда сильнее, чем тот, что сжигает ее заживо. Чем бы ни была эта отрава, она стала ее наказанием за все, что фея совершила и чего еще совершить не успела.

Картинки перед глазами бегут быстрее: и Стелла видит, чего не видела никогда. Сиреникса, насилующего ее с таким отвращением, почти терзающего, пытающегося вытащить. А она лишь рыдает и бьется в истерике, словно ребенок, и мозг ее слишком мал, чтобы понять, что происходит. Ей плохо, больно, неприятно, но она не приходит в себя.

Вот тут Стелла почти смеется: она так свято верила в то, что является шлюхой, из-за одного лишь секса с Мификсом, который был по факту изнасилованием. А теперь вновь открывшиеся факты...

Не шлюха она, черт возьми. А просто грязно выпотрошенная девка, которую трансформации имели, как им вздумаются. Ведь она же только фея, а они... Ох, как же Стелле сейчас хочется врезать им к чертовой матери, жаль, что это невозможно.

А себя надо принимать такой, какая ты есть. Какой тебя считывают эти поганые ублюдки.

Изнасилованная первым, изнасилованная вторым. Фея, на которую у многих мужчин стоит, принцесса с забавной мордашкой и сияющими глазами. В которой солнце и луна сошлись не то в поединке, не то в бурном соитии.

Яд добирается до ее шеи. Совсем скоро яд слепит, выжигая глаза, затрудняя дыхание, Стелла даже рта раскрыть не может, чтобы хоть какой-то вдох сделать.

Это невыносимая, непрекращающаяся боль, ад, в котором она сгорает, пребывая в абсолютной пустоте. Зато наконец-то разобралась в себе. Стелле очень-очень хочется уже исчезнуть, почувствовать на лице прикосновение могильного холода, чтобы понять: она умерла.

Покой так и не проходит. Зато боль превращается в тупую и ноющую, или это фея уже наконец-то к ней не привыкает: в любом случае, она уже не понимает разницы. Стелла просто висит где-то там, а потому для нее не имеет значения, что происходит в реальном мире.

Она просто смотрит в пустоту и принимает себя такой, какая есть. Не хорошая и не плохая. Не умная и не глупая. Не сильная, но и не слабая. Не совершенная, но и не расхлябанная. Где-то в самой середине, зато это она, Стелла. В вопросе самоопределения наконец-то поставлена жирная точка.