Но в конце концов она одержала победу. Единогласную и безоговорочную.

И вот наконец они дошли до той точки, когда в Мификсе не осталось ничего. Проклятая бабочка выпила в нем абсолютно все. Вытянула все силы, какие только могла найти. Но, что самое страшное, останавливаться она не собиралась. Ей нужно было что-то еще, а этого Мификс никак не мог понять.

Да, ей нравилось мучить его. Но куда уж дальше? Она хотела получить над ним власть? Так получила, король Легендариума прыгает прямо перед ней на коротком поводке. Он может сбежать в любой уголок волшебного измерения, но какой в этом толк, если стоит ей сказать слово и он прибежит по первому зову?

Наступил момент, когда у него не осталось сил сопротивляться. Кривляться, смешить и изворачиваться перед ней. Дразнить ее, чтобы позлить, потому что на самом деле при таком положении больше ничего ему не оставалось.

Наступил момент, когда Мификс уступил.

Наступил момент, которого он никогда не ожидал.

Наступил момент, когда Мификс сдался.

Поник. Устал биться, хотя это составляло его суть. Он стал тем, кем хотела видеть его бабочка. Послушной куклой, марионеткой, которой она управляла. Он потрясающе стонал. Он завораживающе шептал ее имя. Он входил в нее столько раз, она столько раз насаживалась на него. Они занимались сексом и в его истинном почти человеческом обличии, и в личине, которую он придумал сам.

Она седлала его, он держал ее за бедра.

И они соединялись, соединялись, соединялись – два существа, одно из которых желало обладать другим, а то, другое, отчаянно не хотело впускать его в свое пространство. Но они сплетались в этом неравном сексе, в котором игра велась только по правилам Баттерфликс.

И если Мификс раньше еще как-то брыкался, то теперь он сломан. Это видит даже Стелла, но она молчит. Боится что-то сказать, потому что ей намекнули очень ясно: не смей лезть в отношения существ, до которых тебе как до Дракона. И Скай... Бедный-бедный Скай, который с каждым сексом становится все дальше от него.

Скай, чье имя раньше срывалось с его губ, пока он удовлетворял себя. А теперь он шепчет или кричит имя Баттерфликс – имя, которое вызывает ненависть, ярость, злость. Вернее, вызывало. Теперь это просто... Техничность.

Мификс умел жить только по одному сценарию: гореть.

Но бабочка настойчиво заставляла его познавать другой способ существования в этом мире – заторможенное состояние, когда все делается на автомате. Когда почти все чувства отключены, и ты шевелишься только по инерции. Мификс никогда не верил, что может познать это на себе. Потому что даже когда умер Уэлл, когда он ожесточился, Мификс был жив. Он был собой.

А теперь он сломан. Просто стерт в порошок. Развеян по ветру пеплом, из которого никогда ничего не восстанет. Вот так заживо умирает король Легендариума. От рук, от буйствующе-ледяных начал какой-то маленькой бабочки, которая казалась в его мире чужаком.

И эта самая бабочка ворвалась в его реальность, все в ней перевернув и установив свои правила. С последствиями своих ошибок он и расхлебывается. Раньше в его груди еще билась надежда, что она отпустит его, как только достаточно наиграется с ним. Теперь же и она исчезла.

В Мификсе осталась лишь усталая, тихая ненависть, которая не может разгореться бушующим пламенем, потому что просто нечем поддерживать тлеющие угли. Непоседливая птица стала послушной куклой в руках бабочки. Те, кто говорил, что она несет с собой перемены, не врали.

Она ощущает свою власть над ним. Огонь вожделения, желание обладать горит в ее глазах – выжигающее буквально все желание, пригибающее к земле, разрушающая сила, которая так долго таилась в крепких тисках. Баттерфликс нужно все держать под контролем. Знать о самых подробных мелочах, которые происходят в Баттер Индастрис. Так же и в сексе. Здесь игра тоже ведется по ее правилам. Но абсолютная, почти непостижимая ирония в том, что при полнейшем контроле Аквела показывает полное его отсутствие.

Она бросается в омут с головой, только все тщательно проверив и взвесив, будучи уверенной, что он не затянет ее. И не возникнет никаких подводных камней.

Она чертовски уверена в себе. А еще она – чертовски горячая, фантастическая женщина, от секса с которой крышу обязательно сносит. Мификс помнит – каждое прикосновение, каждый вздох, когда она стонала под ним и на нем тогда, в Легендариуме, когда сплеталась с ним, когда замирала, а он совокуплялся с ней, подгоняемый мыслью о том, что скоро, совсем скоро... Будет Уэлл.

Теперь же у него нет сил даже на ненависть.

Он послушно лежит на кровати, согнув ноги в коленях, а она упирается в его грудную клетку. Она ведет. Она регулирует процесс. Ее глаза полыхают. Раньше так же горели и его – полные ненависти, тщательно скрываемой за семью замками, выдавливаемое из себя желание... Теперь в нем осталось только то, на что хватает сил.

В своем истинном человеческом облике Баттерфликс великолепна. Бледное худое тело с чуть острыми чертами лица. Из крепко поджатых губ могут вырываться томные вздохи, а в ледяных глазах возникать такое желание, что все вокруг пропитывается потрясающей энергией. Секса, жизни, вожделения.

Мификс сжимает ее гладкие ноги по бокам, чуть сдавливая кожу на них – на ней совершенно не останется следов от его прикосновений, а Баттерфликс насаживается на его член. Уверенно, выбирая идеальный угол и регулируя абсолютно все. Женщина, которую стоило бы бояться. Вот только от него она такого никогда не дождется. Раньше бы сирин посмеялся. А теперь...

Это – акт одностороннего удовольствия. Бабочка забывается настолько, что не ощущает ничего вокруг себя. Ее начала соединяются с его, и Мификс послушно терпит, подается вперед, приподнимается, двигается с ней в такт – приподнимает бедра, пытаясь войти в нее глубже, а она работает мышцами влагалища, то насаживаясь сильнее, то ослабляя хватку. Им даже не нужно искать общих точек, оба помнит слабые места друг друга слишком хорошо.

Идеальные любовники, которых связывает ни-че-го.

Бабочка заволакивает все вокруг желанием. Ее глаза горят, ее движения – живые, она пытается припечатать его к кровати – подавляет волю и здесь. Но ему все равно. Мификс – раб бабочки. Его путы – магический контракт, чьи нити окутывают их. А кроме них сирина и бабочку больше ничего не связывает. Абсолютно. Он кончает, потому что просто не может этого не сделать. Потому что Аквела, потому что даже несмотря на всепоглощающую, уже выжженную ненависть, она все равно умудрялась будить в нем что-то такое, что он не испытывал ни с кем.

А потом она делает вид, будто бы беспокоится о нем. Тихо сидит на краю кровати, обнаженная, с лихорадочно блестящими глазами, с густыми волосами, которые с помощью магии снова привела в порядок. Сидит, наблюдая, как гаснет равнодушный Мификс, как последние силы, потраченные на игру, покидает его.

Раб ждет своих приказов. Послушный, ничего не щебечущий Мификс. Что ж, если бабочка хотела этого, то она получила желаемое.

- Я хотела не этого.

Она кладет руку на его плечо, но он с раздражением сталкивает ее – показное сочувствие, которое она время от времени пытается проявить, порядком его достало. Ну надо же, силы хоть на какую-то реакцию еще остались. Но Мификса это не радует. Его вообще больше ничего не радует, с тех самых пор как в его жизни снова появилась Баттерфликс – железная леди, королева автомобильного мира, трансформация, зачем-то пришедшая в мир людей, которые всегда были ей безразличны.

- Я попыталась понять людей, которых так любишь ты. Ты говорил, что они много значат для Него, что у них есть чему поучиться, есть за что их любить. Двести пятьдесят лет я потратила на это. Я приспосабливалась.

Мификс молчит. Просто молчит, потому что сил в нем на самом деле нет. Бабочка, она словно кровопийца, если бы в нем только текло хоть какое-то подобие крови. Но все, что в нем есть, она пьет с особым искусством.

- Тебе они безразличны.

- Мне не безраличен ты.