– Матушка моя увидела свет на берегу Дуная в Дакии, – говаривал Арментарий впоследствии, когда назвал Ромулианским местечко её рождения и пожаловал ей там статус жрицы вкупе с роскошным Храмом-новоделом, проложив к нему широкую и ясную дорогу чужой грудью, чужими жизнями. – Мой папа тоже был самых честных правил, однако я его не помню, ибо он, как будто не в шутку, занемог и сразу улетел, хотя и обещал вернуться. Но это была не хворь. Боги не знают болезней и смерти до тех пор, пока не превратятся в архивную пыль и тишь библиотек. Он ушёл от нас в небо по своим Божественным делам, у него море дел, все ратные и всех невпроворот. Всяк сущий язык об этом знает и без моих подсказок. Любите ли вы Дракона, как люблю его я? Да и знаете ли вы все, кто таков был этот Дракон? Это не просто дракон, а Бог войны Марс, принявший его образ! Помните ли вы, что Марс был отцом Ромула, основателя Рима? А маму мою тоже зовут Ромулой. Думаете, это просто совпадение? Нет, это неспроста, это тайный знак свыше, метка, маркер! Тут глубокий подтекст и контекст! Но я поднатужился и расшифровал божественный сигнал. Родив сына Ромула, Марс возжелал сына от Ромулы! Вот откуда моё тайное и великое сакральное происхождение! Я сын Бога войны! Всё тайное становится явным, не смею утаивать шило в мешке, Родина должна знать своих героев в лицо! От героев былых времён не осталось порой имён, но имена Бога Марса и его сына Галерия останутся во веки веков! Благодарными современниками и потомками будут отлиты в граните! Аминь!
Мать Арментария была из семьи давно романизированых варваров (а потому святее папы Римского – маньячкой-язычницей) и на короткое время до нового отвоевания покинула места своего рождения, едва унеся ноги от охочего до забав дикого племени карпов, успев, однако, буквально под мышку прихватить с собой кровинушку. Собственно говоря, вовремя она унесла ноги или нет, с кровинушкой или пустая – этого достоверно никто не ведал, ибо живых свидетелей не осталось, а о чудесном спасении все знали только с её собственных слов.
Отец-крестьянин затерялся в веках безымянным, если не учитывать того непреложного и верифицированного факта, что он, безусловно, был Марсом-Драконом, подарившим при зачатии своего отпрыска божественную и сакральную искру всему римско-античному миру: из искры возгорится пламя костров и гонений, когда поросёночек вырастет и превратится в кабанистое животное.
Сама Иллирия, тоже романизированная до мозга костей, несколько десятилетий подряд являлась прямым поставщиком живого легионерского мяса для войн и императоров Римской империи III–IV веков нашей эры: Иллирия-мать, когда б таких людей ты иногда не посылала миру, заглохла б нива жизни! В коренных италиках, в этих до неразличимости переметисившихся меж собой латинах, этрусках, сабинах-сабинянах, умбрах, эквах и вольсках, пассионарность практически угасла, сошла на нет: изнежились и обленились, не платя налогов, живя на чужих харчах и довольствуясь раздачей хлеба и зрелищами. Теперь в Риме пассионарила Иллирия, она же порождала харизматиков.
Иллирия – вот сегодня мать порядка, римского, где нет места анархии и синдикализму, откуда чеканным шагом, как из волшебного ящика иллюзиониста, когорта за когортой выходили новобранцы-легионеры! Провинция источала пурпурный огонь, адское пламя, багрянец. Отсюда и Галерий, бросив на произвол судьбы тяжёлый крестьянский труд, завербовался в солдаты и пошёл мочить в сортирах врагов тысячелетней державы. И в надежде когда-нибудь стать Нацлидером Римского царства-государства, раскинувшегося на двух материках, но в трёх частях света: надежды юношей питают, а цель оправдывает средства.
Старик Диоклетиан, император, его заметил и, не сходя в гроб (до крышки было ещё ой как далеко, но намного ближе, чем пешком до Третьего Рима!), благословил, назначив префектом претория. Из грязищи – в князищи, как и сам римский владыка. Это тоже было ещё началом, прелюдией, предисловием, введением в будущую профессию царя.
А когда Галерию пошёл пятый десяток, Диоклетиан не отправил его в расход, на галеры или на пенсию, а взял да усыновил, назначив цезарем Востока: официально рукоположенный наследник. Нацлидерство горизонтом приблизилось на расстояние вытянутой руки.
– Теперь ты как порядочный мужчина должен развестись со своей женой, которая вдрызг тебе опостылела, объявить её конкубиной, прогнать прочь на улицу и взять в законные супруги мою красавицу-дочь Валерию! Она у меня единственный ребёнок: ты знаешь, что сыновей у меня нет, хотя, может быть, где-то и бегают, всего в жизни не упомнишь! Валерия много знает, но послушна, покладиста и по ночам спит не крепко, тебе понравится. Иди женись, пока я не передумал! Приданое будет нехилым! Женись и как младший царь управляй Дунайскими и близлежащими провинциями: Иллирией, Македонией, Паннонией, Элладой-Грецией и Критом, – приказал основатель тетрархии своему новому, точнее, новорождённому сыну, цезарю и без пяти минут зятю. – Вмешиваться в твои царственные дела я не буду, если, конечно, вести себя будешь с умом, как истинный державный муж, послушно, покладисто, мужественно, а не просто как муж своей супруги и моей дочери.
И пошёл осчастливленный обновками Галерий, пастбищным солнцем, как в детстве, палимый, повторяя: «Суди его Бог, Юпитер. Суди по справедливости, ибо Диоклетиан – отец ромейской нации и всех народов Рима, держатель ключевых духовных скреп! Не будь тебя, как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома?» Немного помешкав и как будто вспомнив о важном, своём, глубоко личном, не девичьем, новоявленный цезарь отдал должное иным небесным телам, делам и силам: «Благодарю и тебя тоже, отец мой Марс, мы ещё вместе с тобой ого-го как повоюем! Спасибо тебе, Божественная Юнона, ты мне как родная мать, хоть никогда и не была замужем за Марсом! Да простит меня Юпитер за такие мысли!» В этот момент Галерий снова ощутил на своём челе добрый женский взгляд супруги Юпитера-Зевса, словно она мягко, по-матерински, как в детстве это делала Ромула, тёплой ладонью погладила его по слипшимся нечёсанным волосам. Бог войны остался холодным, как лёд северов, и поначалу никак не проявил своё присутствие: хочешь мира – готовься к войне, воюй всегда, воюй везде, до дней последних донца, воюй – и никаких гвоздей, вот лозунг мой и солнца!
– Сей лозунг должен стать не только моим, но твоим-нашим! – послышалось Галерию. Это с узких улочек Никомедии во весь голос орал пьяный после зрелищ римский плебс-демос.
Балканами управлять было проще простого: сам с младых ногтей выходец отсюда, цезарь, не обладая талантами полиглота, легко находил общий язык и с крестьянами-земляками, и с собственными полуроманизированными солдатами-варварами, не только иллирийцами. Гаркать и ругаться по-мужицки ему было не привыкать: на любом языке поймут, хоть на латинском суржике, хоть на греческом диалекте-говоре.
Едва прибыв на Балканы, в пороховую бочку Европы, Галерий проявил державную смекалку и тут же отыскал пару-тройку давным-давно повзрослевших пацанов, которые лупили его в детстве, в кровавый пурпур разукрашивая мальчишескую физиономию, и которые по недоумию-недомыслию не захотели или не додумались забриться в рекруты, откупившись от рекрутёров коррупционным золотом и медяками. Вспомнив трудное босоногое детство с чугунными игрушками и подзуживая-накручивая сам себя, цезарь, не раздумывая, собственноручно в тисочки защемил всем былым мучителям пенисы, а потом приказал вообще без оных оставить. Обряд болезненного, но не смертельного оскопления свершился в тёплой дружественной, пусть и не торжественной обстановке: как в пастельных, так и в напыщенно-насыщенных тонах, на фоне естественно-природного ландшафта и реквизита. Евнухов не умертвили, хотя могли бы довести посконный обряд до своего логического конца, а поставили на паузу, чтобы в будущем пристроить на работу по профилю. Им поневоле пришлось оставить сельскую пастораль, забросить труд пастухов и землепашцев и переместиться в загашники Никомедии, чтобы в один прекрасный день после долгого и томительного безделья вдруг начать наслаждаться чистым искусством, искусством для искусства, переползши из лона в лоно, перелетев из тени в свет и лицезрея только прекрасное, начало всех начал.
