Сжимает пальцы на одежде мужчины. На нем самом лишь юката, небрежно держащаяся на теле лишь благодаря поясу. Грудь и ноги обнажены. Он нагло потирается бедром о пах мужчины, и не ощущает абсолютно никакой реакции в ответ. Реакции именно на себя, ведь ему ли не знать, сколько омег было у этого альфы. Он их считал, всех до единой. И завидовал. Черной, непроглядной завистью. Даже тем, кто был просто увлечением на одну ночь. Орочимару готов пасть, даже в собственных глазах, лишь бы хоть единожды почувствовать, что такое сцепленная близость с возлюбленным.

Альфа таки переводит на него взгляд. Холодный и мрачный. Презирающий. Он отшатывается. На миг сознание светлеет. От уязвленного шока, наверное. Сейчас… Сейчас у него достаточно сил, чтобы прогнать альфу. После течь, мучиться и страдать. Посылать в Бездну Якуши с его участливой заботой, а после принимать его незатейливую, обыденную, человеческую помощь. Порываться кого-то кромсать и тут же падать на постель без памяти. Смывать из себя грязь течки, разбивая кулаки в кровь о кафель, а после ласкать себя до тумана перед глазами. Ни одна особь не выдержала бы подобного, а Кабуто всегда рядом. Ценить бы это, но Орочимару слишком эгоистичен и жалок. Эгоистичен настолько, что вот уже столько лет питает чувства лишь к одному альфе. И жалок настолько, что опустился до шантажа и вымогательства.

- Уходи, - отступает. Поступает, как капризная, недалекая омега – сперва зовет, после гонит. Терзается виной, сожалением, совестью, гордостью, но только до тех пор, пока не закончится течка. Сколько уже раз было так, почти на грани, а после они снова смотрели друг другу в глаза так, словно и не было ничего. Не было страстных порывов и признаний с его стороны и холодного «нет», безжалостно срывающегося с губ альфы.

- Если уйдешь именно сейчас, тебе не придется слушать эту грязь и терпеть мои домогательства, - плотно запахивает юкату, плюхаясь на зловонную постель. Сейчас белье именно воняет. Его феромонами и течкой. Может, Какаши так холоден потому, что считает его отвратительным? Отвратительной омегой, у которой во время течки напрочь сносит крышу. Скорее всего, альфа просто терпит, ввиду собственного статуса, положения и характера.

- Орочимару-сама… – и альфа делает то, чего омега совершенно не ожидает – опускается перед ним на колени, обнимая его ноги, - вы же понимаете, что это бессмысленно.

- Что именно? Соблазнять тебя? – ощущения завораживают своим иначием. Альфа, словно бутон, медленно приоткрывает свой сущностной ореол, позволяя коснуться сосредоточия собственной сущности. Ему ли, омеге в течке, не почувствовать, сколь он желанен. Вот так вот, просто, впервые за более чем десяток лет – давно и безнадежно желанен.

- Пытаться, - возводит на него взгляд, губами касаясь острой коленки. Волнительная дрожь мурашек прошивает его от затылка до самых кончиков пальцев ног. – Мы с вами, словно две половинки разных целых, - мягкие губы скользят по лодыжке, ласкают чувствительную кожу щиколотки, перецеловывают каждый поджимающийся пальчик.

- Нет, наоборот, - едва дыша, зарываясь пальцами в седые волосы. – Две половинки единого, - стягивает широкую повязку. – Как по мне, это более чем очевидно, - с самоотверженной решительностью смотрит в глаза альфе. Один, все тот же, дымчатый в своем цвете. Второй же – темный рисунок Мангёке на алом фоне. Орочимару уверен в своей правоте. Совершенно и абсолютно. Он – Учиха по отцу, лишенный сущностных особенностей своего клана. Хатаке Какаши – тоже Учиха, по матери. Рожденный от бродячего пса, преступника, и, тем не менее, частично овладевший Мангекё. Чем не идеально-порочная пара?

- Я не посмею просить вас отречься от всего, что вы добились своим трудом и своими стараниями, - ставит его ногу себе на плечо. Когда-то это было знаком полного и безоговорочного поражения, вверяющего жизнь проигравшего победителю. – Как и сам не могу оставить Фугаку-сама. По крайне мере, до тех пор, пока гильдия не взрастит достойную мне замену.

- Мы с тобой заложники, Какаши, - подается вперед. Жар течки сменяется болезненной тяжестью во всем теле. Орочимару понимает, что альфа говорит дельные, разумные, явные вещи, которые он сейчас из-за собственного состояния осознать просто не может, но ему плевать на долги. И свои, и альфьи. В конце концов, разве они оба уже не искупили греховность собственного рождения? Орочимару считает, что всецело и сполна, особенно, учитывая последние события. – Заложники не системы, а собственных принципов, амбиций и чести. Я осознаю эту правду и не опасаюсь смотреть ей в глаза.

- Нет, Орочимару-сама, вы неправы, - улыбается натянутым движением уголка рта. – Мы, скорее, как заключенные, которым, в отличие от заложников, остается только смириться, - подается вперед и накрывает его губы своими.

Орочимару тонет в этом поцелуе. Жар накатывает новой, ещё более мощной, беспощадной волной, в которой плавится его собственная сущность. Кажется, что внутри рушатся целые бастионы. Воспрянувшая сущность сметает все на своем пути и тянется к альфе. Её подхватывают и кружат, словно в танце. Близость какая-то робко-страстная: их поцелуй сумасшедше-болезненный, но при этом никто не решается углубить его первым. Так ярко и непередаваемо торжественно, что Орочимару требовательно стонет, полностью отдаваясь на волю альфы.

Язык мягко, словно мазком, касается его губ и проникает в рот. Орочимару задыхается. Цепляется за плечи альфы и тянет его на себя. Плевал он на последствия. В конце концов, каждая особь в этом доме знает об их с Какаши положении игнорируемого притяжения.

Отметает все мысли, полностью растворяясь в ощущениях. Слегка грубые пальцы перебирают спутавшиеся волосы, лаская затылок. Его выгибает в крепких, сильных объятиях, которые, если бы не крохи совести, он бы приказал никогда не размыкать.

Невесомое касание губ и взгляд во взгляд. В память врезается легкое и быстрое прикосновение к нескольким точкам на его шее. В глазах Хатаке искреннее сожаление.

- Простите, Орочимару-сама, - аккуратно укладывает его на постель, - но вы слишком дороги мне, чтобы я позволил себе марать вашу честь и ваше тело своими порывами бродячего альфы, - уже на грани темноты он цепляется за мужчину, обзывая его несносным дураком. Помнит сладость крепкого поцелуя и нежное прикосновение к щеке, словно невысказанная просьба смириться. И, досадуя, не успевает разобрать слов возлюбленного, произнесенных тихим, уверенным шепотом.

***

- Пойдем, Наруто, - альфа требовательно тянет его за руку. – Я хочу показать тебе особняк Учиха, - Наруто кивает, соглашаясь, а сам насторожено-грустным взглядом сопровождает их с Саске старших братьев. Возмущение Дейдары ощущается крайне остро. И оправданно, учитывая то, сколь небрежно глава клана сообщил о представлении, отчетливо дав понять, что это и уступка капризу наследника, и стратегически важный для всего клана ход. Впрочем, сущность подсказывала, что и между этими двумя происходит что-то до невероятности удивительное. Кажется, ещё более совершенное, нежели между ним самим и Саске.

Само же чаепитие с главенствующей четой закончилось как-то… скомкано. После ухода главы клана Микото-сан ещё минут десять пыталась поддерживать разговор, который совершенно не клеился. Было заметно, что она обеспокоена состоянием Орочимару. Или же тем, что гости заметили, на кого именно столь естественно отреагировала течная омега.

По мнению самого Наруто, нет в этом ничего ни странного, ни предосудительного, но, как глава клана, понимает, что ни Орочимару-сан, ни тот странный альфа не отрекутся от возложенных на них обязанностей ради отношений без будущего. Эти замкнутые круги ему уже порядком поднадоели. Поэтому Узумаки Наруто ставит себе очередную, пусть и почти нелепую цель: сделать что-нибудь с миром особей, чтобы в нем не было боли и неразделенной любви из-за статуса, долга и обязательств, даже если ради этого придется уйти за Грань и смахнуться с самими Предками. Что-то подсказывает омеге, что китсунэ будет только «за».