— Почему именно хризантемы?

— Ну… — омежка забавно прикладывает пальчик к губе и возводит глаза к потолку, задумываясь. — Это сложно объяснить. Просто чувствую, что эти цветы близки вам по духу. К тому же, — мальчишка встрепенулся, снова посмотрев на него с улыбкой, — о появлении хризантем есть замечательная легенда…

— Я знаю, — Гаара грубо и резко прерывает омегу, пытаясь не поддаваться заполоняющим его сосредоточие чувствам, располагающим его к этому цветку.

— Простите, о-кяку-сама, мою навязчивость, — омежка низко кланяется несколько раз. — Я не так давно работаю в этом магазине, поэтому иногда, увлёкшись, переступаю черту.

— Эм… ничего страшного… Хаку-кун, — альфа снова испытывает стыд, быстро читая имя омежки на его бейджике. У Гаары складывается такое ощущение, что он грубый и неотесанный мужлан, позарившийся на нечто прекрасное и невинное. Свою вину хочется как-то загладить, пусть альфа и не знает, как это правильно делается. Помнится, Наруто, радея за его личную жизнь, советовал ему улыбаться тем, кто вызывает у него положительные эмоции, кто ему дорог.

Сестра и брат ему дороги, но те уже взрослые особи со своими семьями, а вот по поводу тех, кто вызывал бы в нём положительные эмоции… Бизнес потому и бизнес, что он сух и беспристрастен, лишён, так сказать, эмоциональной сферы, которая только мешает вести дела на должном уровне, но и Хаку не бизнес-партнер, не сотрудник и даже не омега из высшего света. Обычная дворовая омежка, так упоительно пахнущая мелодией остывающего под ночным небом песка.

— Я буду рад, если ты мне поможешь, — и альфа, преодолевая собственную закостенелость, тянет уголки губ в разные стороны, надеясь, что это нечто хотя бы отдаленно напоминает улыбку.

— Правда? — кажется, омежка и правда светится белым, мягким светом, а ещё улыбается так, что обезоруживает прям до сущностной наготы. Странное ощущение, но неприятным Собаку но Гааре оно не кажется.

— Правда, — кивает альфа, пытаясь ещё и выражение лица сделать подобродушней. В конце концов, общение с Хаку не кажется ему сложным или же к чему-то обязывающим, как и его запах не отталкивает, в отличие от дорогущих феромональных духов, которыми пользуется половина современных омег.

— Тогда прошу за мной, — омежка любезно указывает вперёд, он же учтиво предлагает мальчику пройти первым.

Хаку ведёт его к небольшому углублению в стене, где, очевидно, и расположен уголок с хризантемами, и оборачивается чуть ли не каждые пять секунд, словно боится, что альфы за его спиной не окажется. Сам же Собаку но Гаара любуется гибкой фигуркой и чёрным золотом волос омежки, отвечая ему улыбкой и безмолвным «верь мне» во взгляде.

***

— Добрый день. Могу я вам чем-то помочь? — омега, которая по его личным наблюдениям ходит по магазину уже около получаса, вздрагивает, переводя на него растерянный взгляд. Киба вежливо улыбается и отступает на шаг. Всё-таки местечко он выбрал не самое подходящее: отделение с тюльпанами, в котором больше нет посетителей и которое слабо просматривается с коридора, так что не удивительно, что молодая и довольно-таки симпатичная омега испугалась.

Видок у него, к слову, ещё тот, но Киба — рокер в душе, дворовой и бесшабашный, которому и в голову не приходило меняться. Для альфы его возраста работа консультанта в цветочной лавке — сомнительное достижение, как и всякого рода поделки, которые он продает здесь же как сувениры, но у Инудзуки Кибы есть мечта и цель, к которым он упорно идёт уже пять лет. Альфа уверен, что ещё столько же, и он станет совладельцем магазина, расширив его до супермаркета, а там и до селекционных исследований рукой подать. Инудзука Киба считает, что его мечта того стоит.

— Вы знаете… — неуверенно шепчет омега, неотрывно смотря на кадку, полную белых тюльпанов, — я пару лет не была в Японии, а теперь, по возвращении, узнала, что у человека, который мне очень дорог, родился сын…

— Так вы хотите его поздравить, — довольно тянет Инудзука, рассматривая омегу попристальней, пусть за подобное, если хозяин заметит, конечно же, его по головке не погладят.

Девушка очень приятно и воздушно пахнет цветами сакуры, да и сама она, розоволосая и зеленоглазая, напоминает цветок. Правда, те же глаза грустны, а улыбка тонких губ печальна. Омега одета в строгий костюм, у неё на плече маленькая сумочка-клатч, а в руках портфель, на одежде Киба чует лёгкий машинный запах, что выдает в женщине водителя, а туфли на высоком каблуке говорят об офисной, сидячей работе. Кибе нравится подмечать такие детали. Порой они могут рассказать о человеке очень много. Не то чтобы он был фанатом «Теории лжи», но о мимике, телодвижениях и жестах знает многое, мало в чём полагаясь на свою слабую сущность дворового.

— Да, поздравить… — омега кивает, и уголки её губ приподнимаются в умиротворенной улыбке, — а ещё попросить прощения за то, что, когда мы были вместе, только брала, не давая ничего взамен.

— Ну, тогда это точно не тюльпаны, — Инудзука прищелкивает пальцами, улыбаясь широко и открыто. Ему хочется как-то развеселить эту девушку, прогнать её тяжкие думы и отогнать тревоги, пусть альфе и так понятно, что эта перерожденная явно не его поля ягода. — Давайте посмотрим на ирисы.

— На ирисы? — омега поворачивается к нему, удивленно подымая бровки. — Серьезно?

— Вы знаете, — Киба позволяет себе стать по правый бок от омеги, примеряя на себя образ воспевателя, и девушка поддается его ненавязчивости, заметно расслабляясь, — существует легенда, что, когда Прометей похитил на Олимпе небесный огонь и подарил его людям, на земле вспыхнула дивным семицветием радуга…

***

Он как раз обдумывал хитрый тактически ход, придирчиво присматриваясь к ферзю, своими очертаниями смутно напоминавшему некое мифическое существо, как в его кабинет, как обычно, без стука, ворвался Инудзука.

— Рикудо-сама, — альфа решительно упёрся ладонями в столешницу, отчего на доске вздрогнули все фигуры, — пожалуйста, отпустите меня пораньше, — Киба молитвенно складывает ладони и низко склоняет голову. — Прошу вас.

— Нет, не сегодня, — со вздохом отвечает мужчина, самую чуточку мстя столь наглому альфе, из-за которого он упустил нить гениальнейшей мысли относительно замершей партии. — Кому-то же надо закрыть магазин.

— Хаку-кун закроет, — альфа горит неудержимым азартом, и мужчина снова вздыхает, в свои-то годы предпочитая уютный кабинет и мирные шахматы. — А мне очень надо, — парень переминается с ноги на ногу, что владелец видит уже не впервой. Этот альфа каждый раз, встречая очередную симпатичную омегу, загорается чувствами, словно спичка, но, как та же спичка, быстро в них сгорает.

— Хаку-кун сегодня тоже уйдет пораньше, — отвечает мужчина, бросая мимолётный взгляд на большой экран, на который выводят изображения камеры наблюдения.

— Но я его только что спрашивал, и он не говорил… — начинает Инудзука, но мужчина приподнимает руку, и тот тут же послушно замолкает, зная, столь непоколебим хозяин в своих решениях.

Мужчина, кривя губы и цокая, смотрит то на Инудзуку, то на розоволосую омегу, стоящую у кассы и неуютно оглядывающуюся по сторонам. После переводит взгляд на матерого аловолосого альфу, смотрящего на увлеченно щебечущего о чём-то омегу с явно не свойственной ему терпеливостью и даже с неким умилением. И опять вздыхает, сетуя на свою нелёгкую судьбу.

— Ладно, — бросает повелительно, взмахивая ладонью. — Свободен на сегодня.

— Большое спасибо, Рикудо-сама, — альфа, пятясь, низко кланяется. — Пусть Предки даруют вам свою благодать, — и шустро скрывается за дверью, чтобы уже через пару минут, нацепив косуху, покинуть магазин, сопровождая миловидную омегу с большим букетом ирисов.

В это же время аловолосый альфа прикрепляет к волосам омежки белый бутон хризантемы, и Хаку, низко опустив голову, что-то бормочет, стыдливо теребя передник. Владелец магазина снова тяжело вздыхает, таки делая ход чёрными.

— Эх, романтика… — вместе с дымом тонкой сигареты выдыхает мужчина. Ферзь-тануки останавливается аккурат перед пешкой-снежинкой, и партия, тянущаяся уже многие тысячелетия, снова замирает. Владелец магазина, раздумывая над следующим ходом, подпирает голову рукой, лениво почесывая за чёрным, кошачьим ушком.