Боль пронзает от затылка до самых пяток. Саске выгибает, словно он тетива охотничьего лука. Сущность оглушает своим протяжным ревом. Отчаянно рвет цепи с литыми звеньями. Синюшные губы орошают капли крови, скользя по серой коже. Черные языки ползут по до предела напряжённому телу. Наполненные теменью, они подбираются к глазам, щекоча веки, словно пытаются перекрасить белки. Наполнить их чернотой, исказив алый до грязно-желтого. Золотистый росчерк касается его волос. Тихо шуршит всколоченными прядями. Вынуждает запрокинуть голову и окунуться в этот манящий, золотистый свет.

Саске пытается дышать. Приказывает ватному телу, которое все ещё пронзают миллиарды иголок. Такое ощущение, что вынырнул из толщи воды, из-за чего воздух приходится буквально вталкивать в легкие и одним лишь усилием воли сжимать пальцы в кулаки.

- Сорок семь секунд, - мрачно констатирует Итачи. Довольно-таки приободряющие слова для того, чьи мозги только что чуть не поджарили, но столь унизительно это звучит в сторону Учиха от Учиха. – Я горжусь тобой, отото, - альфа улыбается, приоткрывая веки. В полной луне зрачка тьма сущности Десятого. Уникальный, прекрасный, благородный рисунок – черный сюрикен на алом, кровавом полотнище. Не его багровый цветок в темени. Идеальное Цукуеми, против которого бессилен даже его собственный, бесполезный Мангекё. В отличие от Итачи, он ничем, кроме формы Шарингана, а не привычного тройственного его зрачка, не отличается от обычных Учиха.

- Какого дьявола? – раздраженно шипит Саске. И то, что ему удалось выбраться из Цукуёми брата всего за сорок семь секунд, а это его личный рекорд, как-то не смягчают сам факт того, что он снова попался в иллюзорную ловушку, которую для Итачи сплести, что пальцами щёлкнуть. Нет, ему и щелкать не нужно. Всего-то достаточно мысленного приказа сущности, которая беспрекословно повинуется своему носителю. В ответ Итачи только и того, что, удерживая на губах самодовольную улыбку, приподнимает руку, между пальцев которой зажата бархатная коробочка. Саске осторожно переводит взгляд на ящик стола. Открыт. Будь проклят тот день, когда их предок решил, что с его-то знаниями и познаниями ему будет тесно в одном теле.

- Не к спеху, говоришь, - с легкой иронией тянет старший Учиха. Глаза снова темны. Не черны, как его, а именно темны. Как топленый шоколад. Теплый и мягкий. Но в этом взгляде нет и намека на теплоту или же мягкость. Темная, холодная пропасть, колющая своей беспринципностью.

- Итачи! – тело дрожит, и он подымает его только усилием воли. Тяжело упирается руками в стол. Дышит глубоко и надрывно. Буравит взглядом. Итачи не любопытен. Он просто Итачи. Любящий совать свой учиховский нос во все, что касается его отото. Как это по-детски. И в тот же момент явно не по-детски раздражает.

- Занятно, однако, - шепчет, щелчком открывая коробку. Смотрит долго и упорно. Чуть хмурит идеальную линию бровей. Врожденные отметины мудрости, тянущиеся от внутренних уголков глаз, становятся ещё более заметны. Саске тяжело выдыхает и снова плюхается в кресло. Чертов Итачи спланировал все ещё до того, как вошел в его кабинет. Ещё бы! Ведь это Итачи, выдающий бдение во благо клана за опеку над несмышленым младшим братом, на самом же деле преследуя лишь личную выгоду.

- А я, знаешь ли, Саске, до этого момента не верил слухам, - спустя несколько тяжелых секунд, выдыхает старший Учиха, аккуратно ставя коробочку на стеклянный столик. В дневном свете золотой, аккуратный лист блестит не столь ярко, как в свете ламп, но от этого сережка не менее красива, а сапфир в её центре сверкает не менее мягко и притягательно.

- Доволен, - бросает грубо, зная, что выволочки и нотаций не избежать, - нии-сан? – добавляет злорадно, косясь на безупречно-невозмутимого брата. Он не завидует и не ненавидит. Просто эти игры внутри клана, которыми заправляет Итачи, ему уже порядком поднадоели. Он и так знает, чего от него ожидают, но напоминать ему об этом достопочтенному аники, наверное, не наскучит никогда. А как же! Официальный повод очередной раз ткнуть нерадивого брата лицом в его особенность, которой и сам Саске не гордится.

- В июне мне исполнится двадцать восемь, отото… – менторским тоном, прикрыв глаза, начинает Итачи.

- Я знаю, - едва ли не рычит Саске, который никогда не ошибается, но на этот раз все же хотелось бы оказаться неправым в своих выводах и суждениях.

- Манеры, как всегда, ни в Бездну, - фыркает старший брат, и уголка его губ касается странная, непонятная младшему улыбка. – Так вот, - продолжает, дельно прокашлявшись. – Как тебе известно, отото, в июне мне исполнится двадцать восемь. Как известно тебе и то, в какой ситуации я нахожусь, поэтому, Саске, - Итачи специально делает паузу, чтобы поднять на него столь необычный, с теплыми искорками в самой дальней глубине взгляд, - выбирая омегу, забудь о том, что ты знаешь все это. Просто сделай свой выбор, - Итачи подымается, плавно и неторопливо, снова нацепляет маску бесстрастного руководителя и направляется к двери.

Саске думает. Много и обо всем сразу. Пытается уместить в своей, загроможденной стереотипами и условностями голове то, что только что выдал, а иначе и не скажешь, Итачи. Отец точно бы не одобрил. Как и достопочтенная Микото-сан. Его собственная сущность ликует, а в груди разливается неуместное тепло.

- Совещание созовем завтра на два часа дня, - уже у порога бросает старший Учиха, с тихим стуком прикрывая за собой дверь.

После Саске ещё долго смотрит на золотой лепесток с сапфировой сердцевиной. Прячет коробочку в ящик стола, снова достает, смотрит и опять прячет. Думает. Во всевозможных вариациях прокручивает в голове слова брата. Работает и ходит курить к окну. Просит Суйгетсу приготовить ему кофе. Раз. Второй. Третий. За последние два часа. Долго и упорно беседует с Шикамару. Готовится к совещанию. Но до самого вечера так и не приходит к единому решению. У него в запасе есть ещё около часа, пока он не переступит порог своей квартиры. После дороги назад уже не будет.

***

Машину специально ведет медленно, все ещё размышляя. Умышленно проезжает мимо магазинчика с пестрой вывеской, но даже не притормаживает. Упорство и целенаправленность – одни из черт его, не самого покладистого характера.

Всего три клана Первородных. Причем один из них на грани того, чтобы потерять этот статус, потому что оба сына-наследника нынешнего главы отмечены Предками, но при этом ими же и прокляты. По крайней мере, именно о проклятии шепчутся в кулуарах их семьи.

Учиха – многочисленный клан. Целый квартал в Синдзюку принадлежит только им. Учиха, в отличие от Собаку, так же, как и Хьюго, все ещё хранят традицию совместного проживания всех членов клана. В фамильном особняке, построенном ещё его далеким предшественником и основателем самого клана, главное святилище – алтарь Предков, на котором горит вечный огонь их мудрости. Священное место, которое каждый Учиха обязан посетить сразу же после пробуждения сущности, дабы узнать свою судьбу.

Итачи прошел этот ритуал в восемь. Он – в двенадцать. Старший брат пробудил Мангекё в четырнадцать. Он – в шестнадцать. Итачи всегда был на шаг впереди него. Но это казалось правильным. Потому, что Итачи – старший. И наследник. На них обоих возлагали особые надежды. Не только родители, но и весь клан. И только несколько доверенных человек знали, что лишь особенным братьям Предки не открыли их судьбу. По крайней мере, так было до недавнего времени, когда скрывать правду ото всех стало просто невозможно.

Чтобы сохранить Первородность и наследие своего Предка, в кланах всегда заключались экзогамные браки. Так, его родители были троюродными кузенами по отцовской линии и дядей и племянницей по материнской. Сложно и запутанно, но лишь благодаря тому, что эта традиция была сокровенной, Учиха все ещё оставались Первородными. Те же, кто смешал кровь Предков, стали перерожденными, без явного наследия своего Предка, но, тем не менее, с сильными сущностями. Например, тот же Шикамару был его дальним, очень дальним родственником.