Саске отступает на шаг, застегивает штаны и выдыхает. Как-то не по-альфьи он поступил со своей омегой… и то видение. Что это было? Плод его воображения или же нечто, чему пришло время открыться?

Он подымает омегу на руки и несет наверх. Сакура прижимается к нему, обнимая за шею. Трется о его сильное плечо щекой. Зарывается пальцами в волосы. Что-то шепчет на ухо. Мертвый цветок теряется на пороге гостиной.

- В ванную? – спрашивает он хрипло, пытаясь выдать обязанность за искреннюю заботу. В гостиной знакомый запах. Режущий и вызывающий легкое головокружение. В высокой вазе благоухают белые тюльпаны. Девственно-белые, в сполохах все никак не утихающей грозы кажущиеся окутанные золотистым сиянием.

- В спальню, - шепчет Сакура, снова пытаясь установить с ним сущностную связь. Только сейчас Саске понимает, столь велика пропасть между сущностью Первородного и перерожденной… Нет, между ним и Сакурой. Омегой, которую он собирается перед Предками назвать своей женой.

- Люблю тебя, Саске, - снова шепчет, когда он усаживает её на кровать и скромно целует в бескровные губы. – Прости за сегодня.

- Я не в обиде. Отдыхай, - хорошо, что она произнесла две фразы, а не одну, иначе он бы просто не знал, что ответить. Раньше было легко произносить эти слова, а теперь они застревали в глотке, царапая стенки и не желая срываться с губ. Слова-предатели – иначе и не скажешь.

Он, как обычно, заваривает себе крепкий кофе. Берет из бара пузатый стакан, бросает в него два кубика льда и наполняет до половины золотистым виски. Пачка сигарет привычно ложится в задний карман. Сегодня ему хочется с цитрусовым вкусом. Обыденные вишневые так и остаются лежать на полке. Белые тюльпаны серебром мерцают в свете показавшейся полной луны. Их запах преследует его до самого кабинета и исчезает только тогда, когда натыкается на преграду в виде закрытой двери.

Гроза отходит, затихая, но мелкие капли все ещё бьются в окно. Саске работает долго и упорно. В свете настольной лампы и монитора. В объятиях цитрусовой дымки, аромата кофе и неги алкоголя.

Исхудавшие кубики льда звякают о толстое стекло. Саске удивленно смотрит на пустой стакан. Странно. Раньше ему было достаточно половины. Как и двух сигарет. В пепельнице уже три окурка. Чашка остывшего кофе полна до краев.

Странная ночь. Вседозволяющая. Саске подымается и распахивает окно. Прохлада касается его лица, лаская. Эти прикосновения на что-то похожи. На что-то смутно-знакомое, отдаленное, глубинное. Сущность молчит, а Саске к ней и не взывает. Не сегодня. Уже давно за полночь, но сон не идет. Такое бывает. Иногда. Саске не привыкать к бессонным, полнолунным ночам. Наверное, все-таки стоит ещё раз наполнить стакан.

Саске замирает у порога. Мысль о том, что придется идти через гостиную и снова видеть их, прекрасных, нежных и чистых, судорогой сводит ладонь уже на дверной ручке. И что такого в этих белых тюльпанах, что от одного взгляда на них внутри все сжимается? Колдовские цветы – не иначе.

Саске возвращается к столу и берет очередную сигарету. Решение приходит как-то само собой, и альфа ему почему-то не удивляется. Двигаясь в сизой дымке, пальцы на стационарном телефоне уверенно набирают номер. Гудки. Долгие и пронзительные, доносящиеся из динамика. Саске отходит к окну и выдыхает дым в темень. Условную, потому что город слепит и шуршит. Но сам альфа видит только темную кромку вдали, изредка разрезаемую всполохом далекой молнии.

- Учиха Итачи слушает, - Саске вздрагивает и замирает. Наверное, он все-таки надеялся, что этот звонок, как и дым с цитрусовым ароматом, канет в пустоту. Значит, не судьба. Или, все-таки, судьба.

- Прости, что разбудил, - медленно выдыхает с очередной порцией дыма.

- Я ещё не ложился, - ни грамма удивления в голосе, а мог и изобразить хотя бы для приличия. Саске тоже не удивлен. Наверное, он все же знал, что Итачи ответит, ведь исток силы их сущности Предка один. Итачи, как и он, предпочитает работать по ночам.

- Скажи, ты когда-нибудь дарил своим омегам белые тюльпаны? – срывается с языка легко и непринужденно, словно в старые-добрые времена, когда между ними ещё не было всех этих взрослых заморочек и условностей.

- Саске, ты это к чему? – голос собеседника чуть дрогнул. Тепло ползет от мерно стучащего в груди сердца до самых кончиков ледяных пальцев. Ни горячий кофе, ни крепкий виски, ни обжигающий дым. Наконец-то тепло. От пары слов, произнесенных в волнении.

- Просто ответь, - с нажимом, чтобы скрыть просьбу, - брат.

- Нет, - спустя пару секунд. – Никогда, - уверенно и решительно, но чуточку теплее, чем обычно. Оказывается, одно слово может сломать даже те преграды, которые кажутся нерушимыми, на самом деле оказываясь надуманными.

- И не дари, - чеканит Саске, комкая окурок о хрусталь пепельницы. – Никогда не дари омегам белые тюльпаны, Итачи, если не уверен, что в ваших отношениях нет никаких «но» или «может быть».

- Хорошо, - с легкостью соглашается невидимый собеседник, и Саске со вздохом опускается в кресло. – Спасибо за совет, отото.

- Доброй ночи, - Саске улыбается, забытое чувство заполняет пустоту в его груди, не всю, но достаточно для того, чтобы, уцепившись за него, встретить рассвет нового дня, - нии-сан.

Комментарий к О мыслях, приходящих в ночи.

*Райдзин – божество синтоистского пантеона, бог грома и бури в японской мифологии.

========== О мягкой поступи чувств 1. ==========

- Приветствую вас в магазине «Цветочная романтика». Меня зовут Намикадзе Наруто. Чем я могу вам помочь? – опять эта заученная фраза, неприятно царапающая сосредоточие сущности и жалящая сердце, стучащее в шальном, озорном ритме.

Два дня – именно на столько хватило его хваленой альфьей выдержки, и вот он опять у пестрой вывески, в нерешительности толкает дверь, под мелодию колокольчиков входя в цветочное царство. Как и в тот раз, его встречает вежливый омежка-продавец. Как и в тот раз, коктейль ароматов сразу же окутывает, маня. Как и в тот раз, на него подозрительно косится дворовой альфа, недобро щуря карие глаза с вертикальным зрачком. Но, в отличие от того раза, Саске знает, зачем он пришел.

- Я бы хотел купить букет, - улыбается в ответ, пытаясь расположить омежку к себе. Учиха уверен, что таких, как он, желающих привлечь его внимание, Наруто видит каждый день, поэтому не особо-то и удивляется, когда мальчишка чинно делает шаг назад, проводя между ними черту, на которую он, альфа, натыкается, словно на невидимый барьер. Неприкосновенная черта – одна из способностей омег, с помощью которой они могут приструнить любого, даже Первородного альфу, просто не каждая омега приемлет именно такой, традиционный способ защиты собственной чести. Да, с этим пареньком будет сложно, но иного Саске и не ожидал от омеги, которая смогла затронуть его сущность. Тем более, он и не собирается быть таким, как все.

- Вы уже определились с цветами для букета? Или же вам помочь с выбором? – очередная дежурная улыбка, прилежно сложенные руки, открытый, прямой взгляд. Омежка защищает свою территорию, но не позволяет личному мешать работе. Он дает понять, что бесспорно учуял завлекающие, исходящие от альфы феромоны, но прямо, не боясь, указывает ему на неприемлемость подобного поведения.

Учиха восхищен. Не только тем, что обычный, дворовой омега способен противостоять его Первородному очарованию, его сильному запаху, ему, свободному альфе, в принципе, но и его рассудительностью, умением создать о себе впечатление и расставить приоритеты. Не был бы дворовым и не ощущался бы так слабо, он бы мог подумать, что омежка принадлежит к высшему сословию, что было бы весьма удобного в его ситуации. Саске склонил голову и усмехнулся краешком губ – нет, об удобности тут и речи быть не может. Не тогда, когда его альфья сущность признает право омеги, на сотворенную ею черту.

- Сегодня я все-таки хотел бы купить розы, - как только пухлые губки раскрылись, он сразу же предостерегающе приподнимает указательный палец, совсем чуточку уповая на свое альфье доминирование. - Но не алые, - главное, не обидеть, ведь омежка смышленый, поймет, что к чему.