- Не стоит оправдываться. То, что вы не потеряли форму, пойдёт лишь на пользу дела.

- Одну минуту! – вскрикнула Мила. – Вы что, действительно думаете, что дед пойдет с вами?! После того, что с нами сделали?! Вы с ума сошли! Знаете, что люди этой страны сотворили с нами? Они убили папу и маму! Выгнали нас из дома! А дед?! Вы присмотритесь к нему внимательно!

Плед упал на чёрный прогнивший пол. Стражники и солдат уставились на старика и, кажется, только сейчас заметили, что осталось от того совсем немного: у него не было обоих ног, и левая рука отсутствовала по самое плечо, отсутствовал глаз, а нос был перетянут потёртым кожаным ремнём.

- Не стоит, Мила. Смири гордыню и прояви милосердие, коим извечно славилась семья Гудменов. Даже если люди и поступили нехорошо, это их вина, а не королевы Торвальд. Такова жизнь, в нашем обществе существует страшное предубеждение против палачей, – старик убрал со лба длинную прядь седых волос, его единственный глаз повернулся в сторону стражников. – Но кое в чём моя внучка права – я теперь не гожусь для работы. А вот Мила…

- Дед, ты что, с дуба рухнул? Эта... – девушка вовремя заметила, что один из стражников, терпение которого, кажется, подошло к концу, потянулся к мечу. – Эта славная королева, она же убила Тишу! А ты хочешь, чтоб я ей помогала?!

- Мила, не мне тебе говорить, что нужно расти над собой. Я палач в шестом поколении и всего, чего я добился, я добился исключительно благодаря тяжкому труду и самосовершенствованию. Каждый мой шаг буквально пропитан страданиями. А чего добьёшься ты, если останешься в этом месте? Будешь до конца своих дней вырывать зубы у мелких воришек? А ведь конец придет довольно быстро – однажды кто-нибудь из наших клиентов затаит лютую беспричинную злобу и попробует свести с нами счёты.

- Так папа работал в замке, но его всё равно убили!

- Но как он прожил эту жизнь! Твой отец пытал герцогов и баронов, он улучшал старые приемы и изобретал новые. Он внес свою лепту в развитие нашего ремесла. Только подумай: прямо сейчас, за чернокаменными стенами замка есть человек, который нуждается в нас. Он достаточно стойкий, ведь его наверняка били. Он храбр, раз не убоялся мага. Он то, что тебе нужно. Без дыбы, прокрустова ложа и прочих механизмов тебе предстоит сломить его волю. Победить там, где потерпели поражение другие, показать всё то, чему мы с отцом тебя учили. Доказать, что ты достойна называться палачом! – морщинистая рука сжала тонкое плечико девочки.

Наблюдающие всю эту картину Лео и Шон едва не разрыдались.

- То есть нам теперь везти вас обоих? – последовал закономерный вопрос.

- Разумеется, обоих. И ещё кое-что. Помогите Миле собрать инструменты.

Несколько досок, коими был настлан пол, были убраны, обнажив тяжёлый железный люк и скрытый под ним потайной погреб. Изнутри пахло сыростью, нечистотами и кровью. Сглотнув, капитан погрузился внутрь, не без труда протискивая в узкий лаз обширных размеров брюшко. Спустя несколько минут послышался истерический крик. Стража насторожилась, но их тревоги быстро развеял флегматичный голос Милы:

- Нужен кто-нибудь морально стойкий, чтобы вытащить вашего коллегу. Ему стало плохо, он упал в обморок.

- В обморок? А вдруг ты хочешь нас перебить по одному? – настороженно уточнил один из группы охранения.

- При всём желании я не смогла бы вас перебить, даже по одному. Ваш коллега всего лишь увидел одного из клиентов. Такое бывает с неподготовленными.

Лари не стал дожидаться окончания перебранки и быстренько спустился вниз. Вид пыточной действительно производил не самое приятное впечатление, а полуживой человек, привязанный к стулу, так и вовсе едва не стоил ему утраты обеда.

- Сильно ты его, – вытерев проступивший пот, произнес солдат. Складывающая инструменты в большие железные ящики девочка просто кивнула. – Знаешь, один мой знакомый выдвинул теорию, что человек под пыткой сознается независимо от вины. Не от боли, а от того, что не в силах принять бессмысленность своих мучений.

- Это всё байки, – Мила закончила с первым ящиком, закрыв крышку на пару шпингалетов, – редко кого-то пытают ради признания. Это глупо, ведь и дураку понятно, что тут любой сознается в чём угодно. Пытают, чтобы узнать ту или иную информацию или проверить её правильность. Об этом можно долго говорить, – второй ящик готов к транспортировке, – а пока возьми вот эти сундучки и тащи их в конец коридора к подъемнику, и этого своего туда же.

Захватив с одной из полочек нашатырь, девочка направилась вслед за солдатом. Мила злилась. Если говорить по существу, она злилась почти все время, особенно последний год. Резкое падение уровня жизни, утрата социального положения, жилья, расправа над родителями и дедом, отсутствие друзей, которых и раньше-то не было. Если присовокупить к этому свойственную подросткам злобность и правдорубство, то можно было получить практически чистую квинтэссенцию ненависти. Сейчас вся эта ненависть была направлена на королеву. Мила никогда не видела Торвальд, как и орков, темных эльфов, василисков, виверн, и вместе с тем была готова «перегрызть ей горло голыми руками». Однако в данный момент нужно думать о другом, и юный мозг был занят тем, чтобы не облажаться на своем первом настоящем задании. Она мысленно перебирала в голове прочитанные книги, уроки отца и деда, пыталась подобрать наиболее действенный и удобный способ расколоть будущего клиента.

- Мэтр Джеймс Гудмен и его внучка, Мила Гудмен.

В небольшом зале при тусклом свете свечей стражник и солдат представили гостей, почтительно склоняя головы и прикладывая правую руку к сердцу в традиционном салюте. Королева полулежала в тени, из тех же теней на освещённый центр зала смотрели человеческие и не очень глаза придворных.

- Двое? Почему их двое? – голос королевы звучал резко и недоверчиво.

Неприязнь Милы к этому человеку возросла ещё сильнее и тут же испарилась, уступив место другому чувству. Страх. Холодная злоба, коей была пропитана речь этой выскочки, заставляла кровь стынуть в жилах, особенно если помнить о том, что перед ней существо, погубившее самого Хладного Короля. Стоя на коленях, девочка буквально ощущала ту тонкую цепочку самоконтроля, на которой держался королевский гнев.

- Ваше величество, Мила с некоторых пор является моими руками, делая то, что я в силу своего болезненного состояния сделать не способен.

- Как же вас так угораздило? – на этот раз в словах Мизори Первой можно было прочесть сочувствие.

- О, не стоит волноваться. Всего лишь маленький конфликт, вызванный давнишними предубеждениями против людей нашей профессии. Люди недолюбливают палачей. Но сейчас я им даже благодарен. Ведь я имею честь сидеть в присутствии столь могущественной королевы и очаровательной леди.

Мила с удивлением обнаружила, как на искажённом злобой и нетерпением лице мелькнула улыбка. Её дед действительно невероятен! А впрочем, как бы тогда старик уговорил неистовую толпу оставить ему жизнь и правую руку?

- Если бы все мои подданные были такими! – королева снова улыбнулась. — Можешь встать, девочка. Задам тебе один вопрос. Не то, чтобы меня смущал твой возраст, но ведь работа палача включает в себя исполнение приговоров. Скажи, ты сможешь отрубить человеку голову? Топором? С одного удара? Ну, чего молчишь?

Говорить или даже думать в присутствии властительницы было сложно. Все те речи, которые девочка готовила по пути к замку – о том, что она идет на уступки, что переступает через себя, делает великое одолжение – это и многое другое напрочь стерлось из её памяти. – Простите, Ваше Величество, мне не хватит сил это сделать. Ребенка или гоблина я, возможно, смогу обезглавить, – в тени что-то или кто-то жалобно пискнул, – но взрослому мужчине от силы смогу отрубить руку.

- Так я и думала. Что ж для обезглавливания придётся найти кого-то третьего. И, думаю, вы понимаете, что платить вам будут одно жалование на всех?

- Конечно, Ваше Величество. Это вполне справедливо.