Мизори подперла рукой подбородок, задумчиво изучая стены. Её расследование многое сделало чётким и ясным, кроме одного — кому должна принадлежать эта проклятущая скотина! Ну ничего, она так просто не сдастся! Королева Параракса не проиграет какому-то парнокопытному! До утра ещё далеко, она обязательно что-нибудь придумает.
— Мои подданные, — зал по-прежнему набит битком, в центре него стоит рыжая корова, по обе стороны от неё крестьяне-спорщики, — вчера я ознакомилась с подробностями дела и приняла решение. Вы оба имеете равные права на это животное, поэтому пусть оно само решит с кем ему лучше. Сейчас вы отойдете на десять шагов, и тот, к кому подойдет Изабелла, и будет её хозяином.
На лицах обоих мужчин отразилась досада, а вот народу, напротив, решение очень даже понравилось. Не мудрено, ведь их ожидало настоящее представление.
Два человека в почтенных годах на все лады превозносили стоящую посреди тронного зала корову, силясь перекричать друг друга. Корова стояла на месте, лениво водя большущими глазищами из стороны в сторону и жуя жвачку. Похоже, весь этот фарс животное не интересовал совершенно, крики и шум лишь раздражали. Поэтому Изабелла развернулась и, помахивая хвостом, чинно зашагала прочь из зала.
Воцарилась тишина. Молчали все. Молчали и смотрели в сторону Торвальд. Последней смотреть было не на кого. Девушка отчаянно искала выход из положения, время утекало, а вместе с ним — столь дорогой ценой завоёванный авторитет.
— Хорошо. Коли корова общая, то пусть забравший её выплатит второму владельцу половину стоимости. Ты, Декстер, был первым владельцем, значит, тебе назначать цену.
— Десять золотых, — твёрдо бросил плешивый, и по комнате пронесся удивленный ропот.
— А не слишком ли много? — поинтересовалась волшебница. — На эти деньги можно двадцать коров купить, если не больше.
— Меньше никак нельзя. Это же не просто корова, это моя гордость и отрада, часть семьи, можно сказать. Мы с женой всю жизнь мечтали о дочке, но боги посылали нам только сыновей, а Изабелла — она стала нам дочерью. Роднее этой коровы у меня никого нет на свете. Как я могу ее продать за гроши?!
— Хорошо. Симон, видимо, тебе достанется сей парнокопытный приз. Сколько денег ты возьмешь с Декстера?
— Двадцать золотых. Коли корова так дорога ему, пускай платит. Только вот мне она ещё дороже — я её от смерти спас. Я её выхаживал, она для меня самое родное существо на свете. И знаете, когда я слышу, как она мычит, кажется мне, что душа моей покойной тёщи вселилась в это прекрасное создание.
— Да побойтесь богов! — не сдержалась властительница. — Таких денег не то что у одного из вас, у всей деревни нет. Будьте благоразумны!
— Ни за что, я за эту корову жизнь готов отдать! — ударил себя в грудь Декстер.
— Я тоже готов отдать за неё твою жизнь! — не уступал Симон.
Мизори осунулась. Виски бешено пульсировали, злоба была готова вот-вот проявиться. Но внезапно девушку отпустило. Поудобнее устроившись на троне, она ласково улыбнулась спорщикам.
— Что ж, если вам так дорога эта корова и вы не готовы идти на компромисс, я предлагаю следующее решение: поделите её на две части, и пусть каждому достанется половина.
— Эм, но ведь она же умрет, — пробормотал Симон, — полкоровы жить не могут, это я точно знаю.
— Зато всё будет по-честному, — смиренно ответила королева.
— Так и быть, идёт, — Декстер вытер вспотевшую лысину, — у кого-нибудь есть пила?
— У меня в повозке, — Симон беззлобно покосился на своего оппонента, — сейчас принесу.
— Только не в тронном зале! — едва успела выкрикнуть Торвальд.
Мизори сидела на краешке трона в гордом одиночестве. Даже стражу отпустила. За окном крестьяне пилили корову. То и дело оттуда доносилось безумное мычание и бранные выкрики. Волшебница не питала иллюзий относительно последствий этого заседания.
— Эгей, Миз! — послышался звонкий голосок эльфийки. Она стояла у входа, на запястья были намотаны цепи. Правда, стоило ей определить, что кроме них двоих в комнате никого нет, как цепи были тут же убраны в заплечную сумку. — Миз, а почему ты одна?
Откинувшись на спинку трона, Торвальд вздохнула и рассказала приключившуюся с ней историю.
— Погоди, ты ведь всё по справедливости сделала. Неужели тебе так жалко бедную коровку?
— По справедливости? Ха-ха. Уже завтра по всему городу будут рассказывать о злобной королеве, которая заставила, именно заставила, добрых крестьян, именно добрых, живьем распилить столь дорогую их сердцу корову. Хорошо ещё если корову, а то ведь могут пустить слух, что это была чья-то дочь или тёща и не одна, а несколько, а потом ещё добавить, де тупой пилой.
Нет, похоже, от судьбы не уйти. Быть ей Тёмной Властительницей до конца дней своих.
Мизори смотрела на эльфийку обреченно, без тени надежды в глазах. В такие минуты в Мерль просыпалась жалость и, забыв о принцах-освободителях, эльфийка мягко массировала подруге плечи или гладила по пышным каштановым волосам
— Ты не переживай, — успокаивающе говорила она, — это ведь всего лишь корова.
— Всего лишь корова, — повторила Торвальд и, немного подумав, добавила: — а дерьма как от целого стада.
====== Йайайарк! ======
— Йайайарк! Йайайарк! — Курнос несся сломя голову по насыпи, размахивая ручками, сталкиваясь со всеми, с кем можно было столкнуться, и опрокидывая всё, что можно было опрокинуть. Вслед ему неслись обрывки проклятий, но гоблин не обращал на них внимания. Добежав до первой попавшейся башенки, он запрыгнул в плетёную корзину и, дернув рычаг, понесся вниз навстречу большому столбу, врытому в землю. Не прошло и десяти минут, как гоблин уже стоял посреди большой обитой деревом пещерки. Здесь, за небольшим столиком, сидел его более пожилой собрат: умудрённый годами гоблин склонился над бумагами и что-то старательно выводил большим гусиным пером.
— Йайайарк, — произнес Курнос уже тише, но при этом не переставал махать руками и, спохватившись, поклонился. Два раза, один про запас.
— Йап, — благосклонно кивнул вожак, — йайон Шнобель? — Он коснулся макушки.
— Йууу, йар йац, — постучал по голове гонец.
— Йоп, — махнул рукой старец.
Йайон Шнобель сильно нервничал, к тому же у него была аллергия на духи. Обоняние отбило напрочь, а с носа свисала длиннющая бахрома соплей, которые йайон периодически вытирал кружевной манжетой. Политика! По словам деда, главным в ней было умение идти на жертвы. Люди не особо любят вонь и грязь, рваную одежду, но при этом любят специальную вонь, грязь на лицах и умышленно рваную одежду. Дилемма довольно сложная для среднестатистического гоблинского ума. Но суть он уловил — вонять надо идеологически правильно. Громко чихнув, гоблин оглянулся в сторону своей свиты. Те стояли понуро, разглядывая причудливые костюмы друг дружки. Мисоль увлеченно ковыряла длинным пальчиком украшавшие пачку рюши, Баре пытался приладить к голове слишком большую шляпу, и только Гоша проявлял относительное спокойствие. Должность Капитана Гвардии позволяла ему обойтись без переодеваний, только шлем пришлось разрисовать разноцветными красками, а серый плащ заменить пурпурным бархатным.
— Йарен, йарен йок, — Шнобель обратился к группе.
Несмотря на все попытки придать голосу торжественность, звучал он довольно взволнованно. Оратор громко выкрикивал слова, размахивая руками, скрюченные пальцы взлетали вверх и опадали вниз, успев прикоснуться чуть ли не к каждой точке скрюченного тела. Слушатели молча кивали, строя серьезные мордочки и потрясая кулачками, пока, наконец, сверху не донеслось визгливое «йайайарк» и группа в полном составе не построилась перед аркой, буквально сгорая от волнения и любопытства.
Стоит сказать, что многие ошибаются, думая, что основным инстинктом гоблинов является тяга к стяжательству. Конечно, эта раса жадна и весьма воровата, но подлинная их сущность проявляется в любопытстве. Например, если поставить перед гоблином тарелку с печеньем и мусорное ведро, он выберет последнее, но вовсе не потому, что помои ему нравятся. Нет, ему просто интересно изучать влияние отходов на желудок. Гоблину интересно украсть, интересно сунуть палец в печку, испортить воздух в общественном месте, засунуть в уши цветы или намотать на шею гирлянду. Неуёмное любопытство — главный движитель их общества и он же его главный тормоз, ведь ой как немало молодых экспериментаторов пало жертвой собственных исследований.
