Не утихали страсти и в самом замке.
Клаус пропал в своей лаборатории, забросив государственные дела и честолюбивые замыслы. Слова, сказанные ему Мизори, когда он наконец смог добиться аудиенции, спрятавшись в бочонке с элем, смогли задеть даже лишённого большинства чувств чернокнижника. Мизори отказалась рассказывать ему о том, как она смогла взять под контроль сердце. Более того, сказала, что такому как он не дано будет им обладать ни через десять, ни через сто, ни через тысячу лет. Принесённые им на поверхность осколки она отобрала, а затем приказала замуровать проход в подземелье. Некоторое время некромант тешил себя надеждами узнать что-нибудь от Гуама, но филин был нем как рыба и ничего ученику Гризельды не сказал. Кроме разве что маленького послания, которое его древняя госпожа оставила на случай, если Бертран вернётся: «Эта сила не для тебя, и она не будет принадлежать тебе ни через десять, ни через сто, ни через тысячу лет».
На удивление тепло принял возвращение Её Величества Джафар. Хотя зариец и не признавался, но ему было больно видеть светлую эльфийку на тёмном престоле. Теперь же всё вернулось на круги своя. Солдаты и челядь стали серьёзнее и расторопнее, доказывая старую истину о том, что чем страшнее правитель, тем лучше исполняются его приказы. Единственное, что смущало сына песков, это весьма недвусмысленные взгляды колдуньи, под которыми главнокомандующий чувствовал себя девственником на чёрном шабаше. Не то чтобы он чурался женского внимания, но вот тощих дев не переносил совершенно, о чём успел сообщить Её Величеству не раз и не два и не три. Однако последнее лишь раззадорило элементалистку.
Но больше всех был рад возвращению Торвальд никто иной как министр общественных связей Валиант Торблет. Уставший от безнаказанности и вседозволенности чиновник расчувствовался так сильно, что при первой встрече едва не задушил девушку в объятьях, напрочь игнорируя все исходящие от той угрозы и предупреждения. Им было сказано столько комплиментов и дано столько обещаний, что будь они в Клавендхольме, его бы избрали сенатором. Когда же дошла очередь до бригады массажистов, Мизори окончательно растаяла, позабыв даже о поджидавшем её в погребе бочонке эля. Впрочем, лишь на секунду.
На полную реабилитацию Торвальд ушли долгие три дня. Колдунья с большим трудом смогла взять под контроль вновь разгоревшиеся в полную силу эмоции и инстинкты. За это время министры и советники подготовили город к возвращению монарха, и теперь могло показаться, будто жизнь в Парараксе вновь течёт своим чередом. Однако некоторые вещи ещё напоминали о пережитых событиях. Во-первых, идущий из выреза элементалистки к самой шее длинный шрам. Разумеется, первосвященник Эстебано со временем залечит его, но пока он заботился о раненых солдатах, а Мизори хоть и дорожила своей внешностью, но не считала её важнее чужой жизни, пусть даже это жизнь простолюдина. Во-вторых, так и не оправившаяся от последствий правления Мерль. Эльфийке стало лучше и глаза её сияли счастьем, порой она даже вставала с кресла и могла сделать несколько шагов, опираясь на трость, но до полного исцеления было ещё очень далеко. И всё-таки что-то беспокоило остроухую пленницу. После возвращения Мизори стала вести себя несколько странно – она уклонялась от разговоров и расспросов, всячески избегая темы своего посмертного существования. Было ли это проявлением недоверия? Видимо, нет. Они по-прежнему могли болтать с эльфийкой о ерунде, подшучивать друг над другом и устраивать совместные водные процедуры. Мизори с интересом слушала историю о том, как они с Гюнтером и Клаусам нашли подземелье и как чёрный маг оказался учеником Бессердечной Гризельды. Она искренне смеялась, когда Мерль изображала толстого кабацкого министра, бьющегося с зомби, и не менее искренне благодарила эльфийку, когда история доходила до момента возложения на себя обруч с гербом Параракса. Вот только стоило зайти речи о том, что в это время делала Миз, на смуглом лице возникало выражение холодной отстранённости. Только на седьмой день девушка вместо извечного молчания произнесла слово. Лишь одно: «Идём».
На дворе был ещё полдень, впереди ждало немало государственных дел, однако Мизори объявила министрам, что собирается в лес. Видимо, прятаться от работы, подумал Валиант, со вздохом осматривая стопку неподписанных указов. Работа не волк и в лесу госпожу точно не найдёт.
Девушки спустились в конюшни и Юникхорн недовольно фыркнул при виде магессы, а когда та протянула руку, чтобы потрепать его по гриве, одёрнул голову.
- И всё же мне удалось на тебе покататься, – игриво бросила она, садясь на кобылу под инвентарным номером девять. – Всегда мечтала покататься на единороге. Впрочем, если бы знала, как вы выглядите, то наверное не мечтала бы. Слушай, давай хоть в белый цвет тебя покрасим?
Юникхорн повёл длинными ушами, игнорируя колкость. Он бы очень хотел сказать что-то хорошее девушке, приютившей его и эльфийку в своём замке, но единороги не умеют врать. Поэтому они так немногословны.
Путь был приятен и неспешен, вот миновали они замок, город и его стены, погружаясь в мир и покой пригорода. Затем на одной из развилок девушки свернули на узкую тропинку, ведущую в сторону леса. Царство мхов и деревьев сомкнуло над ними свод из пожухлой листвы, увлекая вперёд. Шишкин лес был велик, пронизанный речушками и дорогами, он занимал значительную часть центрального Параракса.
Мизори сразу предупредила, что ехать придётся не час и не два, впрочем, недалеко от места, куда они направлялись, стояла маленькая деревушка, где можно было переночевать. Староста с радостью принял гостей, у него был просторный хлев, в котором без труда расположилась его семья, пока Её Величество Торвальд обустраивалась в спальне самого хозяина.
- И не стыдно тебе? – эльфийка укоризненно посмотрела на похитительницу, развязывающую шнуровку доспеха. – Могла бы им хоть одну комнату оставить.
- Не могла бы, – весело отозвалась Торвальд, прыгая на пышную перину, которая оказалась весьма неплоха для деревенского дома. – Тут всего три комнаты: для королевы, королевской пленницы и королевского единорога, в смысле, осла.
- Миз, я буду с тобой!
- Тогда твою комнату займёт королевская кобыла номер девять, – и прерывая решившую вновь открыть рот девушку, колдунья добавила. – Нам лишние уши не нужны. Ты ведь хотела узнать, что со мной случилось? Так вот, я расскажу.
Они лежали на кровати друг напротив друга, глаза в глаза, точно отражения друг друга. В этот момент не было заметно разницы в росте и даже различия в цвете волос были смазаны тусклым светом масляной лампады. Графин вина на столе искрился рубиновым светом. Мизори начала.
Её рассказ тянулся от момента, когда повелитель Алаара вырвал и раздавил её сердце, журчал подобно ручью, минуя таинственный, влекущий их с Гуамоко свет. Повествование текло сквозь часы и дни, сквозь недели, осознание своего бессмертия и странствия среди своих ещё живых поданных. Как выяснилось, порой требуется умереть, чтобы услышать о себе хоть что-то хорошее, однако чаще говорили не о ней, а о последствиях её смерти. Князь нравился людям куда меньше их прежней госпожи, и его неминуемое приближение толкало вперёд даже самых ленивых и инертных подданных. Большинство готовились скрыться в лесах и горах, но были и те, кто решился с оружием в руках сразиться за право выбирать, чьим рабом ему быть.
- И ты решила посмотреть, что из этого получится?
- Совершенно верно. Тогда я уже догадывалась, что именно ты причина моего противоестественного существования, а поле боя – именно то место, где можно было поговорить с тобой и гарантировано не нарваться на нашего некроманта. Однако придя туда, я увидела то, что увидеть не ожидала.
Знает ли кто-то, на что похожа битва изнутри? Что будет, если колдовским зрением взглянуть на армии в момент кровавой сечи? Сотни огоньков, сотни душ, абсолютно одинаковых, стоящие в неестественно ровных рядах, а потом несущихся навстречу друг другу. Это зрелище заворожило мёртвую королеву. Огоньки сталкивались друг с другом подобно волнам бурливого моря, опадали вниз подобно пожухлой листве, кружились и падали в реки, что несут первоматерию к таинственному сердцу. Мизори видела лица, исполненные удивления, посмертной боли, страха, досады, лица безмятежно улыбающиеся точно во сне. В этот день и час шёл дождь из человеческих душ, и чисто случайно она узнала одну из них. Имя его не было знакомо эльфийке, даже больше, за полчаса, что они когда-то проговорили, нормальный человек не запомнил бы ни лица, ни голоса. Однако Мизори Торвальд была пробуждённым элементалистом воздуха, и её память была практически идеальной. Тот человек не был особенным, он был обычным ремесленником, дом которого она посетила в первые недели своего правления. Он отдал ей взятую из разграбленного замка кобылу, сказав, что ей она пригодится больше. Он пожелал ей успеха и сказал, что в неё верит. Сейчас же бледная тень мужчины нисколько не изменила своим убеждениям. Будучи окликнутой, она грустно улыбнулась и склонилась в поклоне, приветствуя королеву. «Ваше Величество», – такими были его слова. Они заговорили. Человек искренне сожалел о столь бесславном конце своей жизни. Люди Параракса не сумели уберечь свою властительницу, а та сложила голову за них. Что может быть печальней? Рене, именно так звали павшего, записался в ополчение, вдохновлённый примером Мизори. Он умер, как и Мизори, но ничего не смог изменить.
