Порывшись в мешке, сотник вытащил сухарь, на ходу вгрызаясь в жёсткую корку. Взгляд его коснулся двух лошадей, единственных верховых в отряде. От вида мужчин его передёрнуло – единственные, на ком не было шуб. И если эльф щеголял лишь голым торсом, то второй был вообще в неглиже. Оба они были спасением и проклятием вновь созданной Первой армии. Генерал Дюраль и колдун Йегуди вечно спорили и подкладывали друг другу свиней разной степени жирности. Буквально на днях Карнаж вырезал почти всё население небольшого села, что несказанно огорчило ценителя женской красоты, Корзинкина. В следующий раз уже маг спалил деревню до угольков, лишив эльфа порции кровавой резни. Генерал с магом ссорились, а страдало войско, ведь уничтожались как запасы провизии, так и те, кто мог указать, где они спрятаны. Люди в страхе бежали, едва заслышав о приближении тёмной армии, не давая себя как следует разорить и обесчестить. Оставалось усердно маршировать вперёд в надежде, что огромную и богатую столицу этого края не смогут за один день разрушить даже эти двое.

Около недели прошло с момента сражения на плато Стикса, но в ставке войска Князя не было особых изменений. Они по-прежнему преследовали отступавшую армию Параракса, привнося чудеса стабильности в этот неспокойный край. Более выносливые северяне не имели лошадей и при всём желании не могли нагнать южных коллег, а попытки оборотней отбить хотя бы кусочек обоза безжалостно отметала конница арьергарда. И всё же в погоне намечался конец, уже скоро они достигнут стен Ларгоса.

Чёрная тень ужасного Тёмного Властелина нависла над Парараксом, занося когтистую лапу над его северным графством. Лапа ещё плохо прижилась, поэтому крючковатые пальцы невзначай смели с карты несколько картонных домиков, обозначавших деревни. Стратег недовольно зашипел и, гремя костылём, заковылял к шкафчику с диетической кровью. Физическая немощь весьма тяготила Всетемнейшего – лечащий некромант временно запретила ему различные действия, включая убийства рабынь. Наверное, оно и к лучшему, ведь недавняя попытка по старинке вырвать сердце завершилась фиаско, а точнее селезёнкой... И тем не менее, Князь имел все основания быть довольным собой: Торвальд мертва, что бы там не верещала вражеская пропаганда, а его армии точно щупальца песчаного спрута опутывают Параракс. Целых две армии, считая ту, в которой он находится. Будем считать песчаного спрута инвалидом. Да только в отличие от Параракса, у Алаара есть союзники. После битвы на плато Стикса Южная Гарвея и Лурезиль открыто выступили на стороне Князя. Вернее, выступили на своей собственной стороне. Гарвейцы давно имели виды на Западные горы, поэтому, собрав немалую армию, двинули её в сторону Мизорсбурга, в то время как местные учёные озвучили геологический трактат, в соответствии с которым Мизорсбургская равнина вместе с Шишкиным лесом являются горой. Словно сговорившись с ними, звероведы Лурезиля установили родство между лурезильскими рыжими белками и элийскими пучеглазыми жабами. По их данным два вида на самом деле являются одним, и этот вид испытывает небывалые страдания от своей разобщённости. Для исправления сей несправедливости экспедиционный корпус под предводительством второго принца королевства перешёл параракскую границу, намереваясь объединить ареалы обитания зверей под флагом Лурезиля.

- Целых два освободительных похода, – Князь брезгливо поморщился, вновь вглядываясь в карту. Подобное союзничество тяготило тёмного владыку. Законность и праведность противны природе войны. Лицемерие не есть военная хитрость. И тем не менее, двух клинков, всаженных в спину Параракса, должно хватить, чтобы некогда могучий колосс рухнул на колени, подставляя глотку под его зубы. Война на территории врага – первый шаг к победе. Пусть даже он не возьмёт Ларгос, смысл его действий не в этом. Достаточно просто запереть армию противника в городе, и со страной можно творить что угодно.

Очередной глоток крови из колбы и пальцы, которые свела внезапная судорога, размалывают сосуд в стеклянную крошку, проливая на карту остатки содержимого. Жёлтые глаза сощурились, правитель Алаара пристально наблюдал за тем как расползается по нарисованным лесам и долинам, как захлестывает речушки и деревни поток густой багровой жизни, чей металлический привкус ещё держался на раздвоенном языке.

Пускай он не сумел выиграть битву, но войну он выиграет несомненно.

Доски. Вернее, запах досок. Засушенной на солнце древесины, пожухлого мха, которым обычно конопатят брёвна, далёкий, но ощутимый запах сухой соломы. Запахи человеческого жилья доминируют, но кроме них есть ещё сотни тысяч оттенков ароматов зверей, птиц и растений.

Женщина была лишена зрения, но умение видеть мир запахов и шорохов не оставило её. Она даже могла сказать, в какой именно части Параракса очутилась, подобное неплохо определялось по составу местной фауны. Однако никакие чувства не могли ответить на вопрос, как она оказалась в одинокой лесной хижине, а главное – для каких целей. Догадки щекотали нос и, тем не менее, оставались догадками. Вместо этого она раз за разом прокручивала перед собой последние моменты сражения на плато. Десятки смертей врагов и соратников, упорного человечка, никак не желавшего уступить её мести, внезапное вмешательство случайного мага и, как итог, падение в реку. Древние в истинной форме не лучшие пловцы, особенно слепые и с парализованными ногами. В ноздри и пасть хлынула мутная речная вода с привкусом крови, чьи-то тела врезались в покрытую мехом и пластинами шкуру. Она неумолимо погружалась под воду, ощущая, как с каждой каплей наполняющей лёгкие жидкости уходит частичка сознания. Что дальше? Темнота и растянувшаяся на неопределённый срок смерть на дне. Но по каким-то неясным причинам она здесь. И всё ещё жива. И ответы рано или поздно вернутся вместе с двумя запахами, коими сильнее всего пропитан дом.

Дверь громко скрипнула, впуская в комнату поток лесных ароматов. Запахи вернулись, с ними туша мёртвого оленя. По ощущениям она не ела минимум несколько дней, но оленина прельщала её куда меньше, чем запах человека. Маленького человека. Маленького ключика к её выздоровлению.

- Деда, – голос ребёнка лет девяти, – она проснулась! Может, снимем цепи?

Ах, да, цепи. Спасители были весьма предусмотрительными людьми – её тело было надежно сковано железом. Достаточно крепко, чтобы сдержать её человеческую форму. Сделал это несомненно профессионал, ибо не было ни малейшего шанса повторить фокус с руками, спасший её из тюрьмы Параракса.

- Не надо, Каспер, – голос старика. Решительный, волевой. – Пока ещё рано.

Шаги. Двое приближаются. Движение воздуха говорит о том, что один из них наклонился над кроватью. Если, конечно, дубовую массу можно было назвать таковой.

- С тобой всё в порядке? – голос старика обнажил ещё одну зацепку, такой акцент общеконтинентального был присущ одному из горных селений на севере Алаара. – Что-нибудь нужно?

- А разве не видно? – женщина улыбнулась. – Как насчёт пары ног, глаз и позвоночника? Думаю, здесь завалялась парочка.

- Да, жестокость войны, – голос вздохнул. – Сочувствую тебе. Возможно, суп из оленины?

- Сказать по правде, я предпочла бы сердце, – она вновь улыбнулась, дружелюбно оскалив белоснежные зубы. – Достанешь его мне? Или можешь просто снять цепи. Я не трону твоего внука.

Тяжелый вздох. Шаги удаляются. Голос зазвучал лишь несколько минут спустя.

- Каспер не мой внук. Он ещё одна жертва войны, такая же, как ты. Как и тебя, я выловил его из реки, здорового телом, но с искалеченным разумом. И я разрешил назвать себя дедом только до тех пор, пока он не вспомнит, кто он и откуда.

Жозефина слушала молча. Сейчас совсем не лучшее время и место, чтобы рассказывать дезертиру о хрупкости, глупости и преступности его аллюзий.

- Как угодно, Вартос, – женщина улыбнулась в пустоту. – Не удивляйся, в твоей стране ещё помнят это имя. Как имя великого героя, покрывшего себя не менее великим позором.