Далее события закрутились как в водовороте. Отпустив пищащего, «женщина» молниеносно развернулась в нашу сторону (по ходу выхватив пистолет с глушителем) и открыла частый огонь. На миг опередив смерть, мы с Логачевым кульбитами «ушли» в разные стороны, еще на лету ответив выстрелами из «ПСС». Однако «почетная дама» оказалась не лыком шита, хотя и успела словить как минимум две пули. Бросив свою добычу, «она», оставляя на полу кровавый след, метнулась к выходу из спальни.

Пф-ф… Пф-ф… – дважды выстрелил я в основание хрустального фаллоса, мимо которого пролегал «ее» путь. Массивный светильник обрушился прямо на «нее», но «пожилую женщину» это не остановило.

«Она» кубарем скатилась вниз по лестнице. Издалека донеслись еле слышные хлопки.

«Хана несчастным мальчишкам!» – с горечью подумал я, вместе с Логачевым устремляясь на звук. Но нет! Мой инструктаж не пропал даром. Когда мы выскочили на лестничную площадку, то едва не споткнулись об оплывающее кровью тело «беглянки». Рядом с ней валялся импортный пистолет с глушителем. При падении парик со старомодной седоватой прической сбился на сторону, и теперь не оставалось сомнений – перед нами мужчина кавказской национальности, очень профессионально загримированный под женщину.

– Мы выполнили Ваш приказ, Дмитрий Олегович. Четыре пули в брюхо всадили. На упреждение! – сообщил Алеша, с некоторым запозданием отпихнув вражеский ствол ногой подальше.

Федя важно кивнул в знак подтверждения.

Логачев смерил «надежных ребят» уничтожающим взглядом, открыл рот, собираясь обругать, но я вовремя толкнул его в бок, сдержанно похвалил обоих «за расторопность» и сказал:

– Отправляйтесь вниз в распоряжение полковника Ерохина. Пускай вызовет оперативную группу ФСБ (из моего отдела), «Скорую помощь» и пару труповозок.

– Есть! – хором гаркнули Леша с Федей и, перепрыгивая через ступени, помчались на первый этаж.

– Дебилы! – рассерженным змеем прошипел Петр Васильевич. – Нет бы по конечностям стрелять: обезручить, обезножить… Такого «языка» угробили!!!

– В противном случае «язык» угробил бы их! – резко возразил я. – «Обезручить, обезножить…» Он бы не дал им такой возможности. Не забывай, с КЕМ мы имеем дело!

– А ведь действительно, – разом остыл полковник. – И все-таки безумно жаль… Ой, блин! Ты посмотри!!!

Переодетый слегка шевельнулся и слабо застонал.

– Может, есть еще надежда?! – оживился Логачев, мощными движениями срывая с него всю одежду и доставая из кармана ИПП. – Дай-ка сюда свои!!!

Радость Васильича оказалась преждевременной. «Надежные ребята» четко выполнили приказ. И если наши пули лишь прошили боевику мягкие ткани руки и ноги, то все четыре раны в туловище были смертельны.

И тем не менее он дышал: редко, тяжело, с присвистом. На губах пузырилась красноватая пена – верный признак надвигающейся смерти.

– Сумеешь привести его напоследок в чувство? – сворачивая из бинтов тампоны и затыкая ими обильно кровоточащие дыры, спросил я.

– Попробую. – Достав острое шило, Логачев начал аккуратно колоть в специальные точки на теле. Вскоре труды полковника увенчались успехам. Раненый содрогнулся и открыл глаза.

– Проживет несколько минут. Поторопись! – шепнул мне на ухо седой богатырь.

– Ты нохчо? – повинуясь неясному предчувствию, по-чеченски спросил я.

– Да-а, – на том же языке прохрипел умирающий.

– Ты отважный воин Джихада, а мы – «неверные псы», – вытащив из крепления боевой нож, гадко ухмыльнулся я. – Поэтому мы не позволим тебе умереть мужчиной. Вот сейчас я тебе отрежу твой член с яйцами и вставлю тебе в рот. Как думаешь, в таком виде пустят в рай?!

– Шакал! – перешел на русский мой визави. – Вонючий билат!!!

– Дело хозяйское, – пожав плечами, я сделал легкий надрез в основании мошонки.

– Нэт! – В тусклых глазах вспыхнуло дикое отчаяние. – Лучше скажи, что хочишь??!!

– Давно бы так. – Я отодвинул лезвие и вперился в горца тяжелым немигающим взглядом: – Сколько человек в группе?!

– Было шесть… вместе со мной. Змея вы убили… меня тоже. – Голос чеченца стал прерываться, затухать.

– Как тебя звали?

– Коб…ра.

– Кто остался?

– Старший, Малыш… Слон…Профе-ес-сор…

– Из каких они спецслужб?

– Стар…ший из ФСБ, Малыш – спецназ Внутр… ар – кхе-кхе, – побелев как простыня, он закашлялся, брызгая кровью.

– Про иностранца спроси! Про куратора! – вновь принимаясь орудовать шилом, рявкнул мне в ухо Логачев.

«Так Панферов расскажет. В чем проблема-то?» – мысленно удивился я, однако спорить не стал и, когда кашель стих, вновь обратился к умирающему:

– Кто непосредственный куратор группы?

– Америк… нец… корреспон… Си-эн-эн. – Смерть уже приблизилась вплотную, и я почти физически ощущал ее ледяное дыхание. Тело боевика характерно задергалось.

– Имя! Имя назови!!! – закричал я.

– Джо… зеф… Родж… – на последнем издыхании выдавил он и обмяк. Я приложил палец к его сонной артерии. Пульс отсутствовал.

– «Двухсотый»! – выпрямившись, констатировал я и, немного помедлив, проворчал: – Зачем ты меня «куратором» чуть не оглушил? Я б мог узнать что-нибудь еще. Например, местонахождение их основной базы или адреса конспиративных квартир.

– Он бы не успел, – лаконично возразил Петр Васильевич.

– Ну-у… тогда настоящее имя Старшего.

– Он мог сам не знать.

– Пусть так, – нехотя согласился я. – Но чертова иностранца по-любому сдаст с потрохами Жорес!

– Ты уверен? – прищурился Логачев.

– Разумеется! Старый пидор жив-здоров, ни одна из пуль под кровать не залетала, а кончать с собой липовый академик не станет. Такие чмыри панически боятся смерти. Значит, выложит все без утайки, на блюдечке с голубой каемочкой!

– Кто знает, кто знает… – задумчиво произнес полковник.

– ??!!

– Видишь ли, Дмитрий, предчувствия бывают не только у тебя.

– А что там стряслось? – встревожился я.

– Я не ясновидящий, – пожал плечами седой богатырь. – Давай сходим, посмотрим и точно узнаем.

Забрав осиротевший ствол, а также найденную у покойного связку ключей и отмычек, мы оставили труп Кобры на лестничной площадке, вернулись в квартиру, поднялись в спальню и… остолбенели! Одетый в женское кружевное бельишко, Жорес Панферов стоял на кровати, словно на трибуне, гордо задрав припудренную физиономию с накрашенными губами. Голые ноги «академика и лауреата» были перемазаны жидким калом.

– Ага! Представители РПЦ пожаловали, – завидев нас, обрадовался он. – Приступим к дискуссии! Но предупреждаю заранее – у вас, господа клерикалы, нет ни единого шанса! Мой главный довод – человек произошел от обезьяны, как научно обосновал великий Чарльз Дарвин, и от этого вам никак не отвертеться! Более того. Я, – тут он стукнул кулаком по чахлой груди, – я, академик Жорес Панферов, лауреат Нобелевской премии, развил теорию гениального англичанина… Да, да, развил и доказал – человек произошел непосредственно от обезьяны, без всяких там «переходных звеньев»!.. Как всегда при эпохальных открытиях, прозрение пришло неожиданно. Однажды я прогуливался по Н-скому зоопарку, остановился у клетки с макаками, и тут вдруг старая самка по имени Жу-жу швырнула мне в лицо куском собственных экскрементов. В голове у меня что-то вспыхнуло (помните Ньютона и яблоко?!), а она приблизилась к прутьям и сказала: «Здравствуй, сынок! Узнаешь маму?!» И Я УЗНАЛ!!! Вспомнил, как родился в этой самой клетке, как с младенчества изучал марксизм-ленинизм, как в перерывах между занятиями резвился с юными друзьями и братьями макаками, а потом, по комсомольской путевке, подписанной сторожем Геннадьичем, поступил в институт, а там… – Тут Жорес громко испортил воздух, мерзко хихикнул, продемонстрировал нам тощий, грязный зад и, встав в прежнюю позу, пустился в пространные воспоминания о веселых гомосексуальных игрищах с сокурсниками-павианами.

– Спятил со страха, – поморщился Логачев. – У него и раньше-то башка была гнилая, дьяволом попорченная (недаром на Православие так злобно гавкал), а как тряхнуло основательно, так и съехал с катушек. Напрочь, блин!