– Не вместе же вы будете за рулём? Что-то ты сегодня выглядишь не с похмелья, а, как пьяный. Неужели вчера так перебрал?

– Это со вчерашнего, а у тебя никакой ко мне жалости. Рулим мы по очереди. А Фёдору жидкость сейчас даже вредна, он перепил чаю.

– Мне-то что, берите с собой. Всё равно рыбы от вас не дождаться!

На этом сборы были закончены.

А на следующее утро вся деревня обсуждала, как прошлым вечером в праздничный день Фёдор Рыбаков мирно спал посреди дороги в колее, наезженной машинами. Из одежды на нём почему-то были только одни трусы.

– Где рыба? – тем же утром спросила мужа Вера, – Вчера ты явился домой никакой!

Василию не хотелось отвечать. Он только хотел, чтобы его оставили в покое. Но голос жены, как молотом по наковальне в кузнице, долбил по разрозненным остаткам мозгов ритмично и, не переставая.

– Не клевало, – нехотя ответил Василий, – Оказывается, в праздники рыба не клюёт.

– Вы хоть от дома-то отъезжали?

– А как же? – сделал обиженный вид Василий, – Я всё снял на фотоаппарат. Возьми и посмотри. На снимках мы с Фёдором пьём чай в избе.

Жена недоверчиво стала разглядывать фотографии.

– Ваша изба выглядит, как хорошая квартира!

– Так и есть. Что мы, не люди что ли? – обиделся Василий.

– Теперь я понимаю, почему у вас не клевало?

– Почему?

– Вы забыли убрать со стенки домашний женский халат, который висит на гвозде за вашими спинами.

Василий недоверчиво глянул на снимок. «Вот это прокол!» – подумал он и сказал:

– Он там висит всегда – это не халат, а маскхалат.

– Вы что, от рыбы маскируетесь?

– Нет, только когда охотимся. Дичь домашней одежды не боится.

– Вы сидите вдвоём, а кто же тогда вас фотографировал? Не владелица ли халата, забывшая его одеть?

– Ну, ты, мать, даёшь! Разве женщины бывают так далеко от дома? Там были другие рыбаки. И хватит меня допрашивать! Что я, алкоголик какой, что ли? Всегда ты весь праздник испортишь! Как-никак был День России! А мы, как истинные патриоты, чтим русские традиции! Фотографировал нас, могу сказать, Филька Семушин.

– Это не тот, который утонул?

– Он самый.

С Филиппом приключилась в своё время целая история. Однажды пошёл он от избы к речке зачерпнуть воды в чайник, а его драгоценная соломенная шляпа, которой он очень гордился и с ней не расставался, взяла и свалилась с головы в воду. В речке у самого берега глубина больше метра. Филька не рискнул прыгнуть в воду. «Ладно», – подумал он, – «Её всё равно прибьёт к кустам, попью чаю, схожу за лодкой и её выловлю». А шляпа, как он её потом не искал, исчезла бесследно, ни у ближайших кустов, ни ниже по течению её не было.

Через некоторое время шляпу нашли рыбаки. Тогда люди все и подумали, что Филька утонул. Без этой шляпы на голове его никто представить не мог. А поскольку Филипп пропадал на заимке неделями, его естественно никто и не видел. Объявился он без шляпы, когда его уже и искать в воде перестали. С тех пор он и стал утопленником.

– Лучше бы ты работал! – сказала Вера и отошла от мужа.

Больше Василия Григорьевича никто не допрашивал. Он лежал и мучительно вспоминал, какой сегодня день и, какой праздник может быть именно в этот день.

«Скорее бы, что ли, отменили реформы и с утра ходить, как раньше, на работу. Тяжело без работы, никакого здоровья не хватит!», – а ещё он подумал, что не будет больше на рыбалке фотографироваться.

ДЕРЕВЕНСКИЕ БУДНИ

– Я только до ларька и обратно, – сказала уже на пороге жена, захлопнув за собой дверь.

Ларёк недалеко, всего в ста пятидесяти метрах от дома, но дойти она не успела, встретилась Семёновна, которую она не видела со вчерашнего дня. Семёновна, обычно прохаживалась от безделья у своего дома, выгуливая себя и высматривая жертву для разговоров.

– Привет, Семёновна!

– Дравствуй, дорогая, дравствуй! Вижу собралась за покупками.

– Да, каки покупки! – воскликнула Пелагея Никандровна, – Соль кончилась да немного чесноку взять. Суп готовлю, а соли нет.

– Вот и я варю.

– У тебя, Семёновна, поди, проблем нет. Муж рыбы наловил.

– Да кака рыба! – воскликнула Галина Семёновна, – одни штрафы привозит. Вместо рыбы – квитанции об уплате штрафа. Как ни поедет, обязательно попадётся. Говорят, каки-то Архангельские «рыбники» понаехали с автоматами.

– Врут! Толька Колаев, начальник-от рыбинспекции, дружков насадит, вот тебе и Архангельские! Вася Ляховский, пилот и его друг, с ним ездит, браконьерит. Никому житья не дают, только бутылки сшибают. Мой каждый раз бутылку просит, говорит – для «рыбников», а может, и сами выпивают, кто их знат.

– Петьку-то Лохова с рыбой поймали, уголовное дело завели, а некоторые откупаются. Юрка Маков с Урлыкиным просто забрасывают рыбину на ходу в лодку инспекторов и их никто не трогает, а ездят кажну ночь. Кому-то нельзя ловить, а кому-то законов нет.

В это время раздался вопль, слышимый, наверно, в другом конце улицы. Женщины обернулись, но не удивились, привыкшие к своим соседям и причудам деревенской улицы. Такие звуки подавал только один человек. По мостовой шёл сосед Володя Кошкин, как говорят: «навеселе». Он и издавал эти вопли, то ли пытался петь, то ли радовался своему состоянию. Этот человек, если не считать постоянных «праздников», был безобидным и никого не трогал, но, приняв дозу, старался громко заявить о себе, как дома, так и на улице. Работал он на ответственной работе, но физически ничего не делал, высмаливая одну за другой папиросы. Даже дочка однажды его спросила: «Папа, ты почему на работе ничего не делаешь, только куришь?» Он ответил: «Я курю и думаю».

– Опять нажрался. Как только выходной, так ходит на рогах, – Галина Семёновна смотрела на соседа, возвращавшегося с очередной гулянки.

– А что ещё ему делать? – сразу подключилась к новой теме Пелагея Никандровна, – По дому он не работает. Тяжелее папиросы никогда ничего не поднимал. Всю физическу работу выполнят у него жена: сама дрова колет, сама воду носит и даже моторы ему таскат, когда он выезжает на рыбалку. Она идёт к лодке с мотором, а он идёт сзади, несёт сумку с продуктами; всегда ссылается на больную спину, хотя медкомиссии на своей строгой работе проходит кажный год. Постоянно ездит отдыхать в санатории. Токо от чего отдыхать? Скорее всего от семьи, – сама себе ответила Пелагея Никандровна.

– Да-а, видно любовь, раз жена за него всю работу делает.

– Не знаю, какая любовь, но пока живут вместе. Жена иногда нам соседям жалуется, но так, чтобы муж ничего не знал.

Володька остановился, вычищая о траву ногу. Он наступил, не заметив, в то, что оставили после себя деревенские дворняжки. Любитель чистоты и порядка, он громко рассказывал всей улице всё, что знал о собаках и их хозяевах, особенно не вникая, слушают его или нет.

Собаки не заставили себя ждать. По переулку неслась целая свора с громким лаем. Впереди бежала сучка, выбирая только ей ведомую дорогу, а стая неслась за ней. Ближе к сучке находились огромные псы, а дальше те, что помельче, то ли ростом не вышли, то ли порода такая дворовая уродилась, но лаяли громче всех как раз те псы, что не вышли ростом.

Косясь на Володьку и на пробегающую свору, подошла к женщинам Фроська, которую соседи знали, как большую любительницу посплетничать.

– Что нового? – спросила она, обращаясь сразу ко всем.

– А что нового? Кто в магазин, а кто из магазина, вот и все новости, – ответила Пелагея Никандровна.

– Ты, Пелагея, опять в новом пальте.

– Какое новое? Я его уже лет десять ношу.

– А с виду, как новое, – не сдавалась Фроська, удручённая своим неудачным комплиментом, – В магазин у школы опять товар завезли, – добавила она, чтобы исправить возникшее недоразумение.

– Я утром была, не было свежего товара, – сказала Семёновна.

– Утром не было, а сейчас пришли баржи, их разгружают и сразу везут всё в магазин.