Кошкин, наконец, очистил ногу и направился дальше, окликая за сто метров, вынырнувшего из подъезда соседа. Не услышать его было трудно:

– Никола, пойдём выпьем, сегодня Вовка гуляет!

Видно было, что мужик всматривался в людей на дороге, потом нырнул обратно в подъезд – на таком расстоянии отвечать не имело смысла.

– О, наши поднялись в воздух! – увидев взлетающий самолёт, громко возвестил Вовка. Говорил он это сразу всем и никому в отдельности, надеясь, что с ним кто-нибудь заговорит и захочет пойти вместе с ним выпить. Видя, что никто на него не обращает внимания, Вовка засеменил к своему дому.

Фроська продолжила:

– А в центре арбузы дают, – подумав, добавила, – с нитратами.

– Ты-то откуль знашь, что с нитратами?

– А где же ты видела в наше время арбузы без нитратов? – сразу взвинтилась Фроська.

– Не все же арбузы с нитратами, – продолжала спорить Семёновна, – Есть, наверно, и без нитратов, только нам их не привозят.

– Ну, я пойду, – сказала Пелагея Никандровна.

– Подожди, расскажи лучше, живёт Вовка Слесаренко со своей или не живёт?

– А чего им не жить, живут.

– Говорят, они разводиться хотели?

– Да мало ли что говорят. Послушать, так уже всех развели и снова свели обратно.

– Ну, не скажи! – воскликнула Фроська, – Вон, молодые Голубцовы сразу после свадьбы развелись. Говорят, они и сходиться не хотели, родители заставили.

– А кто их знат! – воскликнула Пелагея Никандровна. – Видишь, идёт бородатый? Этот уже раз семь женат. Никак не может выбрать себе жёнку по душе, а они глупые всё равно к нему липнут, и не какие-нибудь, а молодяшки бестолковы.

– Потому и липнут, что глупые, – уверенно подытожила Фроська.

Бородатый, тем временем, поравнялся с соседками:

– Никандровна, дай двести рублей на пиво.

– Я же тебе два дня назад давала.

– Два дня назад я и пиво выпил, а теперь надо снова.

– Иди своей дорогой.

– Никандровна, нехорошо так делать. Ты же знаешь, что я всегда отдаю.

– Нет у меня денег.

– Фрося, дай полтинник.

– Я что, на тебя работаю? У тебя жён много, у них и спрашивай.

– Сейчас я холостой. Вот женюсь на тебе, тогда и спрашивать не буду.

– Чем же ты жениться будешь? У тебя давно стопроцентный износ!

– Это как сказать! Сейчас я тебя ещё не полюбил, а дашь взаймы, может и полюблю.

– Иди своей дорогой, не мешай женщинам.

Галина Семёновна, не вступавшая в разговор, начала зевать. Ей стало скучно оттого, что внимание уделяли не ей, а постороннему человеку. Она, привыкшая общаться с мужчинами, причём не имело значения, женатые они или холостые, привыкла к вниманию к своей персоне, а сейчас этот бородатый отвлёк от неё всё внимание.

Бородатый не сдавался:

– Гляди, как я вам помешал! Наверно уже всё обсудили: кто женился, кто развёлся, а кто умер, царство ему небесное.

– Тебя-то, небось, не уколотишь, никак копыта не откинешь, попрошайка!

– Но-но, только без оскорблений, я никого не оскорбил, а попросил денег, так взаймы и вежливо, даже жениться предлагаю.

– Иди же ты, наконец, стонота!

Мужик ушёл. Галина Семёновна тут же перевела разговор в нужное русло.

– Вон Дашка Чувихина развелась с мужем, а теперь по ночам водит к себе мужиков.

– Ты-то откуль всё знашь? – спросила Пелагея Никандровна.

– Есть соседи, которые всё знают. По ночам диван скрипит, а ребёнок кажну ночь падает на пол, а потом ревёт. А утром в пять часов, как по расписанию, ночные гости из подъезда выскакивают. Того не понимает, что соседи в это время уже встают и всё видят.

– Молодая, вот и бесится!

– Это, конечно, её дело, если бы не страдал ребёнок. А так, что из него вырастет, при такой-то мамаше?

Ответить никто не успел. Лошадка, погоняемая возчиком, лениво бежала по дороге.

– Эй, бабы, навоз не нужен?

– А на кой он нам твой навоз?

– Огород удобрять. Берите, пока я добрый.

– Мне нужен, – вдруг всполошилась Пелагея Никандровна, – Высыпай вон к тому огороду, только с другой стороны.

– Вот это по-нашему, – сказал мужик, – Сразу видно – хозяйственная женщина.

Он, удаляясь на лошади, ещё что-то бурчал, но его уже не было слышно.

Семёновна продолжила:

– Бабы молоды, вот и бесятся. Теперь им многое дозволено. Лес валить не нать, сено заготовлять тоже. Куды девать свою молодую энергию? Вот и тратят её на мужиков, не стесняясь. Стыда у нынешней молодёжи нет.

– Ты, Семёновна, себя-то молодую вспомни. Забыла, как за парнями увивалась?

– Мы-то други были: гуляли, но и работали от зари до зари, и детей воспитывали.

– Может, и не гуляла совсем? – подковырнула Пелагея Никандровна.

– Я же тебе говорю: у нас было всё по-другому.

– По-другому – это как? Может, дети сами зарождались и появлялись на свет, а мы никак и не участвовали?

– Мы гуляли, но и дело не забывали, работали от зари до зари.

– По-другому детей не делают, – подытожила Фроська, – У всех всё одинаково, только одни живут семьёй, а другие подбирают, что плохо лежит.

– Хозяйка, я вывалил, расчёт бы нужен, – снова подъехал мужик на лошади.

Пелагея Никандровна вытащила кошелёк и рассчиталась с извозчиком.

– В магазин мне уже не надо, денег всё равно не осталось, – сказала она, – Ну ладно, бабоньки, я пойду за деньгами, да и дома меня наверно утеряли.

Она, больше не задерживаясь, повернула к своему дому и пошла, не дожидаясь ответа. Собачья свора бежала навстречу. Пелагея Никандровна знала, что собаки её не тронут, но всё равно было боязно. Она жалась к краю дороги, уступая своре всю свободную часть. В её голове уже роились совсем другие мысли: о недоваренном супе, семье, навозе, приближающемся обеде. Свою зарядку от беседы она получила и окунулась с головой снова в хозяйственные проблемы, мелкие домашние дела, которые никогда не кончаются и которые повторяются изо дня в день с завидной регулярностью.

02-03.2010.

ДВА ДНЯ ИЗ ЖИЗНИ МАТЁРЫ

Можно сказать, что машина остолбенела: ехали-ехали себе, не доехали всего каких-то триста метров и на тебе – встречают! Поэтому машина и встала, как вкопанная. Справа стоял Сергей и что-то говорил, не дожидаясь, когда в машине откроется окно, а слева, между забором и машиной стояли две женщины в обычной дачной одежде с орудиями труда в руках, приветливо улыбаясь. Водитель открыл дверцу. Говорили все разом: продолжал говорить Сергей справа, а слева говорили женщины и водитель, поскольку тоже сидел слева.

– Володя, ты почему сегодня один? – спросила одна из женщин водителя.

– Я не один, все места в машине заняты, а Наталья сегодня на работе.

После всех приветствий и дежурных вопросов, машина, наконец, поехала дальше, до затейливо разрисованной дачи, стоявшей на самом пригорке. Этот дом виден с любого места Матёры. Остальные дома жили большим сообществом, теснясь и кучкуясь, а дача Володи стояла обособленно, несколько в стороне, за небольшим полем. Правда, и за его дачей находилось несколько домов, но они стояли за заросшим оврагом и скрывались за редкими деревьями, через которые едва просматривались причудливые крыши и стены. А если учесть, что календарная весна заканчивалась, то понятно, что из-за распустившихся листьев на деревьях, почти совсем ничего не было видно. Через некоторое время маячивший по хозяйству Сергей тоже исчез, и деревня казалась вымершей.

Надо сказать, что баня, принадлежащая одной из дач за оврагом, стояла вплотную к деревянному забору Володиной дачи. Как она туда прилепилась на таком удалении от родного порога, стоит только догадываться. Таковы причуды местных архитекторов, решивших построить баню у чужого забора.

Две девочки примерно одного возраста, одиннадцати лет, по приезду сразу выскочили из машины и скрылись в потаённых уголках дома. Ещё бы, половину дороги они спали, а теперь, выспавшись, спешили растратить свою накопившуюся энергию!