Чувство вины змеёй свернулось под сердцем.

- Ты оставил Цунаде одну, - с кривой усмешкой напомнил шагающий чуть впереди Хатаке.

- Она взрослая женщина. У неё есть оружие.

- Почему ты за мной пошёл? Застрелить меня ты мог и за ближайшим углом.

Какаши резко остановился, повернувшись к мужчине и заглядывая прямо в глаза. Хатаке выглядел всё таким же бледным, а в сочетании с белыми волосами он весь казался слегка присыпанным извёсткой.

Изменения, которые медленно проходили в нём, были отлично заметны. Их уже нельзя было спутать с простой простудой или недомоганием: под бледной и какой-то истончившейся кожей тянулись тонкие тёмные вены, проступая особенно сильно под глазами и на шее. Умино не мог смотреть на него спокойно, без притаившейся внутри собственной боли. Она, чувствуя подобное, отзывалась тугими отголосками, поднимающимися всё выше и выше. И вот они уже проблескивают в тёмных зрачках…

- Я захотел так, - просто ответил Ирука. - Это… мой долг.

- Долг? - вздёрнул бровь Какаши.

Умино, стараясь не замечать, как дрожат чужие руки, улыбнулся.

- Я всегда знал, что ничем хорошим это не кончится.

- Представляешь… я тоже.

Устало вздохнув, Хатаке опустился на бордюр, вытаскивая из кармана смятую пачку сигарет. Расправил как-то даже бережно, вглядываясь в простые вроде бы надписи, разглядывая красную этикетку и осторожно открывая. Он наслаждался каждой секундой, каждым неловким движением дрожащих пальцев. И чувством, которое появлялось где-то в нём, когда они пробегались по шершавой фольге.

Он часто курил эти сигареты, когда писал очередную книгу. Наверное, ещё тогда, затягиваясь первым ядовитым вдохом и глядя в пустой лист на светящемся экране, Какаши уже знал, что и в этот раз ему придётся выслушивать витиевато оплетённые этикой отказы издателя.

Но сейчас это не казалось важным или даже обидным. Сейчас бы люди читали его книги, потому что мир изменился и теперь… теперь дело не только в сексе или чувствах.

- Можно? - спросил Ирука, протягивая руку и едва касаясь пальцами чужих. Холодные.

Хатаке без слов протянул ему сигарету, подкурил сам и отдал полупустой коробок спичек. Умино редко курил… почти никогда. Даже когда ребята в курилке играли в карты, он старался дышать реже, чтобы не травиться «за компанию». А сейчас захотелось. До дрожи, до тянущей жажды.

Сев рядом на бордюр, он уставился на тонкую сигарету.

- И ради чего всё? - внезапно спросил Какаши, заставляя повернуться и вопросительно кивнуть.

Строгий профиль того был устремлён куда-то вперёд, а глаза практически не шевелились, будто бы и не человек вовсе, а манекен.

- Для чего жили-то? - повторил он вопрос. - Странно это, Ирука.

- Разве?

- Смотри… рождаемся, учимся, работаем, женимся… дети. Это если повезёт. А нам всем не повезло.

Хатаке грустно усмехнулся, опустив взгляд на раздолбанный асфальт.

- Или повезло, - передёрнул плечами Умино. - Мы знаем мир с другой стороны. С новой. Без рутины.

Какаши повернулся к нему, вглядываясь долго и внимательно. На губах его застыла тонкая усмешка, будто бы он уже заранее знал, что ему ответит Ирука. Последний же, никогда не отличаясь прозорливостью, понял это слишком поздно.

- И вот сейчас, - начал Хатаке, улыбаясь шире. - Сидим мы с тобой. Такие все свободные, без детей, рутинной работы и семьи. Без мира. Один превращается в монстра, а второй должен застрелить его. У нас нет ничего и вряд ли появится в будущем… и что с того? Стали мы счастливее… даже если убрать часть про монстра?

Умино нахмурился, не понимая весёлости друга, но внезапно хмыкнул. Опустил голову, потряс ею и широко улыбнулся. Какаши говорил так, как говорит человек, уже заранее готовый к смерти, принявший её, не боящийся. Ирука знал эти нотки в голосе, которых с первого раза можно и не заметить, а затем они будут сквозить всюду. Знал…

- Раньше все хотели жить свободными, - продолжил Хатаке, поднимая глаза на сыплющее снегом небо. - Все хотели быть… особенными…

Лицо беловолосого исказилось, будто бы того резко укололи длинной спицей куда-то под рёбра, а потом оно вновь разгладилось. Только чёрная венка зазмеилась по скуле.

- И вот тебе шанс - спасай мир, если поймёшь, от чего его спасать. Ищи в себе эти героические качества, будь верен друзьям, будь моралистом.

Какаши тяжело затянулся, выдыхая дым через нос.

- Я писателем был. И знаю типичный сюжет для нашего мира.

- Сюжет? - вздёрнул бровь Умино, затягиваясь следом. Дым был горьким, и от него в лёгких появлялась странная колющая слабость…

- Да, - кивок. - Мир рухнул. Но всегда должен появиться какой-нибудь герой, который спасёт его. Убьёт главного злодея, перезапустит очищающую программу, что снесёт всех этих тварей. Пожертвует своей жизнью ради других… не знаю. Герой должен быть. Всегда.

- Но у нас нет героя…

Хатаке повернулся к нему, хитро прищурился и бросил:

- Знаешь почему?

- М?

- Потому что у нас слишком много злодеев, а одного главного нет, - тихо рассмеялся мужчина. - Первое условие существования героя - наличие злодея, которого можно победить, и тогда всё станет, как прежде. Но… с кем бороться сейчас?

Умино мрачно кивнул. В этой странной, похожей на горячечный бред речи было зарыто зерно правды. Этот мир не жил так, как живут книжные. Про их мир никогда бы не сняли кино, потому что здесь нет доблестных спасителей человечества.

Это человечество в них просто не нуждается. Новые правила, новые морали полностью устраивают тех, кто выжил. А те, что не способны жить по ним, долго здесь не задерживаются.

- Ирука…

Холодная рука легла на плечо, заставляя повернуться и посмотреть прямо. Единственный глаз Какаши подёрнулся сеточкой мелких сосудов, что медленно набирались черноты.

- Давай. Время.

Вот так просто.

«Давай», - словно приказ, стеганувший по спине мягким кнутом.

Накрыв руку Хатаке своей, мужчина сжал её, пытаясь выдавить из себя скупую улыбку, но та не лезла на лицо. Цеплялась за вину, за грусть, за безнадёжность.

Поднявшись, Умино остановился напротив Какаши, вытаскивая пистолет из-за пояса. Беловолосый смотрел спокойно. Даже предвкушающе.

- В голову, - тихо попросил Хатаке, туша окурок о бордюр и поднимаясь следом. - Не промахнёшься?

- Не промахнусь, - коротко ответил Ирука.

- Хорошо.

Глубокий вздох.

Взгляд во взгляд.

Щелчок.

Выстрел.

Умино мог бы попытаться ещё тогда, в самом начале, не совершать роковой ошибки. Но пожалел ребёнка, пожалел женщину. И Какаши сейчас лежит у ног тоже по его собственной вине, а не потому что сумасшедший учёный решил сотворить с ним это.