Мерло-Понти был, по слухам, найден мертвым в своем кабинете с лицом, закрытым книгой Декарта;
Ролан Барт умер в результате наезда грузовика после встречи с будущим министром культуры Франции;
Фредди Айер имел опыт максимального приближения к смерти и «встречи с властителями Вселенной» после того, как подавился куском лосося;
Жиль Делез выбросился из окна своей парижской квартиры, чтобы избежать страданий, связанных с эмфиземой;
Деррида умер от рака поджелудочной железы в том же возрасте, что и его отец (скончавшийся от той же болезни);
Мой учитель, Доминик Жанико, умер в одиночестве в августе 2002 года на пляже неподалеку от тропы Ницше на окраинах французской Ниццы после сердечного приступа, приключившегося во время купания.
Смерть ходит рядом и все время становится немного ближе. Забавно, не правда ли?
Мое собственное восприятие смерти ближе к Эпикуру и его знаменитым четырем постулатам: бог не страшен; смерть ощутить невозможно; то, что является подлинным благом, легко достигается; все, что есть зло, легко уничтожить. Он пишет в конце приписываемых ему четырех сохранившихся писем:
Привыкай думать, что смерть для нас – ничто: ведь все и хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущений. Поэтому если держаться правильного знания, что смерть для нас – ничто, то смертность жизни станет для нас отрадна; не оттого, что к ней прибавится бесконечность времени, а оттого, что от нее отнимется жажда бессмертия.
Эпикурейская точка зрения на смерть имела огромное влияние в античные времена, как можно заметить у Лукреция, и была заново открыта философами типа Пьера Гассенди в XVII веке. Она представляет собой не похожую на другие и достаточно мощную часть традиции западной мысли, которой обычно уделяется недостаточно внимания и которая хорошо выражается словами: «Пока я есть, смерти нет. А когда будет смерть, меня не будет». Таким образом, нет смысла беспокоиться относительно смерти, а единственный способ достигнуть спокойствия души состоит в отказе от тревоги, связанной с жизнью после смерти.
Несмотря на всю свою заманчивость, очевидная проблема этой позиции состоит в том, что она не может ничего противопоставить одному аспекту смерти, с которым тяжелее всего справляться – не нашей собственной смерти, а смерти тех, кого мы любим. Именно смерть тех, с кем мы связаны узами любви, лишает нас сил и смысла, разрывая тщательно скроенную ткань личности. С моей точки зрения, как бы странно это ни звучало, мы становимся самими собой лишь в горе.
Иными словами, обладание самостоятельной личностью заключается не в каком-то мнимом самопознании, а в признании части нас самих, которая безвозвратно теряется. Главная сложность состоит в том, как представить себе, насколько мы можем оставаться довольными или спокойными в случае смерти любимых нами людей. Я не буду обещать, что могу ответить на этот вопрос, однако читатель заметит, что этот вопрос изучен и развит в некоторых из приведенных ниже статей.
Как писать про мертвых философов
Очевидно, что написание книги о том, как умирают философы, – это довольно странный вид досуга. Не менее странным может выглядеть и чтение такой книги. Однако это позволяет нам рассмотреть целый ряд вопросов о том, как должна писаться история философии и как должна пониматься философская деятельность.
Первая и неизбежная сложность, связанная с созданием истории философии, заключается в поиске отправной точки. Самые ранние версии истории философии были написаны учителем и его учеником – это первая книга «Метафизики» Аристотеля и «Об ощущениях» Теофраста. В обоих текстах философы развивали свои собственные точки зрения в отношении предшествовавших доктрин. С одной стороны, Аристотель великолепно описывает доктрины досократиков – философов, которых он называет physiologi, таких как Фалес, Анаксагор и Эмпедокл, и их взгляды на материальные причины природы.
С другой стороны, после этого он обращает критический взор на своего учителя – Платона и на воззрения пифагорейцев об идеальном состоянии природы. С помощью подхода, который впоследствии стал стандартным для философских споров, Аристотель изучает и интегрирует материалистический и идеалистический подходы и лишь затем вводит свое собственное определение субстанции, лежащей в основе того, что более поздняя традиция назвала «метафизикой».
Работа Теофраста наглядно демонстрирует бедность наших знаний о философской Античности. Труд Теофраста «О физических мнениях» состоял из 18 томов и был основным источником знаний о прошлом доскоратической мысли. Однако от него остался лишь один фрагмент труда «Об ощущениях», по которому можно представить себе, насколько подробно в этом труде обсуждалась природа чувств у Эмпедокла, Анаксагора, Демокрита и Платона.
Ситуация с остатками литературной традиции Античности печальна. Как мы знаем, архив древних текстов был во многом утрачен, к примеру, когда толпа разъяренных христиан разрушила величайшую библиотеку классического мира в Александрии в конце III века н. э. Все, что у нас осталось, – это лишь разрозненные фрагменты знаний, представить весь объем которых целиком вряд ли нам по силам. Это чем-то напоминает попытки представить себе все богатство Британской библиотеки, имея перед глазами сотню книг серии «Penguin Classics» в бумажных обложках.
В этой книге я уделяю больше внимания тому, что представители древней философии называли «доксографией», то есть описанию жизни философов, мнению об их принципах, и иногда – их смерти. Слово «doxa» может значить не только «мнение» (как в самом распространенном смысле), но и «репутация», то есть мнение об одном человеке, представленное другими. Вследствие высокой важности репутации (особенно посмертной) в греческой культуре понятие «doxa» может включать в себя «отличную репутацию» или даже «славу». Последнее является ключевой концепцией для греков, убежденных в том, что бессмертие человека заключается в известности его репутации, в историях, рассказываемых после его смерти.
Доксография, понимаемая в этом широком смысле – который, должен признаться, иногда кажется довольно странным, – может восприниматься как описание выдающихся репутаций философов, а доксографами могут считаться люди, создававшие биографии этих выдающихся фигур. И в этом плане концепция доксографии может считаться родственной концепции агиографии. Интересно наблюдать, насколько сильно описание жизни философов, от Сократа до Спинозы и от Юма до Витгенштейна, напоминает описание жизни святых. Основное различие состоит в том, что философы примечательны не своей святостью, а тем, каким образом они демонстрируют свои сильные стороны и слабости. Жизни философов зачастую вовсе не наполнены святостью, что и влечет нас к ним. Мы знаем о множестве странностей в жизни философов: пристрастие Гоббса к игре в теннис и пению в спальне, любовь Канта к английскому сыру и его боязнь потоотделения, а также карбункулы Маркса.
В своей книге я хочу показать, что историю философии можно рассматривать как историю философов, сопровождаемую хорошо запоминающимися примерами – иногда благородными и добродетельными, а иногда приземленными и комичными. Как мы увидим ниже, то, как философы умирают, очеловечивает их и показывает, что, несмотря на все богатство интеллекта, им (как и всем нам) приходилось иметь дело с теми картами, которые сдает жизнь.
«Доксография» – это неологизм, созданный немецким ученым Германом Дильсом, чей монументальный синтез греческой философской биографии был опубликован на латыни в 1879 году под названием «Doxographi Graeci». Однако, по вполне достаточно условным историческим причинам, нашим главным проводником в «доксографическом» подходе к истории философии, особенно в отношении смертей философов, станет Диоген Лаэртский, живший в III в. н. э.
