— Ну и зря, — вздохнул Тсуна и печально покосился на Киоко, пытавшуюся доказать брату, что ехать надо в начале автобуса, а не в конце, чтобы не укачало. — Я тоже думал, что лучше им ничего не знать, а сейчас понял, что ошибался. Киоко-чан смотри какая счастливая оттого, что мы ее с собой взяли. Сказала, что даже просто готовить нам завтраки и поддерживать из штаба для нее будет счастьем. А то в неизвестности сидеть дома и слушать новости, боясь услышать знакомое имя, ей страшно. Мне кажется, маме тоже страшно, но она каждый день смотрит новости и ищет в интернете ссылки на чрезвычайные происшествия в Италии, я сам видел в журнале браузера. Так что ты ей только нервы изводишь. Я тут понял кое-что… Знания могут принести вред, но они не бывают лишними. И лучше знать что-то, чем не знать, даже если это знание опасно, раздражает или заставляет нервничать… Ну, мне так кажется. Так что я даже несмотря на возмущение старшего брата рассказываю Киоко-чан о проблемах, если они могут нам угрожать.
— Как-то я с такой стороны на этот вопрос не смотрел, — озадаченно пробормотал Ёмицу и, одернув рукава пиджака, беспечным тоном, не отражавшим и капли его настороженности, спросил: — Ты-то как до этого додумался? Я вот уже много лет в CEDEF, и не подумал, а ты сразу об этом задумался…
— Это Киоко-чан меня заставила призадуматься, — чуть покраснев, ответил Тсуна и снова просмотрел на девушку, наконец договорившуюся с братом о компромиссе — посадке в середину салона, и теперь поднимавшуюся по ступенькам. — Она меня первого сентября спросила, как мы умудрились заболеть, и я попытался выкрутиться, но она сразу сказала, что простая тренировка не могла так плачевно закончиться. И тогда я… Ну не хотел я ей врать. Потому рассказал правду. И знаешь… — Тсуна обернулся к отцу и улыбнулся. Смущенно, но очень счастливо. — Она ведь очень обрадовалась. Обрадовалась, что я не стал ни врать, ни скрытничать. Поблагодарила и попросила больше от нее ничего не скрывать, потому что очень переживает. Она мне потом даже объяснила, что всегда понимала, когда мы врали, и очень из-за этого нервничала. Вот тогда я и подумал, что мама тоже наверняка тебе не верит, и к ней присмотрелся. Может, не стоит больше обманывать их? Они ведь на нашей стороне, а «тыл должен быть укреплен», ну, в смысле, не только в шахматах надо своего короля защищать, а и в жизни пытаться сделать так, чтобы те, кто в тылу, были надежной опорой. Разве нет?
— Это-то ты откуда выкопал? — озадачился Ёмицу.
— А, ты же не знаешь! — всполошился Тсуна, отлично понимавший, что отец в курсе его новых увлечений. — Я в шахматы с Гокудерой постоянно играю, и мы пытаемся перенести их правила на жизнь. Ну… вроде как я подумал, что если уж мне не отвертеться от роли босса, то надо соответствовать — стать собой из десятилетнего будущего. Ну и мы с Гокудерой как-то решили сыграть в шахматы и поняли, что это отличный способ научиться думать. Вот с тех пор я всё время стараюсь, как он учил, переложить жизнь на шахматы. Это плохо?
— Нет, это хорошо, — улыбнулся Ёмицу, подумав, что что-то не так. — Тебе явно пошли эти занятия на пользу. Только…
— Что? — насторожился Тсуна, впрочем, не подав виду.
— Да как-то непривычно тебя таким видеть, — рассмеялся Савада-старший и почесал затылок. А карие глаза внимательно смотрели на будущего Вонголу Дечимо из-под полуопущенных век.
— А ты подольше домой не приезжай, — проворчал Тсуна и вдруг сказал совершенно обычную для себя вещь: — А вообще, не важно это всё, пошел я в автобус. Жарко тут… что ж тут так жарко-то?..
Тяжко вздохнув и подхватив поклажу, Тсуна, ворча, поплелся в автобус, а его отец остался стоять на опустевшей парковке, удивлено глядя сыну вслед. И смутное ощущение неправильности происходящего наконец сложилось в четко оформленную мысль. «Почему он разговорился? Обычно молчал в моем присутствии, а тут прочел мне лекцию, рассказал о своих занятиях, да еще и не стал скрывать привязанность к Сасагаве Киоко. Почему? И почему его объяснение всего произошедшего настолько логично и выверено? Словно это всё — заранее подготовленная речь. Он что-то скрывает. Что-то важное. Но что? О матери он явно заговорил спонтанно, а потом перевел разговор в нужное русло: к обсуждению шахмат и его новых увлечений. Откуда у Тсуны такие таланты к риторике? Без практики этого не достичь, а Гокудера Хаято — не тот человек, который мог его этому научить. Что происходит? Неужели Тсуна на самом деле слышит живущего в нашем доме призрака и говорит с ним, но считает, что это галлюцинация, и оттого всеми силами старается скрыть этот факт? Тогда я должен… нет, я обязан поговорить с сыном начистоту. Он должен знать, что не сошел с ума. И я должен понять, что это приведение внушает моему сыну. Только вот как это сделать? Он вряд ли попадется в ловушку и расскажет правду: теперь Тсуна сумеет выкрутиться. Что же делать?»
Вольфрам Фукс, находившийся в Книге и игравший с Ребеккой в го на память, довольно улыбнулся. Его план привел к тому самому результату, на который он и рассчитывал. Глава CEDEF решил, что на Тсуну влияет живущий в его доме призрак, а Тсуна считает себя сумасшедшим. И это была вторая по значимости победа после нахождения Савадой собственной цели, пришедшейся Фуксу по нраву. И теперь оставалось лишь завершить партию, для чего Тсуна должен был, следуя плану Вольфа, подтвердить догадки отца. Призрак рассчитывал, что первый разговор отца и сына произойдет в Италии, но Тсуне об этом не говорил, прорабатывая с ним варианты бесед с отцом, вернувшимся домой. И вот сейчас Тсуна, на самом деле упомянувший о матери на эмоциях, привел разговор к запланированной духом теме, заронив в голове отца подозрения. Финальным же штрихом должен был стать прямой вопрос Ёмицу о том, не видит ли Тсуна призраков, и утвердительный ответ на него после долгих «попыток увернуться от разговора». Вот только никто, даже Вольфрам, не мог предположить, что первая встреча отца и сына не даст им шанса на спокойную долгую беседу по душам. Ведь Книга Всезнания не знала будущего, и потому обстоятельства сложились совсем не так, как того хотелось бы Второму Стражу. Впрочем, разговор этот мог и подождать, а потому Фукс, уже знавший, что произошла слегка нарушившая его план неожиданность, был абсолютно спокоен. Ведь мелкие неприятности делают партию лишь интереснее…
Звонок мобильного вывел Саваду Ёмицу из раздумий. Он машинально ответил, всё еще продолжая смотреть на распахнутую дверь автобуса, но голос Лар Милч, необычайно взволнованный и злой, заставил его мгновенно собраться и отодвинуть мысли о сыне на задний план. Девушка, не склонная к панике, явно была в бешенстве и недоумении, и это сообщило Ёмицу о серьезности ситуации даже больше любых слов. Сообщение бывшей аркобалено пролило свет на причину ее состояния, и глава CEDEF мгновенно помрачнел. Он предполагал, что события могут начать развиваться в подобном ключе, но надеялся, что они всё же сложатся иначе, а если уж не повезет, то хотя бы будут развиваться не столь стремительно. Вот только его желания никому интересны не были. Особенно тем, кто решил начать переворот.
— Мы уже едем, ты знаешь, что делать, Лар. Вызывай всех наших врачей, что поблизости. Можешь даже вызвать «скорую», разрешаю. Дорога займет два часа, до тех пор всё на тебе. Высылаю Колонелло вам на помощь.
Савада нажал «отбой» и бегом кинулся в автобус. Аркобалено, видевшие его реакцию на звонок, уже ждали у ступеней, и Колонелло гладил по коричневым мягким перьям крупного орла, выпущенного из клетки и умостившегося на первом сидении.
— Колонелло, лети в штаб, помоги Лар, — скомандовал Ёмицу, забегая в салон. В ту же минуту аркобалено Дождя, не говоря ни слова, свистнул, и орел вылетел на улицу, а сам солдат спрыгнул на асфальт и поднял руки. Ухватившись за планку, привязанную к лапкам птицы, спикировавшей вниз, он взмыл в воздух и исчез в сером осеннем небе.
Двери автобуса с грохотом захлопнулись, взволнованное перешептывание Хранителей разом стихло, мотор взревел. Реборн запрыгнул на освобожденное орлом сидение, приготовившись выслушать неприятное сообщение, и Савада-старший, заняв место экскурсовода рядом с водителем, не стал тянуть с пояснениями.
