Фукс рассмеялся.
========== 19) Гостеприимство Кокуё-Ленда ==========
Расспрашивать Стража о том, почему ему не жаль простых смертных, которых может уничтожить Книга Всезнания, если ее Хозяин решит встать на дорогу зла, Тсуна не стал. Просто не хотел знать ответ. И понимал, что ответ этот ему крайне не понравится. Ведь он помнил ужас Ребекки и ее ненависть к людям, помнил слова Лии о том, что людей она считает предателями и потому ненавидит. И впервые за всё время знакомства с Вольфрамом Тсуна подумал, что раз двое других Стражей так относились к людям, то и Фукс мог относиться к ним не лучше. И у него тоже могла быть веская причина для этого.
Ведь Вольфрам Фукс умер молодым. А молодые люди крепкого телосложения редко умирают своей смертью.
Тсуна обещал сам себе думать и анализировать происходящее, но благополучно забыл об обещании. Как обычно. Однако слова Стража всколыхнули его память, и Савада решил присмотреться к аристократу, чтобы понять, что же на самом деле у того на уме, и почему он так безразличен к судьбам смертных.
Всю оставшуюся дорогу до Кокуё-Ленд Тсуна внимательно приглядывался к Вольфраму. Изящные легкие движения, аристократичные, но отнюдь не манерные, плавная походка, идеальная осанка. Ничто в облике Фукса не говорило о том, что на его теле были раны. Тонкие, удивительно длинные, будто у пианиста, бледные пальцы были ухоженными, и ногти, аккуратно постриженные, не несли на себе ни следа пыток, как у двух других Стражей. Единственное, что слегка выбивалось из облика идеального аристократа, — растрепанные волосы, которые Фукс никогда не пытался уложить, но это могла быть просто привычка, да синюшного оттенка губы, которые говорили о том, что немец мертв, но отказывались рассказать, что послужило тому причиной. А еще Савада помнил, что барон любил отстукивать ногой какой-то ритм, но и предположить не мог, какой именно. А потому зацепок у Тсунаёши не было.
Здание первого корпуса Кокуё-Ленд выросло перед Десятым Вонголой слишком неожиданно. Он так погрузился в раздумья, что не заметил, как прямо перед ним показалась дверь в старое, изъеденное временем здание. В пустые окна беспрепятственно врывался холодный ветер, двери отказывались защитить стены, испещренные трещинами, от наступающей осени, крыша зияла дырами, обещая пропустить первый же дождь внутрь дома, а скрипучие половицы грозили того и гляди провалиться под весом посетителей. С каждым годом это здание всё больше ветшало и становилось всё менее пригодным для жизни. Но отчего-то раньше Тсуна этого будто не замечал. Он просто не хотел задумываться о том, как можно жить в таких условиях. Ведь если люди так жили и ничего не меняли, значит, их это устраивало. А думать о том, что у них могло не быть выбора, Савада просто не желал.
Теперь же в памяти Десятого Вонголы встала бурная горная река, ливень и ветер. Берег с мокрой травой и пронизывающий до костей холод. А главное, алые капли, срывавшиеся с растрескавшихся синюшных губ заходившегося в дичайшем кашле иллюзиониста. И Тсуна впервые подумал, что жить в полуразрушенном здании Кокуё Мукуро нельзя.
А как же семилетний Фран, любивший язвить всем подряд? А как же Хром, девушка пятнадцати лет, потерявшая часть внутренних органов в аварии и воссоздавшая их иллюзиями? А как же Кен и Чикуса, самые давние друзья Мукуро, прошедшие через не менее жестокие эксперименты, чем сам иллюзионист?.. Но о них Тсуна не подумал. Пока не подумал…
Гокудера сосредоточенно хмурился, внимательно присматриваясь к коридорам, которые один за другим преодолевали Хранители. Он ждал нападения. Опасался каждой тени и старался быть не просто настороже, а в полной боевой готовности. Он не верил Мукуро, особенно после истории в лесу. Ямамото по привычке улыбался, но внимательно прислушивался к собственным инстинктам. После нападения иллюзиониста на Саваду он начал опасаться если не предательства с его стороны, то повторения опасных экспериментов точно. Однако его инстинкты, в последнее время обострившиеся еще больше благодаря тренировкам, упорно молчали, не желая сообщать хозяину о приближении опасности. Рёхей же был бодр, но отнюдь не весел: он пытался обдумать услышанное на поле перед парком, но никак не мог прийти к какому-то определенному выводу. То ли Страж был прав, и Мукуро не смог бы дать совет по поводу артефактов, то ли он просто хитрил, но всё же иллюзионисту боксер верил куда больше, чем какой-то Книге, созданной для уничтожения мира. И в этом сходились все Хранители… за исключением их босса. Ведь даже поле слов Стража он всё еще надеялся, что сумеет избежать участи большинства владельцев Книги и не попадет в Ад. А значит, не ввергнет этот мир в хаос.
«Глупый, наивный ребенок», — прошептала бы Лия. Но она не могла вернуться из Книги, пока ее не призовет Хозяин. Или пока Вольфрам сам не пожелает поменяться с ней местами.
Свернув в большую комнату, некогда бывшую залом для боулинга, а ныне являвшую собой печальное зрелище, Хранители дружно поморщились от неприятного ощущения, будто за ними кто-то наблюдает. Диван, стоявший в дальнем конце зала, продавленный и потрепанный, сиявший дырами в грязно-бордовой обивке, тут же привлек внимание Савады, а точнее, его интуиции. Парень подошел к единственному предмету меблировки и осторожно ткнул в него пальцем. А в следующую секунду диван оскалил клыки, скрывавшиеся в широкой щели между спинкой и сидением, и служившей ему «ртом».
— Хиии! — это всё, на что хватило перепугавшегося до чертиков мафиози. Отпрыгнув от «живого дивана», он принял боевую стойку, а Гокудера тут же достал динамит, но Ямамото, так и не почувствовавший угрозы, рассмеялся и бросил:
— Да ладно, парни, кажется, это Фран развлекается. Разве нет?
Добрая понимающая улыбка японца заставила диван исчезнуть. Правда, сначала он прыгнул к тут же отскочившему в сторону Десятому Вонголе, а уж потом растворился в небытии. Из угла зала же вышел доселе невидимый устроитель беспорядка — худощавый парнишка лет семи, с зелеными волосами до плеч, которые почти полностью скрывала огромная шапка-яблоко. Одет ребенок был в брюки защитного болотного цвета и такую же куртку, вот только расстегнутая молния позволяла увидеть майку того же цвета, скрывавшуюся под ней, и отнюдь не защищавшую худое, с выпирающими ребрами детское тело от холода. Тсуна вздрогнул. А в следующую секунду наконец-то понял, что в этом промозглом, сыром склепе людям жить было нельзя. И не только людям.
— Явились полюбоваться на мастера, едва передвигающего ноги после помощи вам, слабосильным? — растягивая гласные, безразличным тоном изрек парнишка, спрятав руки в карманы и глядя на гостей абсолютно ничего не выражающим взглядом глубоких, печальных зеленых глаз. — Решили посмеяться над немощью учителя, до которой вы его довели?
— Фран, мы вообще-то пришли поговорить с Мукуро, а не посмеяться над ним, и ты это отлично понимаешь, — ответил Ямамото, которого шуточки язвительного юного иллюзиониста никогда не выводили из себя.
— О, так в вас проснулась совесть, и вы решили навестить травмированную в вашем приключении Ананасовую Фею? — протянул парнишка всё тем же безучастным тоном и посмотрел на стену, будто она была куда интереснее собеседников. — А что так поздно? Надеялись, мастер отдаст концы и не придется на гостинцы тратиться? Судя по тому, что вы пришли с пустыми руками, так и есть.
Тсуна почувствовал острый укол совести, а Фукс рассмеялся.
— Точно подмечено, — безжалостно прокомментировал он. — Мукуро так до конца и не оправился, а вы даже не купили ему фруктов, которые принято приносить больным.
«Ты сейчас говоришь почти как Лия», — мысленно поморщился Савада, не прислушиваясь к ворчанию Гокудеры, который пытался то ли доказать Франу, что тот не прав, то ли обвинить его в излишней язвительности.
— Ну так мы уже более двухсот лет вместе, переняли привычки друг друга, — развел руками призрак и добавил нечто странное: — Зато теперь ты знаешь, что «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать», разве нет?
