— Ты в порядке? — осторожно спросил Савада, пристально глядя на иллюзиониста. Мукуро всегда казался ему очень сильным, одним из самых сильных людей, что его окружали, но он и подумать не мог, через что постоянно проходит этот человек, кажущийся абсолютно надежным, безумно сильным и главное — здоровым. Да, у него была бледная, почти прозрачная кожа, да, он был чрезмерно худым, да, иногда его губы становились синюшными, но никогда Савада не задумывался о том, что с Мукуро может быть что-то не так. Он просто отмахивался от очевидного, игнорируя реальность, живя надеждой на лучшее и веря в то, что «с такими людьми ничего не может случиться — они ведь очень сильные!» И совесть болезненным уколом кольнула Саваду прямо в сердце.
— Понял, что надо смотреть на факты? — хмыкнула Лия, подойдя к Хозяину. — Если бы ты призадумался над тем, как организм ведет себя после комы и пребывания в условиях тюрьмы Виндиче, ты бы понял, что Мукуро не может быть здоров. А он ведь живет в Кокуё-Ленд, где даже здоровый человек как минимум подхватит хроническую простуду.
— Я был идиотом, — пробормотал Савада, продолжая смотреть на иллюзиониста, медленно старавшегося подняться, но не пытаясь протянуть ему руку — просто чувствовал, что такого бы Мукуро уже не потерпел. Ведь он всё же был слишком гордым… — Ты права, Лия-сан, я должен научиться видеть, что происходит вокруг, думать и анализировать. Должен перестать плыть по течению. Но всё равно ты мне это слишком… жестоко показала. Зачем ты с Мукуро так?
— А потому что мне плевать на людей, — без зазрения совести ответила Страж. — Мне не плевать лишь на одного человека — на Хозяина Книги. Остальные значения не имеют, и их чувства меня не волнуют.
— Так нельзя…
— Тебе — может быть. Но я не ты, не так ли, Савада Тсунаёши?
Тсуна вздохнул, а Мукуро, сверливший взглядом пустоту рядом с боссом, поморщился и не спеша двинулся прочь от реки. Тсуна тут же всполошился и подбежал к товарищу, и тот всё же принял помощь, потому как резкий ветер сбивал с ног человека, и так еле способного удержаться в вертикальном положении. Тсуна закинул руку иллюзиониста на плечо и пошел следом за Лией, показывавшей дорогу к пещере, в которой часто оставались на ночь охотники, и в которой благодаря этому были сухие дрова для растопки.
Холодный дождь беспощадно хлестал путников, ветер старался сбить их с ног, скользкая земля норовила поиграть в каток, а бежавшие по ней пока еще не очень сильные потоки воды лишали ступни последней скользкой опоры. Пошатываясь, оскальзываясь на каждом шагу, парни неспешно брели по заросшей травой поляне, а затем ее сменил лес, однако стало не намного проще: ветер здесь был послабее, но земля оказалась мягче, она разбухла, а потому затягивала ноги путников, словно бездонная трясина. Мокрая ткань липла к коже, растрепанные волосы, словно в издевку, щекотали щеки, ботинки погружались в грязь и не желали из нее выбираться — их приходилось буквально вырывать из земли, с громким чавканьем неохотно отдававшей добычу. Парни продрогли, вымотались и замерзли, Тсуна икал от холода и даже задержка дыхания не помогла справиться с сокращениями диафрагмы, и лишь Лие было наплевать на дождь, холод и непролазную грязь. Но ее мучил голод — постоянный, беспощадный, неутолимый… И она знала, что ей от него не спастись, а вот у мафиози надежда на спасение была. Но ведь на первый взгляд казалось, что им гораздо хуже, так зачем жалеть призрака?
Дойдя до пещеры, Савада чуть было не закричал от радости, но ему вовремя закрыли рот ладонью — оползень Лие был не нужен, и она поспешила спасти Хозяина от него самого. Войдя в темную сводчатую пещеру, Савада усадил Мукуро у стены, и тот закрыл глаза. На пару минут, чтобы собраться с мыслями. Сам же Тсунаёши, окинув помещение хозяйственным взглядом, отметил, что всё необходимое для разведения костра имеется: и тонкие ветки, и мох для растопки, и крупные деревяшки, и кострище, обложенное камнями. Здесь даже был небольшой котелок и завернутый в толстый слой полиэтилена коробок спичек. Быстро отыскав подходящие для растопки прутья, Тсуна поджег мох и четкими, отточенными движениями начал разводить костер. Спички спасли его от необходимости добывать огонь вручную, а знания Книги позволяли с каждым разом всё увереннее следить за пламенем, не давая ему погаснуть от неверных действий, и потому даже усталость и икота не смогли помешать Тсуне в который раз покорить огненную стихию. Вскоре алые языки пламени мерно трещали на сухих ветвях, а Тсуна, скинув башмаки, поставил их к костру и стащил рубашку, которая тут же была натянута на палку для просушки. Советы Книги Всезнания ведь невозможно забыть…
— Мукуро, если не просушишь одежду, замерзнешь и заболеешь, — осторожно обратился к Туману Десятый Вонгола.
Иллюзионист открыл глаза и посмотрел на босса. В его взгляде боролись раздражение, злость и непонимание — почему Савада снова стал самим собой, хотя еще несколько часов назад был кем-то абсолютно неизвестным, чужим, а его взгляд так напоминал взгляд, которым Мукуро был награжден во время битвы в Кокуё-Ленд… И это злило больше всего, ведь иллюзионист не мог понять, где же настоящий Савада Тсунаёши.
— Ты мне ничего не хочешь сказать, Савада? — процедил Мукуро, пристально вглядываясь в лицо Десятого.
Тсуна вздохнул и, почесав кончик носа, тихо ответил:
— Извини, я был неправ. Но благодаря этой ссоре я понял кое-что очень важное.
— Мне плевать на твои умозаключения, — проявил всё свое хамство Мукуро. — Кто сейчас с нами? Кого ты слушаешься? Кто на тебя так влияет?
— Она не то, чтобы влияет… В общем, я расскажу, только не говори, что я псих, ладно? — в карих глазах промелькнула надежда и мольба, и Мукуро перевел взгляд на огонь.
— Посмотрим по твоему рассказу, — ответил он, но всё же, поморщившись, добавил: — И так ясно, что ты на самом деле не один, но верить твоему рассказу или нет, я решу после. Ты наивен, Савада, и тебя могли ввести в заблуждение, а может, ты мне просто солжешь. Рассказывай.
— Ладно, ты имеешь право злиться, — вздохнул Тсуна и, посмотрев на огонь, тихо произнес: — Но я тоже имею на это право. Потому что ты, когда мы поругались, смотрел на меня с ненавистью, как тогда, во время боя.
Иллюзионист удивленно вскинул бровь и искоса посмотрел на товарища. Тот неотрывно смотрел на пламя, осторожно просушивая над ним рубашку, и почему-то выражение его лица, озаренное оранжевым живым пламенем, казалось Мукуро не таким как обычно. Слегка растерянное, незадачливое, наивное… в нем было еще кое-что. Кое-что лишнее. Грусть. Тоска, настолько сильная, что, казалось, она может уничтожить маленького человечка — разорвать изнутри. Иллюзионист, вздохнув, провел по лицу рукой, словно стряхивая наваждение, но оно никуда не исчезло. И Мукуро понял, что его собственная злость задела Саваду ничуть не меньше, чем недоверие босса задела его самого.
— Ладно, я понял. Рассказывай.
Извиняться Мукуро не умел, благодарить от всей души — тоже, а потому и спасение из реки, и ссора в лесу были задвинуты им в темный чулан памяти, где хранились самые неприятные, отталкивающие, вызывающие больше всего раздражения воспоминания.
— Ладно, держи только палку, а то простудишься, — сдался Савада, которого тонкой иголкой уколола обида, но он проигнорировал ее: слишком хорошо знал, что если Мукуро и способен на благодарность или извинения, то уж точно не по отношению к членам мафии, да и просто к людям, которых не подпускал к себе близко.
Фокусник принял протянутую ветку и скинул башмаки. Поставив их у костра и передвинувшись ближе к огню, он покосился на Саваду и мысленно поморщился. Тот факт, что буквально полчаса назад босс ненавистной мафии, а по совместительству еще и человек, над которым Мукуро постоянно потешался, видел его слабость, злил иллюзиониста, и в добавок к позору у реки снимать перед Савадой рубашку он совершенно не хотел. Ведь выпирающие ребра, тонкая кожа с сеткой четко просвечивающихся сосудов и десятки шрамов яснее любых слов говорили о том, что он болен, а выглядеть слабым в глазах «никчемного тунца» лидер банды Кокуё отчаянно не желал. Но всё же здоровье для него было куда важнее, а потому он нехотя скинул рубашку, повесил ее на ветку и начал просушку. Тсуна бросил косой взгляд на иллюзиониста и вздохнул. «Почему я ничего не замечал?» — подумал он и тихо сказал:
