— В ласке? — Тсуна опешил. Неужели отсутствие дома отца можно было назвать «лаской»?!

— Твоя мать тебя обожала, отец слова плохого не говорил, хоть и приезжал домой редко, денег всегда было в избытке! О тебе заботились, тебя любили, ты не знал, что такое с детства бороться за кусок хлеба!

— Ты тоже этого не знал! — возмутился Тсунаёши. — Твой отец был торговцем оружием, у вас денег было…

— Да что ты вообще знаешь?! — ладони Хоффмана с грохотом ударили по дереву, и он задрожал. Голос стал тише. — Что ты знаешь? Что?..

— А чего я не знаю? — спросил Тсуна неуверенно. У всего есть причины, ему это не раз говорили. И у такой страстной, всепоглощающий любви к деньгам причина тоже должна была быть. Это он понимал, но не мог понять, что же это была за причина. А немец, глядя в пол, тихо заговорил:

— Моя мать умерла при родах, а отец был поглощен бизнесом. Я был единственным наследником и должен был соответствовать. Слабый наследник ни к чему богатейшему и умнейшему бизнесмену. Он должен стать его копией. Должен стать умным и хитрым, только тогда… тогда…

— Ты что, зарабатывал сам с детства? — Савада слышал об этом раньше от Гокудеры. Уже в десять лет Клаус участвовал в переговорах отца как помощник низкого ранга и, путешествуя по миру, видел искалеченные войной трупы. Неужели именно это сломало его?..

Лия нахмурилась, Диана рванулась к Тсуне, но отпрянула, почувствовав присутствие в этом месте Стража. Хоффман опустился на пол и, глядя вниз, зарылся пальцами в мгновенно растрепавшиеся светлые волосы.

— Детство… вместо детства я собирал автоматы на полях сражений. Вытаскивал их из рук убитых солдат. Принесешь норму — порадуешь отца. Он хотя бы подарит взгляд…

Тсуна почувствовал острый укол жалости. Пламя на перчатках погасло, и они превратились в уютные мягкие варежки. Убрав их в карман, Савада приблизился к врагу и тихо спросил:

— Так не должно было быть. Родители должны заботиться о детях, это я точно знаю. Мой отец на меня внимания почти не обращал, а если обращал, то всё шутки шутил. И я только сейчас узнал, что мы просто друг друга не понимали, потому и сторонились. Может… твой отец тоже хотел, но не мог быть честным?..

Немец усмехнулся, не поднимая головы. Он выглядел полностью раздавленным и неотрывно смотрел вниз. Плечи осунулись, пальцы дрожали, голос был полон боли и обреченности.

— Думаешь, человек, говорящий сыну: «Не справишься с работой — не получишь еды пять дней!» — может быть добрым и любящим родителем?

Тсуна сглотнул. И правда, у всего в этом мире есть причины! Даже у любви к деньгам.

— Я всего лишь хотел его порадовать. А его радовали только деньги. Что плохого в том, что я пытался заработать их любым способом? Чтобы он заметил меня, чтобы быть достойным носить свою фамилию… Я не хотел никого убивать, просто…

— Хотел порадовать отца? — Тсуна вздохнул и приблизился к немцу. Диана рванулась было к нему, но Лия, которая от напряжения уже едва поспевала за ней, снова спасла Хозяина.

— Хотел, чтобы он мной гордился, — прошептал Хоффман и опустил руки. По его щеке скатилась одинокая слеза, а пальцы легли на бежевую гладь ковра.

— Это… я понимаю… Но ведь уважение отца не единственное, ради чего стоит жить. Ты ведь мог стать… настоящим бизнесменом, торговать мирными вещами и зарабатывать большие деньги. Не обязательно было бы убивать столько людей. И можно было бы… нет, ты просто не нашел бы артефакт, не попал бы в Ад!

— Уже поздно… — обреченно.

— Никогда не поздно! — воодушевленно.

Немец поднял взгляд и с надежной воззрился на Саваду — как на Мессию, как на пророка, как на несущего свет в темноту! Почти с обожанием, но и толикой недоверия.

— Конечно, надо только захотеть всё изменить, — улыбнулся добрый Десятый босс Вонголы и присел рядом с врагом, наконец-то увидевшем свет в конце тоннеля.

— И если я… если перестану использовать Меч и признаюсь во всем, это уже будет хоть немного?..

— Да, конечно!

Немец засуетился. Повторяя: «Сейчас, сейчас, погоди», — он расстегнул верхние пуговицы рубашки, растянул галстук и чуть ли не рывком снял с шеи странное украшение. Металлические бусины, похожие на черепа, скалились в мертвых ухмылках, а вместо центральной блестел слишком яркий для многотысячелетней вещи клинок. Деревянные ножны упали на пол, но Клаус этого даже не заметил — он окинул тупое лезвие крохотного кинжала полным надежды взглядом и, снова посмотрев на Тсуну, сказал:

— Тогда вот, это он. Меч Раздора. Такая маленькая вещь, а сколько… Я пойду с тобой. Ты… ты ведь не дашь им меня казнить?

— Нет, я расскажу, что знаю, учитывая всё, тебя должны понять! Я уверен! — доброта и наивность всегда были ярчайшими качествами Савады Тсунаёши. А еще он умел верить в людей и давать им второй шанс — и никогда не ошибался. Он заражал врагов жаждой жизни, пониманием ценности взаимопомощи, своей добротой…

— Тогда… Тогда пойдем! — Хоффман попытался встать, и его ладонь уперлась в деревянную панель на стене, но резкая боль в желудке скрутила его, и он пошатнулся, чуть не рухнув.

— Я помогу! — Тсунаёши подал руку врагу, и тот принял ее, а затем поднялся с кряхтением и бормотанием, опираясь на руку бывшего противника как на костыль. Всем своим весом.

— Я всё исправлю, всё… что смогу… Да… если бы только я не ошибался… — синие глаза встретились с карими. И изменились. — Шутка.

— Нет!!! — крик призрака замер под потолком.

Что-то острое пронзило плоть. Тсунаёши даже не вскрикнул. Просто с ужасом и непониманием смотрел в лицо того, кто радостно, победно, будто череп на кладбище, усмехался, глядя ему в глаза.

— Глупый мальчишка. Миром правят деньги, остальное чушь. Я сам хотел работать, меня никто не заставлял. И на отца мне, знаешь ли, было наплевать.

А Меч Раздора снова и снова вонзался в живот осевшего на ковер парня. Проеденная молью шерсть уже не была бежевой. Она стала алой.

Диана, смеясь, перемещалась по комнате, всё быстрее и быстрее кружа вокруг распростертого на полу паренька, и Лия, из последних сил просчитывая ее перемещения, пыталась оградить Хозяина хотя бы от нее. Страж не могла остановить Хоффмана заклинанием, поскольку все силы и всё внимание забирала Диана. А немец не собирался наносить финальный удар, потому что…

— Попробуй осознать, что у каждого своя шкала ценностей — поживи еще немного. Ведь если я сейчас тебя убью, духи будут мстить. Высосут у тебя последнюю энергию и убьют меня. Но тебе и так недолго осталось.

Последний удар коротким, казавшимся совершенно тупым кинжалом, и Хоффман бегом бросился прочь из комнаты. Диана всё еще кружила вокруг Савады как хищный стервятник, а на улице уже слышался гул лопастей. Черный военный вертолет как последний привет египетской революции разносил по итальянскому лесу ароматы гари, ужаса и смерти. Он обстреливал лес, сравнивая с землей деревья, и Колонелло вынужденно отлетел подальше от этого Ада.

Хоффман, быстро мчась по коридорам дома, по рации отдавал приказы пилотам. Его идеально чистые, блестящие, как зеркало, ботинки отражали довольную прагматичную улыбку. Точно так же, как пять минут назад — каждое движение Десятого Вонголы.

***

За полчаса до встречи Савады Тсунаёши с улыбкой реальности ее увидел еще один человек. Человек, отчаянно не желавший ее принимать.

Мукуро точно знал, когда всё закончилось. Его злость испарилась в момент, когда сердце само собой пропустило удар. Видимых причин не было, его бой с Хибари шел почти на равных, разве что иллюзионист начал немного уступать, но то была вовсе не его вина — Туманы всегда слабы физически, а с иллюзиями этот одинокий дисциплинарный волк научился неплохо справляться. Правда, будь у Рокудо возможность начать глобальное наступление, ситуация могла бы перемениться! Но возможности не было — он ведь пришел сюда за Хоффманом, а не за этим пышущим ненавистью мстителем, зациклившимся на своем давнем проигрыше!

Муккуро ненавидел Хибари меньше, чем тот его, ведь в прошлый раз он победил, пусть и нечестно, а значит, ненавидеть проигравшего смысла не было. Но он был зол на комитетчика, и сейчас эта злость застилала ему глаза. Вот только… это было минуту назад. А после пропущенного удара сердечной мышцы злость исчезла.