Тсуна понял, что ему лгали. Всё это время Фукс, улыбавшийся и дававший советы, старался лишь ради одного — ради собственного спасения. Лия ругала Тсунаёши за опрометчивое использование Книги, советовала поменьше грешить и предупреждала об опасности ради того же. Даже Ребекка, такая запуганная, такая слабая, хотела лишь выбраться из Книги, потому и делала всё, чего хотел Хозяин, без запросов — думала, так он будет менее зависим от фолианта… Они его предали. Они ему лгали.
Но они ведь никогда не называли себя его друзьями.
«Я не друг. Потому что в итоге я приведу Хозяина в Ад. А друзья не роют могилу, не толкают со скалы и не прокладывают дорогу в Преисподнюю». «Верить на все сто нельзя никому. Ни друзьям, ни Страже, ни даже самому себе». Лия сразу дала понять, что ей нельзя верить. И не искала дружбы. Просто помогала, чтобы в итоге освободиться самой, а его заточить в демоническом фолианте. Подлость. Но не предательство. Ведь она не обманывала его в главном — не называла себя другом, желающим только добра.
Тебя просто подставили, Тсуна. В этом нет ничего удивительного. Так поступают слишком многие, а ты всего лишь исключение из правил, как и твои друзья.
Ответить ударом на удар, болью на боль, хитростью на хитрость — это справедливо. Простое возмездие, а может, обыкновенный бартер. Подставлять левую щеку, когда ударили по правой, не в характере людей.
Ответишь на подлость попыткой спасти себя, заключив контракт с человеком, шагающим по трупам? Пойдешь этой дорогой вместе с ним?
— Нет, — с губ сорвались слова, прогремевшие в тишине пустого склада набатным колоколом. — Я не стану объявлять никому войну. Кто я такой, чтобы решать чужие судьбы? Я могу отвечать только за себя. Если мы уничтожим артефакты, вдруг духи будут страдать еще больше? Если расторгнем контракты, вдруг их навечно сошлют в Ад? Если заключим договор, вдруг всё станет только хуже, и знания Книги приведут мир к гибели? Вдруг демоны пойдут войной против человечества, выбравшись из Ада? Я не хочу рисковать чужими жизнями. Я могу рискнуть… только своей.
Решимость. С каждым словом она всё ярче разгоралась в карих глазах, и вместе с ней в них словно разгоралось солнце. Савада не был больше ни хмурым, ни печальным, ни похожим на предгрозовую тучу. Он слабо улыбнулся и отрешенно подумал: «Наверное, я и правда глупый. Но Лия, Вольф и Ребекка слишком многое для меня сделали, чтобы я обрекал их на мучения. А я… даже если я попаду в Книгу, потом будет шанс из нее выбраться, разве нет? А если не будет, то… ну, зато я научусь играть в шахматы на память и буду болтать с умными людьми. А может, даже сумею помочь новым Хозяевам. Это не так уж и плохо, верно? Только я им не буду лгать».
— Какой же ты идиот, — прошептала Лия. Ее голос дрогнул. — Почему ты такой добрый, Савада?!
Тсунан не ответил. Даже не посмотрел на нее. А она больше не произнесла ни слова — только пальцы сжались в кулаки, и давно загноившиеся раны впервые за долгие годы начали ронять вниз алые капли. Дух настолько сильно сжал кулаки, что старые раны каким-то чудом открылись. А может, они никогда и не заживали: всего лишь покрылись гадкой слизью, чтобы не показывать что-то слишком важное?..
Хоффман поднялся. В его глазах застыла ядовитая, как укус гадюки, злость. Он понял, что Десятого Вонголу уже ничто не переубедит: слишком ясно об этом говорил взгляд карих глаз, слишком хорошо владелец Меча Раздора умел понимать человеческие души и их желания…
— Итак, Вы отвергаете мое более чем разумное предложение, решив стать одним из Стражей, — процедил он. Хищная птица словно расправила крылья, приготовившись к броску. — Решил отправить меня в Ад, Савада? Отлично. Тогда, раз тебе Ад не грозит, мы полюбуемся им прямо здесь. И сейчас.
Тсуна принял боевую стойку, мгновенно собравшись, но Хоффман рассмеялся. Улыбка куклы снова застыла на его губах. Эмоции были надежно заперты под замок и укрыты старой, побитой молью, но очень полезной безликой шалью. Прикрыв глаза — совсем как тогда, в старом доме! — и глубоко вздохнув, он предложил:
— Что ж, герр Савада, пойдемте подышим свежим воздухом. Как Вам такая идея? Только учтите, что камеры там также не будут работать, поскольку радиус действия моего прибора довольно велик. Ах, и кстати. Раз уж Ваша охрана там, Вы же не против присутствия и моей?
Десятый пожал плечами и, следя цепким взглядом за каждым жестом врага, двинулся к двери. Спину подставлять он не собирался, а потому остановился у стены в паре метров от выхода, и Клаус, рассмеявшись, покинул помещение первым — быстрым шагом он преодолел весь склад и оказался на залитом холодным светом поле. Где-то вдалеке шумели деревья, открытое пространство впереди было прикрыто лишь чахлой, погибшей травой, да редкие кусты пытались поймать ветер за хвост — задержать его, не дав добраться до старых домишек. А плотно, словно соты в улье, стоявшие склады обреченно ждали, когда кусты потерпят поражение и можно будет в который раз побороться с выбивающим из бетона камни ураганом или с легкими дуновениями ветра, ненавязчивой коррозией вымывающими из цемента песчинки. Но сейчас ветер решил принести не смерть — звон. Сначала тихий, он становился всё громче и громче, а затем взорвался грохотом, проклятиями и криками. Тсуна выбежал на поляну вслед за росомахой, уже сделавшей свой ход.
Хибари Кёя, крепко сжимая объятые фиолетовым пламенем тонфа, методично наносил один удар за другим. Его противник, чья игольчатая прическа слегка растрепалась от ветра, ловко уклонялся, а иероглиф в его правом зрачке принял значение «один». Первый Путь — иллюзии… Только вот Глава Дисциплинарного Комитета их умело распознавал и на обманки не попадался. Перстень на его правой руке горел ровным фиолетовым свечением, и Тсуна шумно выдохнул. Не зря они оставили в штабе почти все атрибуты Вонголы: с мощным оружием этот бой мог бы стать фатальным для одного из бойцов. А кольца, усиливающие Пламя далеко не так хорошо, как атрибуты Вонголы, позволяли свести риск летального исхода к минимуму.
— Ты никогда не станешь «Правой Рукой» Десятого! — раздалось откуда-то слева, и Тсуна резко обернулся. Гокудера кричал на мечника, обнажившего оружие и забывшего об улыбке. Только вот Ямамото ударов не наносил — он лишь очень внимательно следил за движениями Хаято и раздраженно отвечал на его претензии, явно готовясь отразить удар, но не собираясь атаковать. «На Ямамото почти не подействовало, — подумал Тсуна. — Значит, если человек не вспыльчивый, его сложно разозлить Мечом Раздора. Точнее, он злится, но не вступает в драку. Именно поэтому Девятого не смогли втянуть в войну: он слишком добрый, и потому даже если злился, бойню не начал. Как и Дино, Юни, Бьякуран… Хотя странно, что на Бьякурана не подействовало, он же мечтал уничтожить мир. Наверное, он и правда очень сильно изменился».
А тем временем события не стояли на месте. Иллюзионист отбивал атаки комитетчика трезубцем, Хаято достал динамит, коего у него с собой на этот раз было немного, и атаковал Такеши. Меч, объятый голубым пламенем, срезал фитили со всех снарядов, и началась рукопашка. Брошенный меч одиноко лежал на траве, оскалив единственный клык, солнечные блики вычерчивали по его серебристому телу золотые узоры. Где-то под облаками всё еще кружила огромная птица, казавшаяся с земли не больше грача. Тсуна улыбнулся краешками губ и нашел взглядом Рёхея — тот явно боролся с самим собой и пытался прочистить голову, заняв себя куда более полезным делом, нежели попытка кинуться в драку: он отжимался. Видимо, его пытались натравить на самого Саваду, но фокус не удался.
Тсуна добился того, чего хотел. Получил доказательство. Только вот запись…
— Сдохни, иллюзия, — процедил Хибари и нанес сокрушительный удар металлическим стержнем. Иллюзионист еле увернулся и начал отступать — обычные иллюзии комитетчику были не опасны, а реальные он распознавал и уверенно от них уворачивался. Мукуро терял позиции.
Тсуна сжал кулаки и растеряно заозирался: ситуация становилась по-настоящему опасной. Несмотря на все меры предосторожности, на все договоренности и планы, один из Хранителей сейчас мог погибнуть. Десятый Вонгола побледнел, уголки его губ опустились, глаза нервно искали кого-то… и наконец нашли.
