— Ну, в любом случае всего лишь мизинец треснул, так что нестрашно, — блеснул оптимизмом Савада.

— И правда нестрашно, — протянул Мукуро и бросил на Тсуну красноречивый взгляд. — А если завтра в бой, сражаются пусть другие. Босс будет лечить сломанную конечность.

— Я как-то… как-то не подумал, — пробормотал Савада, резко смутившись и опустив взгляд. Только вот почему-то привычного чувства собственного превосходства и торжества Мукуро не испытал. И это не казалось неправильным.

— Значит, есть повод включить разум и побыстрее вылечиться, — пожал плечами фокусник, и Тсуна согласно кивнул.

— Еще раз спасибо, — улыбнулся он и пошел прочь, в темноту коридора, уверенным легким шагом. У него на душе было на удивление светло, ведь Мукуро всё же пережил эту ночь. Как и он сам.

— Тебе спасибо.

Тсуна не обернулся. Едва различимые слова были услышаны и заставили его шаг сбиться с ритма, но… Тсуна не знал, на самом деле слышал их или то был лишь вой ветра и обман уставшего разума. Он просто продолжил свой путь. Улыбаясь.

***

Ребекку сменил на посту Вольфрам Фукс. Его взгляд не предвещал ничего хорошего, и Савада отчаянно захотел остаться в одиночестве, чтобы не наткнуться на разговоры о прошлой ночи. Надо сказать, опасался он не зря — стоило лишь парню зайти перед ужином в свою комнату, как немец спросил:

— Не хочешь, чтобы я объяснил тебе вчерашнее поведение Бекки-тян?

— Не хочу, — нервно ответил Савада, начиная переодеваться.

— Вот именно потому я и смогу рассказать, — усмехнулся Страж. — Ты так отчаянно цепляешься за неведение, что даже мое крошечное желание открыть тебе правду больше твоего ее узнать.

— Не надо, Вольфрам! — простонал Тсунаёши. — Я не хочу слышать ее историю! Если она не хочет рассказывать, мне знать не надо!

— Я бы не сказал, — пожал плечами Страж и подошел к окну. Как всегда он отбивал ногой странный ритм, и Тсуне хотелось отбивать его вместе с ним. Почему-то этот такт всегда заражал его оптимизмом и желанием действовать… — Понимаешь ли, ты можешь решить, что Стражи — законченные садисты, и разочаруешься в нас, а я бы этого не хотел. Так что предпочту сказать правду, да и Бекки-чан не будет против — сама она рассказать не сможет, но против того, чтобы Хозяин знал, никогда ничего не имела.

— Ну вот почему тебе обязательно надо настоять на своем? — возмутился Тсунаёши.

— Потому что хочу, чтобы ты понял Бекки-сан и не считал ее монстром, — пожал плечами Страж.

— Я и не считаю!

— Ой ли? В твоем сердце куча противоречий.

Тсуна поморщился: скрыть что-то от Книги и впрямь было невозможно. И расценив молчание как благоприятный знак, Фукс отрешенно, совершенно спокойно начал рассказ:

— Я погиб в конце тысяча семьсот шестидесятых, мадемуазель Бекки же — в тысяча девятьсот четырнадцатом, в год начала Первой Мировой. Она из знатного рода, дворянка, а ее отец принадлежал, как это ни забавно, к Масонской ложе. Он часто колесил по миру, и это привело его в «гильдию каменщиков», оккультную организацию. У него был друг, тоже масон, полностью помешавшийся на магии. Он, знаешь ли, верил, что может влиять на события в мире с помощью магических ритуалов. Глупо. И когда Германия «дивным» вечером третьего августа объявила Франции войну, у этого гражданина, основавшего к тому времени свою секту, окончательно «сорвало тормоза». Он решил, что надо задобрить богов войны, испросить их милости. А что для этого лучше всего подходит?

Тсуна побледнел и шумно сглотнул. Он и представить не мог, что варварские обычаи средневековья продолжали жить и собирать кровавую дань в цивилизованном обществе! Но подобное существовало всегда, и цивилизация не сделала людей менее кровожадными — лишь одарила масками, скрывающими натуру за иллюзией добропорядочности.

— Ребекку решили принести в жертву. Она была из хорошей семьи, ухоженная, красивая, да еще и девственница — что может быть лучше? К тому же она была младшей дочерью в семье, ее потеря не была фатальной. И Ребекку выкрали из дома, привезли в старую, заброшенную усадьбу на окраине Парижа, а затем…

Тсуна зажал уши ладонями, Фукс рассмеялся.

— Да не бойся, я не буду вдаваться в подробности! Мне тоже не доставляет удовольствия всё это говорить, знаешь ли!

Крик Стража проник в уши Хозяина, и тот осторожно опустил ладони.

— Точно?

— Точно. В общем, Ребекку пытали. Долго и упорно. Человек, что организовал секту, вывел какую-то странную теорию, из которой следовало, что чем сильнее агония жертвы, тем с большей радостью боги войны ее примут, и тем более благосклонны они будут к сектантам. Для справки: все, кто принимал участие в ритуале, погибли в муках во время войны. Так что теория явно была ошибочной, — Фукс нехорошо усмехнулся, словно был рад подобному повороту событий, и закончил рассказ: — Бекки погибла от болевого шока и кровопотери. То, что ты видел, — лишь малая часть нанесенных ей в ту ночь увечий. Просто Стражи застывают в состоянии, предшествующем смерти, а не в том, что было на момент остановки сердца. Момент «остановки времени» выбирается лично демоном Ваал-Фегором. Ну и последнее, самое важное. Об этом Бекки узнала еще до попадания на жертвенный алтарь, но поверила в это, лишь попав в Книгу. Ее отдал сектантам отец: у него были проблемы в бизнесе, а хороший взнос главы сектантов решил многие проблемы. Конечно же, отец не знал о пытках — он думал, его дочь «просто зарежут на жертвенном алтаре во имя мира». — Глаза немца полыхнули ненавистью. — И когда Бекки, наконец, прочла правду в Книге, ее ненависть к людям стала абсолютной. Она даже больше, чем у меня и Лии. И потому причинение боли людям для Бекки не является нонсенсом. Если люди могли сделать это с ней, почему она не может отплатить им тем же?

— Но ведь те, кто ее мучил, давно мертвы! — возмутился Савада.

— А чем они отличаются от ученого семьи Эстранео, мучившего детей «ради блага семьи»? — парировал Фукс, и Тсуна не нашел, что ответить.

— Неужели ничего нельзя сделать для нее? — тихо спросил он.

— Увы, — немец пожал плечами и посмотрел на небо. Безразлично. — Она боится людей и ненавидит, а это — самый страшный вид ненависти, самый ядовитый. Он разъедает душу. Она боится всего и вся, и только в моменты, когда может отомстить хоть одному живому человеку, сбрасывает страх, обнажая ненависть. Все люди напоминают ей отца и сектантов — все, кроме Хозяина. Потому Хозяина она боится, но не ненавидит. Ведь он почти как Страж — тоже связан с Книгой. А вот боль остальных для Бекки превращается в боль тех, кто ее уничтожил. В месть. Именно это и является причиной вчерашних событий. Но если бы не Бекки, вряд ли бы я или Лия смогли помочь вам с иллюзионистом. Мы можем смотреть на пытки совершенно спокойно, но объяснять и помогать в этом без запроса Книге… Наша ненависть не безгранична. Возможно, к сожалению.

— Нет, это к лучшему, — прошептал Тсуна и тяжело вздохнул. Мозаика наконец сложилась. И если сначала Тсуна не мог понять, как отец Лии и брат Вольфрама могли так подставить своих родственников, сейчас он даже не удивился. Потому что начал понимать, пусть и не до конца, одну простую истину. Все люди разные: есть добряки, а есть злодеи. И если кто-то один не способен на ужасный поступок, это не значит, что его не сможет совершить кто-то другой. Нельзя мерить людей по себе… но как же сложно перестать это делать!

Тсуна хлопнул себя по щекам и потер лицо.

— Я понял, Вольф… Спасибо.

— Не за что. Главное, не считай Бекки-тян монстром, она и так натерпелась.

— Не буду. Она не виновата. Ее такой сделали.

И Тсуна, поймав кивок Стража, отправился на ужин: в залу, где кусок не лез ему в горло и вызывал лишь одно желание — умчаться куда подальше… подальше от тарелок, полных сочного мягкого мяса с кровью.

***

Очередное собрание Хранителей, ставшее теперь чуть ли не ежевечерним, привело к довольно печальным результатам. Вся собранная по Хоффману информация вырисовывала очень четкую, но крайне непонятную картину, дававшую больше вопросов, нежели ответов. И когда все рассказали, что им удалось узнать, в библиотеке повисла напряженная тишина.