– Стукачи плохо кончают, это я понял в тюрьме, – заметил Санделль.

– Вспомни, Томми, – уговаривал я. – Ты ведь не сидел в тюрьме. Ты весело проводил время в уютном месте, где плетут венки, делают корзины и прочую дребедень, которую я видел на их сайте.

– Но я поклялся. – Томми приложил кулак к сердцу. – Я не стукач.

Моя правая рука сжалась в кулак. Жаль, что я далеко сидел.

– Я помню, как она лежала подо мной. – Он блаженно закатил глаза. – Визжала, как зверек… как поросенок…

Я снова вспомнил Кристера Юнсона и опять сдержался.

– Вряд ли, Томми, – сказал я вместо этого. – Она лежала одетой. И ты тоже.

– Ты точно это знаешь? – Он подозрительно прищурился.

– Я там был, Томми. Не помнишь?

Санделль наморщил лоб, будто крепко задумался, но вскоре его лицо снова просветлело.

– Мне нужно еще пива, – сообщил он. – А может, кое-чего и покрепче.

Он склонил голову набок и заглянул мне в глаза – точь-в-точь ребенок, который выпрашивает у мамы сласти у кассы в супермаркете, хотя до субботы еще далеко.

– Коньячку… Как ты думаешь, у китайца есть коньяк?

– Китайца зовут Чьен, – поправил я. – И коньяк у него есть.

Я знал, что у Чьена имеется коньяк высшего качества, однако попросил самый дешевый. У меня создалось впечатление, что Томми Санделль в скором времени отключится, а значит, тратиться на дорогой нет смысла. Тем более что Томми было все равно.

Так мы просидели весь день. Мне уже казалось, что Санделль засыпает, когда он вздрогнул и уставился на меня выпученными глазами.

– Так это ты меня укутал? – протянул он.

Я выпрямился на стуле, сосредоточился. Что-то новенькое. В той комнате я делал с Томми что угодно, только не укутывал.

– Нет, не я.

Он пристально на меня посмотрел и встряхнулся:

– Нет, тот был крупнее.

– То есть кто-то крупнее меня тебя укутал, ты это хочешь сказать? – подхватил я.

Он тяжело вздохнул и сделал большой глоток из бутылки.

– Ах, я уже не помню, все как в тумане.

– Он что-нибудь говорил? Напрягись, во имя всего святого, Томми!

– Я стараюсь, и вряд ли твой крик мне поможет.

Мне оставалось только удивляться ангельскому терпению Кристера Юнсона. Как только он управлялся с этим взрослым ребенком?

– Давай же, Томми… Что он тебе говорил?

Но Томми Санделль не отвечал. Через пару минут комнату огласил храп.

Чертов идиот!

В этот момент пришла эсэмэска от Кристера Юнсона.

, – сообщал он. Я отвернулся от храпевшего Томми Санделля и включил ноутбук. Мое интервью выйдет уже завтра – эксклюзивный материал с фотографией Томми на фоне кружащихся снежинок в Истаде и заголовком: «Жизнь только начинается».

Чьен убрал со стола. На столиках снаружи уже рассаживались обедать. Потом в нашей комнатке появился Кристер Юнсон. Я кивнул на ноутбук, затем – на спящего Санделля.

– Он начинает новую жизнь.

– Вижу, – отозвался Юнсон. – Не в первый раз. На всякий случай я поставил в холодильник травяной настой.

И пока Чьен накрывал Кристеру Юнсону весенние роллы и цыпленка с ананасом, я прогулялся до двух ближайших банкоматов и снял в общей сложности двенадцать тысяч крон. Деньги предназначались Юнсону в качестве компенсации дорожных издержек, платы за труды и – не в последнюю очередь – за молчание.

Ни расписок, ни квитанций не полагалось. Мы расплачивались «по-черному». «Чернее, чем в Конго», как остроумно выразился Кристер.

– Удивительно, но Санделль до сих пор не поинтересовался, где его мобильник, – заметил я, передавая Кристеру деньги. – Между тем я нашел его в пластиковом пакете, среди остальных вещей. Я и не пытался его включить. Думаю, тебе тоже не следует этого делать. Пусть Санделль спокойно спит до утра в твоем автобусе. Кому он понадобится среди ночи? Кстати, на твоем месте я отключил бы и свой телефон. Тогда не придется врать репортерам.

Юнсон выглядел как в прошлый раз, только на футболке вместо «Доктора Филгуда» красовалась эмблема «Мотерхэда». Кристер кивнул и ответил, не переставая жевать:

– За двенадцать кусков я готов не включать мобильник хоть целую неделю. Если позволишь, могу отвезти Санделля к себе домой. Там он прекрасно выспится на моем диване. А завтра с утра – моя не проснется в такую рань – тронемся в Стокгольм. Решено.

Нам удалось на удивление легко привести Томми в чувство. Веселого и отдохнувшего, мы повели его к «меркабусу» Юнсона.

Он лукаво подмигнул мне, когда я пристегивал его к пассажирскому сиденью:

– А знаешь, что он сказал?

– Кто?

– Тот, который был крупнее тебя?

– Что? – насторожился я.

– Он шикнул на меня и велел спать дальше, а потом говорил что-то про Робин Гуда и Рождество.

– Про что?!

– «Как Робин Гуд на Рождество» – вот его слова. Больше ничего не помню.

– Что он имел в виду?

Санделль пожал плечами:

– Он вылез в окно со всеми своими мешками.

– Мешками?

– Полными денег, – уверенно кивнул Томми.

Я вышел из салона, направился к Юнсону и передал ему слова Томми.

– О чем это он, как думаешь? Ты лучше меня его знаешь.

Кристер Юнсон пожал плечами, затянулся и, бросив окурок на землю, шагнул в кабину. Автобус покатил из города. Он скрылся за «Триангелем», а в воздухе еще целую минуту висел удушливый кислый запах. Возможно, «меркабус» и не самая совершенная машина на сегодняшний день, зато в нем можно отлично выспаться.

В ушах у меня еще долго стоял храп Томми Санделля.

Вернувшись к Чьену, я рассчитался за еду, пиво и коньяк. Томми выпил три бутылки. Точнее, две с половиной, но за третью я заплатил полностью.

Теперь нужно вернуть отданные Кристеру двенадцать тысяч. В финансовых махинациях я ас. Это единственное, чем стоит заниматься.

Я отослал статью, и через полчаса Карл-Эрик Юханссон лично позвонил и сообщил, что все в порядке.

– Кто-нибудь, кроме вас, до него добрался? – уточнил он.

– Никто.

– Ты что, следил за ним? – удивился Карл-Эрик.

– Следить не нужно, – объяснил я. – Достаточно заплатить.

Потом я набрал номер Эвы Монссон и надиктовал на автоответчик, что побеседовал с Томми Санделлем и наше интервью выйдет в завтрашней газете. Я утаил и от Карла-Эрика, и от Эвы, что фактически споил Томми – и это после всех его объявлений о начале новой, трезвой жизни! О Робин Гуде, Рождестве и типе с денежными мешками я тоже, разумеется, умолчал.

В конце концов, каждый человек имеет право на свои тайны.

Тем более журналист.

Тем более в мире, где людям так не терпится осветить все темные уголки.

И не овчарка подняла меня с постели на следующее утро. Не старый автомобильный рожок, не стук теннисных мячиков, не фортепианное тремоло. Потому что мобильник я отключил с вечера, решив воспользоваться старым, проверенным средством: позвонил на ресепшен и попросил разбудить меня в шесть.

Теоретически достаточно было дать команду имевшемуся в номере телефонному аппарату – в нем предусмотрена и такая функция. Но практически это очень сложно и всегда срабатывает неожиданно. Я как-то попробовал – в результате он звонил через каждый час.

Итак, я поднялся в шесть утра и уже в семь сидел в машине на пути в Стокгольм.

Вчерашний снегопад за ночь сменился ливнем, и холодные струи хлестали в ветровое стекло. Ветер налетал порывами. Я нервничал и сжимал руль так, что побелели костяшки пальцев.

Глава 9

Стокгольм, январь

Весь год шведы мечтают о снежном Рождестве, словно быстро забывают, что это значит на самом деле. А стоит мечте сбыться, ждут не дождутся, когда Рождество закончится, и на чем свет стоит клянут его в блогах и твиттерах.

Инспектор криминальной полиции Эва Монссон не ошибалась, сказав, что Томми Санделль встретит Рождество со снегом. Ее прогноз оправдался на большей территории Швеции. Бывали дни, когда термометр за моим окном в Стокгольме показывал минус девятнадцать по Цельсию – температура скорее для эскимосов, чем для жителей современного европейского города.