Кавинант попытался отступить, но его ноги будто вросли корнями в землю. В незнакомце было что-то ужасное и одновременно притягательное. Кавинант вдруг осознал, что тоже смотрит на его руки, словно в них действительно могло оказаться что-то чудесное.

– Держи, – прошептал мужчина ласково, но настойчиво. Медленно и осторожно он протянул Кавинанту то, что держал в руках. На его ладони сидел небольшой, покрытый шерстью паук.

Не успел Кавинант отпрянуть, как паук прыгнул и опустился на его шею.

Смахивая с себя насекомое, Кавинант почувствовал слабый укол крошечного жала.

В тот же миг на него нахлынуло ни с чем не сравнимое спокойствие. Он невозмутимо наблюдал, как незнакомец приближался к нему, словно плыл сквозь пламя. Потрескивание костра стало более отчетливым и звучным. Кавинант мельком заметил, что мужчина взял у него нож. А Вейн бесстрастно стоял и смотрел на происходящее.

Земля качнулась и начала уплывать из-под ног. Сердце сделало громкий толчок, похожий на удар кузнечного молота. Весь мир разлетелся на куски. Летящие осколки боли дробили мысли. В мозгу отпечатались два огненных слова: “рецидив отравления”. Затем сердце снова забилось, но Кавинант больше ничего не ощущал, кроме одного длинного надсадного вопля.

Какое-то время он сиротливо блуждал в лабиринте боли. Но выхода не было – боль окружала его со всех сторон. Разум затуманился, и даже дыхание стало мукой. Звенящий пульс приумножал неописуемую боль, которая рождалась в правом предплечье. Руку жгло, словно кисть отрубили топором. Адская боль разрослась и вскоре охватила грудь, живот и голову. Кавинант кричал, но не слышал своего крика, потому что слух пронзал тягучий зов смерти.

Боль стала демоном, лавиной, которая с головокружительной скоростью несла его в пропасть небытия. В ней было все, от чего Кавинант пытался освободиться, – все бесконечные муки, с которыми он боролся, чтобы обрести смысл жизни. Его несло сквозь волны безутешного горя, сквозь осознание вечной вины и жестокий гнев… И вдруг в сознании Кавинанта возникло небольшое чистое пространство.

Уцепившись за тонувшие обломки разума, он открыл глаза.

Бред затуманил зрение. В мозгу мелькали какие-то серые призраки, грозя уничтожить маленький островок сознания. Но Кавинант не сдавался. Сделав колоссальное усилие, он заставил себя проморгаться, и зрение вернулось.

Он находился в лощине, привязанный к столбу. Вокруг лежали кучи хвороста. Пламя лизало края погребального костра.

Вокруг танцевали какие-то фигуры, похожие на языки огня. Они скакали и прыгали рядом с Кавинантом, как кровожадные вурдалаки. Пронзительные крики отражались от обломков скал на склоне холма и звенели у него в ушах. Мужчины с выпуклыми глазами, как у хамелеонов, и длинными крючковатыми носами злобно таращились на свою жертву. Женщины с огромными когтями и змеями вместо грудей проносились мимо него, как фурии, и судачили, хихикая, о смерти пленника. Дети с уродливыми лицами и тигровыми полосами на животах извергали из себя лягушек и непристойную брань.

От ужаса Кавинант едва не лишился рассудка. Он попробовал шевельнуть правой рукой, и это движение отозвалось в груди нестерпимой болью. На миг он почти потерял сознание.

Но потом ему на глаза попался Вейн.

Тот стоял спиной к равнине, наблюдая за бешеной пляской, как будто танцоры-чудовища затеяли ее исключительно ради его развлечения. Взгляд юр-вайла медленно скользил по участникам всей этой вакханалии, пока наконец не встретился со взглядом Кавинанта.

– Вейн! – прохрипел Кавинант, словно захлебывался собственной кровью. – Помоги мне, Вейн!

В ответ юр-вайл оскалился в язвительной усмешке.

Увидев это, Кавинант прикусил губу. Крик ярости вырвался из груди, и вместе с этим криком его мозг озарила ослепительная вспышка, которая разорвала ночь на куски.

Нет. Никогда.

После того как Кавинант скрылся за гребнем холма, Линден Эвери уселась посреди каменной россыпи и попыталась разобраться в своих мыслях. Ее настроение стало мрачным, словно небо в грозу Как это часто случалось за последние годы, она вновь ощутила тщетность своей убогой жизни, в которой все ее усилия простить родителей не привели ни к чему, кроме глубокого отчаяния. Если бы сейчас Сандер или Холлиан заговорили с нею, она бы накричала на них и убежала прочь, куда глаза глядят.

Принятое решение пробило брешь в линии ее обороны, которой она окружила себя, сопротивляясь странной силе Кавинанта. Она не поддалась на его уговоры и теперь столкнулась с горькими последствиями этого выбора. Череда мертвых холмов, протянувшаяся с юга на запад, напоминала ей о том, что вопреки рассудку и логике она избрала смерть, когда ей предлагали жизнь.

О, как она была одинока. Сандер и Холлиан нашли поддержку друг в друге, поскольку оба не верили в целительную силу Анделейна. Их жизнь настолько зависела от Солнечного Яда, что они попросту боялись любых перемен. Сочная зелень Анделейна не являлась для них воплощением бодрости и здоровья.

Впрочем, Линден понимала их чувства. Сандер и Холлиан не представляли себя без Солнечного Яда. А значит, ее отстраненность от них была вполне объяснима.

Но разлука с Кавинантом тревожила Линден и не давала ей покоя. Она отказала ему в своей помощи, и он ушел, забрав с собой ее уверенность и лишив цели. Когда Кавинант переплывал Мифиль, лучи плодородного солнца плясали на поверхности воды и окружали его мириадами бликов, точно признавали в нем того, кому предстояло избавить Страну от проклятия. Линден могла бы скрасить его одиночество, но он предпочел уйти Он оставил ее ради холмов Анделейна. И в его жилах по-прежнему струился яд.

Теперь, когда ее существование лишилось смысла, она больше не хотела оставаться одна.

Однако Линден не сомневалась в своем решении. Ей пришлось пережить болезнь Кавинанта как свою собственную. И она знала, что не могла поступить иначе. Линден предпочла эту мертвую каменную пустошь сочному великолепию Анделейна, потому что понимала смерть лучше жизни и умела ограждать себя от ее влияния. Стараясь спасти Кавинанта, она поклялась, что никогда более не поддастся чувствам и не допустит, чтобы мягкость характера, приобретенная ею в Стране, возобладала над независимостью ее натуры. Линден еще могла хранить верность своей клятве, видя вокруг пустыню и мертвые скалы. Но она боялась расчувствоваться среди зеленых деревьев, вдохнув ароматы трав и вновь ощутив вкус щедрой алианты. Под гнетом смутной неуверенности она точно знала, что не устоит против такого соблазна.

Погруженная в мрачные мысли, Линден забыла обо всем, словно сидела в доме с закрытыми ставнями и запертой дверью. Вот почему она не сразу услышала предупреждающий крик Сандера, а когда услышала, то было уже поздно. Откуда ни возьмись появились какие-то люди с ножами и дубинами. Они набросились на гравелинга, когда тот попытался вытащить кинжал, и до Линден донесся глухой звук удара. Нападавшие оглушили Сандера и связали руки Холлиан, не дав ей вытащить свой маленький нож. Линден тоже не успела ничего предпринять, потому что ее сбили с ног и, пока она лежала, судорожно хватая губами воздух, ей связали руки за спиной.

Через минуту или две пленников поволокли от берега реки к лишенным растительности холмам.

Подчиняясь грубому насилию, Линден враз позабыла о своей клятве. Ее до глубины души возмутила жестокая наглость этих людей, которые, как видно, находили удовольствие в том, что делали. Она инстинктивно чувствовала, что ее собирались убить и сейчас тащили туда, где хотели исполнить это намерение. Тот же инстинкт подсказывал ей, что нападавшие служили пагубной силе, которая превратила эту местность в пустыню. Линден торопливо упрятала свои чувства подальше и постаралась не думать о том, что ожидало ее впереди.

Пленников ввели по узкому ущелью в каньон, где находилось настволье Каменной Мощи.

Линден еще никогда не бывала в настволье, и вид деревни неприятно поразил ее. Уродливые дома, неряшливые люди и кровожадная стерва, управляющая делами настволья, – все это абсолютно не совпадало с представлениями Линден о жителях Страны, таких как Сандер и Холлиан. Однако новые впечатления разом померкли, когда она увидела зловещий зеленый камень, приводящий местную гравелингу в безумный восторг. Камень источал Зло, и от этого Зла слепило в глазах и перехватывало дыхание, как от пахучей ядовитой кислоты. Мощь камня превосходила любую силу, с которой ей приходилось сталкиваться, и только могущество Солнечного Яда соизмерялось с ним. Ей стало понятно, почему деревня выглядела такой убогой и запущенной и почему так неряшливы и беспечны ее жители. Маленький осколок изумрудного камня разрушал красоту природы и души.