Зелену и Реджину он увидел минут через двадцать, когда поднялся наверх проведать Бена, как и обещал ранее: они мило болтали, сидя на подоконнике. Здесь же он с ними потом и попрощался, потому что сразу после этого Голды собрались уезжать. Румпель, не выпивший не капли спиртного, был за рулём, Белль, разомлевшая и подобревшая от вина, сидела рядом и весело болтала с ним и Крисом, а также с Роландом, который оставил машину Нилу и Робин и поехал в Нью-Йорк вместе с ними.

— Милый семейный праздник, — вдруг с насмешкой сказала Белль. — Всё было на месте. Не отказалась бы ещё от одних таких посиделок!

— Так в чём проблема? — усмехнулся Голд. — Поезжай в марте в Манчестер. Что-то мне подсказывает, что там будет ещё веселее.

— Так я и поеду.

— И я тоже, — вздохнул с заднего сиденья Роланд. — Не могу отказаться.

— Я плохо представляю себе это мероприятие. К чему такая спешка? В марте там холодно.

— И я не понимаю. Да, в марте там холоднее, чем в Нью-Йорке в начале февраля…

Дальше Крис и Румпель слушали пространные рассуждения о Манчестере от двух людей, которые никогда там не бывали, и надеялись, что их это не коснётся. Крис с кем-то переписывался, а потом вдруг резко перестал. Голд заметил, как сын плотно сжал губы и сам весь сжался. Дела, что удерживали его утром в Нью-Йорке, обернулись чем-то нехорошим. Голд ощущал, как сильно он встревожен, и сам проникся этим гнетущим чувством, которое незаметно усилил страх прозрения.

========== В плену иллюзий ==========

После воскресной поездки Голду требовался ещё один выходной, но такую роскошь он не мог себе позволить. Навалилось множество дел. Их было так много, что он впервые составил для себя расписание, чтобы ничего не забыть. В понедельник он просидел в офисе до девяти, чтобы не задерживаться во вторник и уйти пораньше в среду. Четверг он выделил под деловые переговоры, а в пятницу договорился встретиться с Билли и Чарли, заранее предчувствуя, что эта встреча затянется.

Во вторник ему пришлось втиснуть в расписание поездку в «Богиню Эдема». Не глядя на всё того же продавца, Голд буркнул что-то неразборчивое в знак приветствия и поспешно спустился вниз к Эдди и Коди. Но в тот день в лаборатории был только Эдди.

— Здравствуй, — на выдохе произнёс Голд. — Что за срочные новости?

— Вы говорили, что все новости по этому делу можно охарактеризовать как срочные.

— Просто перейди сразу к делу, Эдди.

— Хорошо, — Эдди подошёл к одному из столов, подцепил пинцетом какой-то мелкий предмет, бросил его в маленький пакетик и протянул Голду. — Вот. Посмотрите.

Голд посмотрел на свет и увидел тонкий мятый круг меди, напоминающий кусочек гильзы.

— Мы нашли на месте преступления.

— Неужели полицейские могли это пропустить?

— Они это пропустили, потому что не искали вторую жертву, — сообщил Эдди. — Было две пули. Охранника убили одним точным выстрелом. Угадайте, для кого была вторая?

— Я понял, — помрачнел Голд. — Что-нибудь можно сказать о пуле?

— Только то, что она изготовлена на заказ. На этом фрагменте есть подпись мастера. Я постараюсь найти его, но ничего не обещаю.

— Всё, что сможете. Эдди, Стефано Ортис мне нужен и мёртвым. Это ясно?

Эдди кивнул, и Голд вернул ему улику, попрощался и поспешил прочь. Его надежды не оправдались, и он злился. Злился на себя за собственную недальновидность и бессилие, злился на Адама за то, что тот умудрился в это вляпаться, и боялся верить робкой надежде на то, что смерть Стефано была точкой в этом деле. Он должен был убедиться, удостовериться во всём лично.

Остаток дня он был нервным и раздражительным, сорвался на беднягу Рэя, забыл о преувеличенно вежливом тоне во время переговоров с мистером Принсом, а потому, когда он въехал на подземную парковку недалеко от собственного дома, то некоторое время сидел в машине, не желая нести в семью злость и досаду. Справившись с чувствами, Голд пошёл домой. Открывая входную дверь, он старался улыбаться, и как-то ему это удавалось, а дома Белль сумела отодвинуть его нехорошие предчувствия на задний план. Она готовила ужин и говорила с Крисом о пьесе Шекспира «Гамлет», вернее, даже читала ему лекцию по теме, и Крис внимательно слушал.

Голд тихо проскользнул в гостиную и сел в кресло. Белль ему улыбнулась, но лекцию свою не прервала.

— Гамлет — это даже не столько рассуждение о сущности нравственного выбора, сколько о разрушении иллюзий, от которых страдают все герои. Начиная с Гамлета и Клавдия и заканчивая Розенкранцем и Гильденстерном, — рассказывала Белль. — Иллюзия власти, иллюзия любви, иллюзия свободы и самая опасная иллюзия бессмертия. Одна за другой иллюзии разрушаются. Гамлет, анализируя события и самого себя, отмечает эту иллюзорность, этот нежизнеспособный идеализм, ставит под сомнение абсолютно всё, сознательно приходит к пониманию некой невысказанной истины, а потому это для него особенно болезненно. Гамлет не обладает властью, понимает ограниченность своей воли, как человек, одержимой сильной страстью. Он разочаровывается абсолютно во всем, и понимает, что обречён на смерть. Последнее принять сложнее всего.

Она пояснила свою мысль на примере из пьесы, процитировала пару мест и сделала заключение.

— Спасибо, — поблагодарил Крис. — Я бы к этому не пришёл.

— Пожалуйста. Мне только повод дай, — улыбнулась Белль и повернулась к Голду. — Вижу, что теперь мы можем садиться за стол?

— Да, — улыбнулся Голд. — Рад, что вы меня дождались.

— Мы не скучали.

— Хочешь провести ещё одну лекцию?

— А я не откажусь, — поддержал Крис. — Через неделю у нас Фолкнер.

— Вот через неделю и поговорим, — усмехнулась она. — А на сегодня всё. Умойтесь — и за стол!

Фолкнер мог подождать неделю, а вот другой мёртвый борец за справедливость и его дядя — нет. За ужином Голд старался не думать о Стефано и потом, когда Крис ушёл спать, не хотел говорить о нём, но должен был и, прервав длинные рассуждения Белль о взаимоотношениях Криса и английского языка, сказал.

— Ясно… — закивала Белль. — То есть он мёртв. Это официально.

— Пока нет тела, наверняка не скажешь, — возразил Голд. — Однако теперь я ищу труп. Как-то так. Я мало верил, что парень жив, но немного надеялся. Теперь я менее наивен.

— А что с Адамом?

— Я не знаю. Ты говорила с ним?

— Я пыталась. Я пыталась, но он сказал, что если я не перестану поднимать эту тему, мы поссоримся. Не хочу с ним ссориться.

— Тогда всё остаётся прежним.

— Надеюсь, не всё, — вздохнула Белль. — Надеюсь, что впредь мы будем осмотрительнее. Ты будешь осмотрительнее. Не рискуй не подумав.

— Я собираюсь к этому прислушаться.

В среду мистер и миссис Голд собрались на вечер встречи выпускников Колумбийского университета за 2024 год. Вечер был только для выпускников исторического факультета, то есть людей не должно было быть так много, как Голд успел себе нафантазировать. Впрочем, Белль тоже была не так уж радостно настроена.

— Я должен выбрать рубашку в тон к твоему платью? — шутливо спросил Румпель из гостиной. — Или мне остаться в чёрной?

— Ты выбрал рубашку в тон.

Белль показалась из-за двери, облачённая в строгое чёрное вечернее платье, с небольшим вырезом, открытыми плечами, на которые небрежно была наброшена лёгкая шаль. Довершали образ винтажная причёска, длинные перчатки и жемчужные украшения. Она была похожа на изящную даму двадцатого века, одновременно слабую и сильную, уверенную и нерешительную, такую по-своему трогательную и нуждающуюся в защите, что ему немедленно захотелось ей эту защиту дать и подставить своё плечо.

— Как я тебе? — улыбнулась Белль.

— Очаровательно, — ответил Румпель. — Восхитительный образ.

— Ты бы так сказал про всё, — отмахнулась она. — Знаешь, мы можем не идти, если ты не хочешь. Извини, что тащу…

— Уже поздно. Я полностью настроился на это испытание, — прервал её Голд. — Я уже вызвал машину, так что надевай пальто. Нам пора.