— У тебя к ним личные претензии? — осведомился Лиам.

— Да можно. У меня еда закончилась, — пожала плечами Эмма.

— Да сколько же в вас лезет! — Голд невольно выплеснул накопившееся за день раздражение.

— Румпель… — неодобрительно покосилась Белль, чем странным образом успокоила его, потому что это показалось ему довольно забавным.

Эмма же только рассмеялась. И они все решили перебраться в кафе, которое было спрятано в густых зарослях по ту сторону улицы. При взгляде на него Голд понял, почему никогда не бывал в нем: кафе напоминало гигантскую уродливую тыкву. Но внутри, несмотря на разнообразие оттенков оранжевого, было довольно приятно, тихо и чисто, пусть света и было маловато. Компания разместилась за большим столом у окна. К ним тут же подошла чересчур услужливая официантка и приняла заказ. Даже спустя много лет он помнил, что заказал каждый за этим столом. Сам он ограничился зеленым чаем, Белль — чашкой американо, Альберт заказал чай и тыквенный пирог, навязываемый на каждой странице объемного меню. Адам — сэндвич с индейкой, а Эмма и ее детишки по бургеру. Голд бы даже поспорил, что она не сможет его одолеть, но эта поразительная блондинка в итоге справилась с задачей быстрее, чем те, кто предварительно не сжевал целый пакет еды. Минут двадцать он просто наблюдал за тем, как сидевший рядом Альберт уныло ковыряет фирменное блюдо, явно не пришедшиеся ему по вкусу.

— Не желаешь? — предложил ему сын, придвинув тарелку с пирогом.

— Есть тыкву внутри огромной тыквы… — задумчиво протянул Голд. — Соблазнительная ирония, но нет.

— Мам, папа иронизирует и отказывается радоваться жизни, — шутливо наябедничал Альберт.

— Когда ты сам выбрал в жизни тыкву — не подкладывай ее другому, — ответила Белль, пряча улыбку за кофейной чашкой.

— А потом удивляются, почему я так сложно формулирую свои мысли.

— Потому что ты маленький зазнайка, который любит привлекать к себе внимание? — будничным тоном сказал брату Адам.

— Если бы я заучивал стихи, то зачитал бы нечто мятежное… — тоскливо вздохнул Альберт.

— Не силен я в притворстве, во лжи не хитер, Лицемерия света я чужд от природы., — маловыразительно процитировала Белль, — Для чего мне сносить ненавистный надзор, По-пустому растрачивать годы?

— Что-то вроде, — бесстрастно согласился Альберт. — Это кто?

— Байрон.

— Чудесно!

Дальше его семья не проронила ни слова, прислушиваясь к тому, как Мэлоди объясняет Эмме различия между морским волком и европейской мерлузой. Голд был точно уверен, что никогда не забудет описания этих рыб, а еще своих наблюдений. Он никогда не забудет устало-безразличного Альберта, который лишь притворялся таким, внимательного и вежливого Адама, который не в пример ему дипломатично держался с каждым, дергая себя за синий школьный галстук, и Белль, спокойную только снаружи. В ее чувствах и мыслях он был тогда отчего-то особенно заинтересован, но не мог спросить, пытался угадать сам. Голд всегда знал, что нужно ему, и хотел знать, что нужно ей, что она отчаянно ищет в своей жизни. Белль обернулась, взглянула на него с удивлением, увидев нечто, что не понимала. Ей не нравилось, когда она не могла его понять. В тот день она еще не раз так на него смотрела, а если сложить все за двадцать восемь лет брака, то могла выйти целая пропасть, над которой они как-то сумели возвести мост.

В самом конце посиделок в «Тыквенной голове» к их компании причалил Капитан. Их вражда совершенно прекратилась, и они могли беспрепятственно находиться в обществе друг друга. Даже взаимный «обмен любезностями» утратил свое очарование. Румпельштильцхен и Киллиан Джонс первыми отправились к школе, чтобы забрать своих маленьких первоклассников, и идти спокойно рядом друг с другом было более чем странно. Естественно, они ни слова не обронили и молча ожидали, изредка поглядывая друг на друга. Эльза, прелестная голубоглазая девочка, первая показалась перед ними и сразу побежала к поджидавшему отцу, бросилась ему на шею и поцеловала в щеку.

— Папочка! — восторженно верещала она.

— О! — радовался Крюк, — Зайка моя! Люблю тебя!

Не нужно быть гением, чтобы понять о чем думал в эту минуту Голд. Конечно же, он вспоминал Коль, такую же маленькую, свято верящую в его неуязвимость и бесконечно любящую, устраивающую грандиозные забеги на гораздо большие расстояния. Хотя к чему грусть? Она и сейчас так делала, но намного бережнее. Просто ему было немного жаль, что время так быстро и неумолимо бежало вперед. Крюк однажды сам это ощутит и, возможно, захочет пережить вновь, но не сможет. Сам Голд не хотел, потому что знал, что это невозможно. Потому что Коль была такая одна. В уме он всегда подсчитывал сколько дней осталось до их следующей встречи.

И вот наконец показался Кристофер Голд, немного подросший за последний год, ужасно важный и серьезный, чересчур внимательный ко всему. В общем Крис тогда старался копировать Альберта, который до сих пор оставался его героем.

— Крис, — улыбнулся Голд.

— Папа. — улыбнулся Крис и взял его за руку.

— И как?

— Хорошо.

Большего он сказать не мог, потому что попросту не хотел. Они пошли навстречу Белль, Альберту и Адаму, и Белль наклонилась, чтобы обнять мальчика. Альберт и Адам смотрели на малыша словно опекуны. Так и было, что вокруг Криса вертелось все, но сам Крис волшебным образом этого не замечал. Голд наблюдал за ними, не вслушиваясь в то, что они говорили и представлял, что бы сказала Коль, если бы стояла рядом с ним в эту минуту. Его милая Коль…

— Хочешь, я тебя понесу? — предложил Альберт младшему брату.

-Ты не сможешь, — уверенно сказал Адам. — А вот я — да. Так что мне нести!

— Так! — оборвала их Белль, — Никто никого не понесет! Идти три шага! У всех ноги есть, и все ходить умеют. Верно, милый?

-Да, мама, — пискнул Крис. — Оставьте меня на земле.

Они пошли к машине, заведя очередной оживленный разговор, а Голд врос в землю, будто вовсе не принадлежал им. Белль быстро заметила его отсутствие и остановилась.

— Румпель? — неуверенно позвала она, — Ты идешь с нами?

— Да-да, — он поспешно бросился их догонять: — Я с вами.

Сделка на взаимную честность, которую он заключил с Белль в ее квартире, имела непредсказуемые последствия. Чем больше Голд старался не нарушать ее условий, тем реже он думал о самой возможности ее нарушить. Впрочем, бывали исключительные тяжелые случаи, но в целом, если Белль хотела расколдовать чудовище, то ей это удалось. Он стал, наверное, и правда хорошим человеком, мягким и снисходительным, немного замкнутым, но довольно вежливым и учтивым. Он превратился в настоящего домашнего кота, и ему это нравилось. Ему нравилась его жизнь, нравилось беззаботно блуждать по улицам и возиться с детьми, нравилось заботиться о близких и чувствовать их заботу, нравилось, что ненормальная жизнь стала нормальной, и бывали моменты, когда он начинал считать свой безопасный форт слишком безопасным, но не ослабил защиту ни на йоту. А еще ему нравилось, что он чувствовал себя таким живым и настоящим, таким вовлеченным во все вокруг, и то, что он как никогда хотел жить подобно обычному смертному.

Во многом так было благодаря Белль, благодаря ее любви к нему, и его возросшей любви к ней. Слова “я люблю тебя” уже были тесноваты и казались часто произносимой ложью. Конечно, ложью они не были, но любое слово теряет силу, когда его повторяют раз за разом. Поэтому они просто прекратили делать это, дожидаясь момента, когда они будут действительно что-то значить. Они стали больше проводить вместе еще больше времени: больше бесед, больше совместных прогулок и больше новых впечатлений. А еще, конечно, больше секса. Вернулась какая-то жадность в этом вопросе, и они старались почаще ей уступать, буквально в любое удобное время в любом подходящем месте, где их никто не увидит и не прервет. Вернулись «свидания в отеле», которые сначала происходили два раза в месяц, а потом дошло до двух раз в неделю. Под «отелем» стоит понимать квартиру Белль, которой, по его скромному мнению, они нашли лучшее применение. Они длились до тех самых пор, пока все их интересы по отношению друг к другу не были в полной мере удовлетворены. Один раз они просто три часа сидели на полу и болтали о… Голд уже забыл о чем, но помнил ощущение неподдельной близости с женой и уверенности, что их танец завершился, а рук они не расцепили, не разошлись в разные стороны и ушли вместе после бала.