— Не напоминать, — ответила Сюзанн. — Лучше не напоминать. Я иногда так угрожаю Дэйви, но потом просто забываю.

— Со мной это впервые.

— Никогда не давал повода?

— Она всегда срывалась на меня сразу, — со смехом сказал Голд. — Но вернёмся к работе.

Сюзанн насмешливо посмотрела на него и переключилась на документы.

Офис Румпель покинул в десять минут восьмого и уже в восемь стоял у Коль на пороге. Открыл ему Роланд, полностью готовый к выходу.

— Ты куда-то уходишь? — вместо приветствия спросил Голд.

— Здравствуйте, — улыбнулся Роланд. — Да, я определённо куда-то ухожу, но лучше спросите их.

Он махнул рукой в сторону гостиной, и Голд, не торопясь раздеваться, заглянул внутрь.

Там собрался настоящий девичник: Коль с Дженни, Белль, Келли, Робин с Клэр и Ив Розенблум, которая уехала всего на полчаса раньше Голда, но уже успела приехать сюда и опрокинуть бокальчик вина. Робин развалилась в кресле и мешала подвижной Клэр упасть. Белль устроилась в другом кресле и вместе с Ив налегала на вино, а Коль лежала на диване в обнимку с дочерью, положив голову на колени Келли.

— Привет всем, с кем я ещё не успел поздороваться, — широко улыбнулся Голд. — Что тут у вас?

Все лениво махнули ему рукой в знак приветствия, и только Коль выразилась словами:

— Привет, пап! Рада, что синяк совсем сошёл.

— Чуть-чуть осталось всё же.

— Не видно, — улыбнулась дочь. — А у нас тут вечер ненависти к мужчинам.

— За что? — нахмурился Голд.

— А вы никогда поводов не даёте? — уколола Белль.

— Если это твоя месть, то я легко отделался.

— Месть? — усмехнулась Коль и вопросительно посмотрела на мать. — За что?

— Он знает за что, — сузила глаза Белль и, обернувшись к мужу, взмахнула рукой, как бы прогоняя его. — Иди-иди отсюда! Брысь!

— Я только что пришёл, — не послушался Румпель. — Кстати, за тобой.

— Не советовал бы с ними связываться, — мягко предупредил Роланд.

— Какой умный мальчик! — похвалила Робин.

— Я почти готова его пощадить, — ласково улыбнулась Коль.

— Пощады не приму! — гордо ответил Роланд, а затем насмешливо добавил, обращаясь скорее к Голду, нежели к начинающим мужененавистницам. — А ещё утром они нас любили…

— Золотое было время, — поддержал Голд. — Мне с тобой можно?

— Конечно. Мы ещё Фалко с собой заберём.

— Фалко может остаться! — запротестовала Коль.

— Не может! — возразил Роланд. — Он тоже парень!

Так и решили, и скоро Роланд, Голд и лабрадор Фалко неспешно побрели по улице по направлению к парку.

Было холодно и темно, однако парковые аллеи кишели людьми. Пожилые люди, собачники, влюблённые парочки, которые заняли почти каждую лавку и не стеснялись выражать свои чувства на публике. Голд с Роландом сделали два круга в зоне выгула собак и пошли дальше к детским и спортивным площадкам. Там они увидели Нила Нолана с сыновьями. Он был грустным, но совершенно спокойным, давал советы Тому, который пытался забросить мяч в корзину, и укачивал на руках уставшего Кайла. К удивлению Голда, Роланд не стал привлекать его внимание, только добродушно улыбнулся и помахал рукой, когда Нил сам их заметил, и они двинулись дальше.

— Не хочешь подойти? — на всякий случай спросил Голд.

— Незачем, — пожал плечами Роланд. — Мы вчера у них ужинали.

— Они ещё долго пробудут в Нью-Йорке?

— Вообще-то мне кажется, что они останутся здесь насовсем, — отметил зять. — Нил подумывает о поисках работы, а Робин… Я точно не знаю, что у неё на уме. Но я буду рад, если они останутся. После всего случившегося это правильное решение. Да и детям здесь будет куда лучше, чем в Сторибруке.

— Да уж…

Они нашли свободную лавочку и сели отдохнуть. Фалко попытался под неё залезть, но места ему не хватило, и потому он свернулся у их ног, доставляя массу неудобств.

— А что за история с Адамом? — осторожно поинтересовался Роланд. — Коль как-то невнятно мне рассказала, а сам он стал какой-то совсем загруженный.

— У него неприятности, — тяжко вздохнул Голд, — о которых я тоже не так много знаю, как хотелось бы. А со мной он временно не разговаривает. Думает, что я причина всех его неприятностей. И временно — понятие растяжимое. И Келли я уже не видел чуть ли не месяц. И рад, что увидел её сегодня.

— Да… Она сегодня ночует у нас.

— Почему?

— Без понятия.

Роланд мог и не знать, но даже если бы знал, то вряд ли дал бы исчерпывающий ответ.

— Не переживайте, — вместо этого он попытался приободрить Голда. — В конце концов Адам всё равно выберет вас.

— Я был бы рад принять такое заблуждение, — невесело улыбнулся Голд и продолжил: — Но дети априори чувствуют себя обязанными родителям и пытаются аннулировать этот непосильный невозможный долг, обрести свободу, в которую они верят, не принимая в расчёт, что зачастую только родительская любовь по-настоящему бескорыстна. В случае Адама это особенно справедливо. Видишь ли, Роланд, когда дети делают ошибки и творят чёрт знает что, ты с этим миришься и пытаешься найти решение, а если всё то же самое делаешь ты сам, то не жди снисхождения, потому что, поддаваясь тёмным инстинктам и демонстрируя худшие свои качества, ты портишь им жизнь. И не пытайся убедить меня в обратном.

— Хорошо, — согласился Роланд. — Не буду. Вы правы. Вы абсолютно правы. Не будем о грустном.

— Не будем, — согласился Голд, которому стало совестно и гадливо на душе. — Может, пора проверить, как там у наших дам с ненавистью? Вдруг нам повезёт?

— Может быть, может быть!

— А с чего это они вдруг?

— Не знаю. Я пришёл с работы, а они уже, — рассмеялся Роланд. — Вероятно, их это забавляет, хотя я при всём желании не могу понять, что в этом забавного.

— Да ничего. Просто мы все козлы по умолчанию, хотя я, например, и правда ещё тот мерзавец. Пойдём назад?

— Да, пойдёмте.

Вечер ненависти к мужчинам тем временем продолжался, но никто больше не указывал им на дверь. Дженни уже уложили спать, а Коль тихо пела песню, аккомпанируя себе на акустической гитаре. Песенка была лёгкой, грустной и нежной, называлась «Возвращаясь к тебе», и Голд однажды её слышал в исполнении дочери, но только сейчас она его тронула. Он снова и снова прокручивал её в голове остаток вечера, когда они с Белль ехали домой и ещё пару часов после, пока он не заснул, обнимая жену, легко сменившую гнев на милость. Так и закончился вечер ненависти к мужчинам, уступая дорогу празднику любви.

Как правило, Голды не считали День Святого Валентина праздником и никогда не отмечали его: не дарили подарки, не обменивались открытками, не устраивали особенных вечеров. И 2042-й год исключением не стал. Утро пятницы выдалось совершенно обыкновенным для мистера Голда, так что о празднике он и не вспоминал, пока не поехал на работу.

В приёмной он, как всегда, наткнулся на мисс Джиллин Хейл, на этот раз неприемлемо весёлую и разодетую хлеще, чем под Рождество. Она организовала свою праздничную почту, а потому её рабочее место было завалено записками, открытками и цветами. Те, что уже успели прислать самой Джиллин, захламляли подоконник и полки позади неё, а на стойке, в стеклянной вазе, стоял пышный букет из розовых и белых роз, за которыми она и пряталась.

— Мисс Хейл, не забывайте, что сегодня рабочий день, — весело напомнил Голд. — И обязанности ваши не подразумевают вот это всё. Для кого этот букет?

— Для миссис Лоусон от мистера Лоусона, — ответила Джиллин. — Но у неё сейчас встреча, так что…

— Мисс Хейл, можете в порядке исключения отнести его в кабинет миссис Лоусон. И всё остальное. Чтобы к обеду я всего этого не видел.

После этих слов, сопровождаемый печальным взглядом огорчённой Джиллин, Голд направился к своему кабинету. Через пару часов он расправился с работой, решил, что уйдёт в пять, смягчился по отношению к всеобщему безумию и позволил Джиллин и остальным заниматься всем чем угодно, если это не помешает работе. А перевозбужденными казались абсолютно все, даже всегда спокойная и собранная Сюзанн Уайз. Голд обедал вместе с Сюзанн у неё в кабинете и не знал, как лучше реагировать на её настроение: добродушно пошутить, сделать комплимент или просто промолчать. В итоге он выбрал второе.