— Хелен хочет, чтобы я вошла в бизнес, — вдруг сказала Белль.

— И что ты думаешь?

— Я не знаю.

— А сама-то ты хочешь? — мягко спросил он.

— Этого я тоже не знаю, — ответила она, хмуря брови. — Это скажется на моём личном времени, которое я хотела бы посвятить семье. Посвятить тебе.

— Я и сам посвящаю тебе меньше времени, чем ты заслуживаешь, — улыбнулся Румпель. — Смотри сама. Если ты очень этого хочешь, то найдёшь способ всё совместить.

— Раньше не находила, — грустно сказала Белль. — А теперь не хочу, как раньше.

— Как раньше не будет, — возразил он и нежно поцеловал её. — Всё будет хорошо.

Она закивала, поверив в его слова, и позволила ему поцеловать её снова, ответив на поцелуй со всей страстью.

— Давай найдём место потише? — предложила она, и он согласился.

Побродив по второму этажу в поисках места потише, они поднялись на третий, а там нашли кабинет, никем не используемый и почему-то открытый. Пустые шкафы и стол, два стула, камин, кожаный диван и свёрнутый ковёр: больше здесь ничего не было. Но большего и не требовалось для разговора, только вот Белль не интересовали разговоры. Он рассмеялся над самим собой и над тем, что даже не допускал подобной мысли, когда она предложила найти место потише.

Он стоял, прижавшись спиной к двери, а Белль прижалась к нему самому и целовала его губы, подбородок и шею, а он, опьянённый виски и её близостью, не сопротивлялся, но и не содействовал, потому что не мог до конца расслабиться и отдаться этому порыву в чужом доме за не закрывающейся дверью заброшенного кабинета.

— Белль… Стой… Подожди…

Но она не хотела ждать. Она хотела только его или так думала. И вот, справившись с ремнём, пуговицами и молнией, она освободила его член, а потом, спустившись ниже, перешла от обычных ласк к оральным, чему он тоже не стал препятствовать. Ему было неудобно и физически, и психологически, и он не мог отделаться от ощущения, что кто-нибудь войдёт, и что это всё в принципе происходит у всех на виду. Но Белль стоило отдать должное, ведь она правда очень старалась, вытворяла что-то невероятное там внизу, такое, что он почти сдался к моменту, когда в кабинет действительно попытались войти. Белль отскочила в сторону, испуганная внезапным вмешательством, а он с трудом удерживал дверь закрытой, ещё сильнее прижимаясь к ней спиной, и одновременно с этим старался быстро застегнуть брюки.

— Занято! — рыкнул Голд. — Разве не ясно?!

— Понял, — спокойно пробасил пьяный голос снаружи. — Ухожу…

И он ушёл. Белль подошла к столу, легко запрыгнула на него, села, сложила руки на коленях и потупилась. Голд наконец застегнул брюки, тоже подошёл к столу и встал рядом, слегка опираясь на самый край.

— Извини, — тихо сказала Белль. — Я знаю, что тебе было неприятно.

— Глупости! — фыркнул Голд. — Ты меня извини. И мне было очень даже приятно. Но почему так?

— Сама не знаю. Мне просто захотелось сделать что-то непривычное, что-то глупое. Пока ещё могу.

— Во-первых, это не самое глупое, что можно сделать. Сейчас я не могу придумать, но обязательно придумаю, и если тебя всё устроит, то мы обязательно начудим. Идёт?

— Идёт, — улыбнулась Белль. — А что во-вторых?

— Ты не старая.

— А вот тут ты ошибаешься. Я, может, и не совсем старая, — сказала она. — Но и не молодая. С каждым годом становится всё больше вещей, которые мне недоступны. Я уже не могу спать по три часа в сутки, запоминать столько же, сколько раньше, даже через «дворец памяти». Я не помню уже свой собственный «дворец памяти»! Я больше не могу иметь детей. Не то, чтобы я хотела ещё детей, но тот факт, что больше не могу, меня расстраивает. И всё становится только хуже, понимаешь?

— Понимаю, — ответил Румпель. — Но почему ты подумала, что спонтанный секс в чужом доме может что-то изменить?

— Не может, но это мой маленький протест.

— Да… — он взял её за подбородок, притянул к себе и поцеловал.

И тут их снова прервали, да так неожиданно, что они чуть ли не до потолка подпрыгнули.

— Извините! — сдерживая смех, протянул незнакомец и закрыл за собой дверь.

— Так, — решительно сказал Голд. — Жди меня здесь.

— А ты куда?

— Просто жди меня здесь, — он ещё раз её поцеловал. — Обещаешь?

— Обещаю, — неуверенно согласилась Белль. — А ты надолго?

— Вовсе нет!

Он старался, чтобы его голос звучал как можно веселее и с ней, и со слугами, через которых путем лести и откровенного подкупа он выбил себе ключ от кабинета, пару бокалов и закупоренную бутылку шампанского, которое было запрещено подавать в таком виде даже Чарльзу Брайанту. Со всем этим он вернулся к Белль.

— Это уже меньше похоже на протест, — улыбнулась ему Белль, когда увидела, что он принёс с собой.

— А нам и не нужен никакой протест, — Голд аккуратно открыл шампанское, разлил его по бокалам и протянул один ей. — Ведь мы не протестуем. Мы сами подстраиваем этот мир под себя. Разве ты не знала?

— Знала, — засмеялась она. — Закроешь дверь? Или это часть твоего плана?

— Виноват! Совсем забыл! — он скорчил смешную рожу и воспользовался ключом. — Так на чём мы там остановились?

— На том, что мы подстраиваем реальность под себя.

— Верно!

— Предлагаю за это и выпить.

— Согласен. Твоё здоровье!

— Твоё здоровье!

Они осушили бокалы, посмотрели друг на друга и рассмеялись. Затем он предложил ей руку, и когда она подала ему свою, легко притянул её к себе, обнял за талию и закрыл глаза, чувствуя, как её теплые ладони скользнули вверх по его груди к плечам. Отстранившись на пару дюймов, Голд начал последний танец, увлекая Белль за собой. Глаза её сияли, и улыбка её была светлее и радостнее, чем прежде, но печаль не ушла до конца.

— О чём ты думаешь? — спросил он.

— Ни о чём.

— Нет, скажи. О чём ты думаешь?

— Хорошо. Я думаю о нас, — сдалась она. — Но я всегда о нас думаю.

Танец продолжался.

— Я очень боюсь за нас.

Он ничего не сказал ей, покружил её, а затем обнял сзади.

— Ох… — выдохнула Белль, когда Голд обнял её сильнее и поцеловал в шею.

— Не бойся, — прошептал Голд ей на ушко. — Ничего не бойся.

— Тебя страшно любить, Румпель, — призналась она. — Потому что как только к тебе привыкаешь, ты вдруг раз и исчезнешь. И никогда неизвестно, вернёшься ли.

Он стал и дальше её целовать, ощущал, как легко её тело поддается его ласкам, и желание, которое она старалась пробудить в нём в самом начале, в этот миг разгорелось с небывалой силой, и она это почувствовала и задрожала от предвкушения.

— Ты знаешь, что вернусь, — сказал Голд.

— Я верю, а не знаю, — ответила Белль и повернулась к нему лицом. — Это разные вещи.

Их губы снова слились в поцелуе, долгом и жарком. Его бросило в жар.

— Я знаю, что мы тысячу раз говорили об этом… — она задрожала ещё сильнее, и ноги у неё подкашивались. — Ты с ума меня сводишь…

— Очень надеюсь, — Голд подхватил её на руки и заглянул в глаза. — Не тебе же одной…

Они засмеялись, а печаль ушла.

Румпель бережно положил жену на диван, навис над нею, целуя губы, шею и грудь. Потом он стянул с неё колготки, задрал её юбку и раздвинул ножки, наклонился и ухватился зубами за трусики, пытаясь таким образом их с неё снять.

— Уф! А это не так уж просто! — весело сообщил он. — Придётся всё-таки руками.

Она залилась смехом и плотно сдвинула ноги, не позволяя ему продолжить.

— Ах, так!

— Сними что-нибудь с себя!

— Ах, что-нибудь!

Она засмеялась ещё сильнее, потому что он принялся быстро снимать с себя одежду, пока не оказался в одних носках и наполовину расстёгнутой рубашке. Она сама сняла с себя трусики и бросила на пол к его одежде, и он забрался на диван, подтянул её к себе, устроился между её ног и проник в неё, погружаясь всё глубже и двигаясь всё быстрее и быстрее, полностью отдавшись страсти, переполнившей их обоих.

Финал был восхитительным. Он был в восторге, и она смотрела на него восторженно, когда после дрожала в его объятьях и переплетала свои пальцы с его. Она не была раздетой, но ему почему-то хотелось её одеть, укрыть или спрятать, как нечто драгоценное, поэтому когда она отпустила его одеться, он сперва подобрал свой смокинг и накинул ей на плечи, подал ей её белье и колготки, и только после этого быстро оделся сам. В кабинете было холодно. Она обняла его сзади, когда он заканчивал с галстуком и стало намного теплее и захотелось продлить это мгновение, а потому он на время замер, наслаждаясь её заботливой нежностью, пока его не охватило желание увидеть её лицо. И когда сделал он это, он поразился тому, с какой любовью она на него смотрит. В эту минуту он был для неё всем, и если раньше такой её взгляд смущал его, то сейчас он полностью принимал это и готов был ответить ей тем же. В комнате воцарилась тишина, счастливая, полная любви и взаимопонимания. Вместе они подошли к столу и выпили ещё шампанского, не способного утолить их жажду, но способного как-то выдернуть их из мира грёз наяву, но лучше всего это удалось жуткому шуму и гвалту, раздавшемуся снизу всей своей тысячегласной мощью, что могло означать только одно. Одновременно они посмотрели на часы и следующие слова тоже произнесли одновременно: